Елена Романенко - Повседневная жизнь русского средневекового монастыря
Рясофорный послушник, наверное, уже мог жить в монашеской келье вместе с опытным монахом, который именовался старцем. Словом «старец» на Руси обозначали не возраст, а степень духовной мудрости. Преподобного Паисия Величковскогоуже в 24 года называли старцем, про него так и говорили: «юный старец». Старец — это монах, «прошедший тяжелый путь самоотречения и взявший под свое духовное руководство молодых монахов и мирян. Свою задачу он видит прежде всего в руководстве и заботе о душе, воспитании воли тех, кто не имеет большого духовного опыта, стремясь провести их через все искушения и горести этой жизни. По собственной жизни и опыту он знает о разнообразии темных путей, на которых поджидает нас искуситель. Незнакомым, пришедшим извне, он дает советы, чтобы уберечь их от ошибок» (Смолич. С. 376).
Получив новичка из рук игумена, старец приводил его в свою келью и объяснял, как он