Артем Драбкин - 22 июня. Черный день календаря.
На командный пункт полка возвращаюсь по полю, только что отвоеванному у захватчиков. Справа и слева пожары: горят бронетранспортеры, танки. Видны раздавленные немецкие пушки, мотоциклы. Всюду брошенное имущество, оружие, боеприпасы.
В штабе напряженная, деловая обстановка. Связисты вызывают абонентов, в штабном автобусе хлопочет начальник штаба. Вижу, что устал. Ведь пережито за этот день так много! Марш, первые налеты вражеской авиации, работа под бомбами... Но Кривошеее держится бодро, докладывает обо всем четко, как в служебном кабинете. Вместе с ним намечаем, как организовать боевое охранение, разведку. Поручаю Кривошееву лично проследить за подвозом горючего, боеприпасов, доставкой горячей пищи экипажам. Тороплюсь на передовую. Надо осмотреть рубеж, на котором находятся сейчас роты, вместе с командирами батальонов продумать систему огня на случай атаки немецких танков и пехоты. А самое главное — хочется встретиться с людьми после первого сурового испытания, хоть немного ободрить уставших, сказать доброе слово об отличившихся.
— Что докладывать в штаб дивизии, товарищ командир? — спрашивает Кривошеее, провожая меня к танку.
— Необходимые данные о бое у вас есть, — отвечаю ему. — Сообщите их немедленно. Просите поддержки пехоты, артиллерии и авиации. Без этого нам не отбросить немцев...
Решил побывать сначала во втором батальоне. Механик-водитель выводит Т-34 на знакомую дорогу. То справа, то слева беспорядочно рвутся снаряды. Идти с открытым люком опасно, и я веду наблюдение через смотровую щель. Пойма реки Шкло изрыта воронками бомб и снарядов, расчерчена следами гусениц.
По номеру узнаю танк майора Колхидашвили. Прошу остановить машину и быстро выбираюсь из люка. Заметив меня, Василий Григорьевич делает шаг навстречу.
— Первый экзамен экипажи выдержали, — говорю майору. — Молодцы! И все же торжествовать еще рано: отбросить немцев за пределы государственной границы нам пока не удалось.
— Экзамен трудный, — вытирает Колхидашвили пот со лба. — Некоторые растерялись немного, оробели, кое-кто отставал в атаке, но трусов не было. Это самое главное. На таких машинах можно воевать. Только оружие не все использовали как надо. Старались немцев больше гусеницами давить. А гусеницы без огня — не дело. Пришлось по радио напоминать об этом.
Правильно уловил Колхидашвили то, чего не хватало экипажам в первом бою. Надо обязательно, и сегодня же, разъяснить всем: сила танка — огонь и броня. Пусть об этом поговорят с людьми командиры, политработники, коммунисты.
— Скоро подойдут цистерны с горючим, машины с боеприпасами, полевые кухни, — говорю Колхидашвили. — Надо быстро заправить танки, накормить людей, эвакуировать раненых.
Корреспондент роты пропаганды фотографирует раздачу фронтовой газеты.
Близится ночь, и неизвестно, что может предпринять враг с наступлением темноты. Правда, участники боев в Испании рассказывали, что немцы очень пунктуально соблюдают распорядок дня — рано ложатся спать, рано встают, в определенное время принимают пищу, ночью боевых действий не ведут. Но это в Испании. А как будет у нас?
Спешу на правый фланг полка, где находятся первый и третий танковые батальоны. Когда пересекали небольшую высотку, по башне и корпусу забарабанили пули, а в каток слева ударил снаряд. Вот тебе и рано ложатся спать! Ввязываться в бой не стали. Ограничились лишь тем, что развернули башню и, отстреливаясь, помчались дальше. После выяснилось, что мы столкнулись с немецкой разведкой. Готовясь к новой атаке, гитлеровцы выдвинули роту пехоты, усиленную тремя танками. Они хотели нащупать стыки между нашими частями и ударить по этим наиболее уязвимым местам. Экипаж моего танка совершенно непредвиденно атаковал разведку противника и, как мы узнали потом, рассеял несколько отделений пехоты.
На опушке леса походная кухня. Привезли ужин. У кухни уже собрались танкисты. Среди них и майор Дорожков. Почти сутки люди находились то на марше, то в бою. До сухого пайка и то, наверное, никто не успел дотронуться.
Плохо, что люди меня не знают. Как мне подойти к ним? Как командиру, по всем правилам, или просто, как к боевым товарищам, с которыми рядом шел в атаку? Снимаю комбинезон, бросаю его в танк, и в гимнастерке, над левым карманом которой поблескивает медаль «За боевые заслуги», направляюсь к танкистам. Эту скромную награду вручил мне Михаил Иванович Калинин за бои на Карельском перешейке, и я очень дорожил ею. А сейчас она особенно кстати: пусть без слов поведает бойцам, что командир полка — не новичок в бою, что довелось ему уже повидать опасность.
Заметив меня, танкисты встали. Дорожков пошел навстречу, чтобы доложить. Но я попросил всех сесть и продолжать ужин. Предложили поужинать и мне. Я согласился. Снова застучали ложки. Молчание нарушил комбат.
— Ну а дальше, товарищ Толмачев? — обратился он к рослому танкисту.
— Дальше... —немного замялся Толмачев, рассказ которого я, видимо, прервал своим появлением. — В самый разгар атаки отказала тормозная лента, и KB занесло. Ведь до боя мы двести километров отмахали. Вот и пришлось под огнем выбираться из машины и налаживать эту самую ленту. С полчаса провозился, наверное. Но роту мы догнали. Ну а потом действовали, как все.
Я ужинаю вместе с экипажами, внимательно слушаю простые рассказы о только что пережитом и невольно проникаюсь гордостью за этих людей, не дрогнувших в минуту опасности. Вот сидят они рядом со мной усталые, но не павшие духом, говорят о первом бое, как о трудной работе. И хотя не все экипажи вернулись с поля боя, хотя горе первых потерь тяжелым камнем легло на сердце, они верят в себя, в свои силы, в технику, которую дал им народ, в победу. Нет, таких людей не сломить врагу.
— Кому добавки, подходите, — мирно, будто на колхозном полевом стане, приглашает повар.
Желающие находятся, и опять позвякивают ложки. Первый фронтовой ужин танкистов заканчивается. Хорошо, если экипажам удастся отдохнуть до рассвета хотя бы часа три. Летняя ночь коротка, а сделать надо многое — осмотреть и заправить машины, подготовить боеприпасы.
— Я скажу несколько слов экипажам, — шепчу сидящему рядом со мной Дорожкову.
— Товарищи, слово имеет командир полка, — обращается он к подчиненным.
Притихли, насторожились люди. Говорю им правду:
— Мы остановили врага, но заплатили за это дорогой ценой — жизнью боевых товарищей. В числе павших смертью храбрых командир полка майор Жеглов. Предлагаю почтить память товарищей вставанием.
В сумерках вижу, как обнажили головы танкисты, слышу глубокий вздох, который один лишь нарушил тишину и сказал больше слов...
— Поклянемся отомстить врагу за смерть наших товарищей!
— Клянемся! — прокатилось в ответ...
Идем с Дорожковым в подразделения, что рассредоточены в роще. Беседуем с командирами рот, взводов, экипажей. Уточняем потери, интересуемся состоянием материальной части. Утешительно-
Допрос пленного красноармейца.
го мало: семь машин немцам удалось поджечь, три KB с перебитыми гусеницами остались в зоне вражеского огня, несколько тридцатьчетверок застряли в пойме реки.
На правом фланге батальона неожиданно встретился с подполковником Слепцовым — командиром 15-го танкового полка 8-й танковой дивизии (она тоже была укомплектована в основном танками новых образцов). Он сообщил, что с наступлением утра дивизия готовится атаковать противника северо-восточнее Равы-Русской. Эта весть радовала: атака соседей позволит и нам действовать более уверенно и решительно.
Близилась полночь, когда мой танк возвратился на командный пункт полка. Из открытого люка смотрю в сторону противника. Там периодически взлетают ракеты. Значит, немцев здорово отрезвила наша дневная контратака, и они опасаются, как бы мы не проявили активности и ночью. Конечно, хорошо бы сейчас ударить по врагу, но это невозможно: в танках нет ни горючего, ни боеприпасов. А если ночное наступление предпримут немцы? Нам придется туго. За такое короткое время не удастся заправить машины всем необходимым. Но гитлеровцы тоже, видимо, рассчитывают использовать ночь, чтобы собрать свои рассеянные части, подготовить их к бою.
В лесу, где разместился командный пункт полка, деловое оживление. Захожу в свой «кабинет» — под брезентовый навес у одной из машин. Сажусь на раскладной стул и только тогда чувствую, как тяжелы уставшие ноги. Приходит начальник штаба капитан Кривошеее, докладывает свои соображения о мероприятиях на ночь и на завтрашний день, хотя полной ясности в обстановке у нас нет.
Вдруг к брезентовому навесу торопливо подходит начальник разведки лейтенант Корж.
— В районе Немирова разведчики слышали шум моторов. Полагаю, что немцы подтягивают танки, — докладывает он.
![Алексей Рюриков - 10 июня 1941 года [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
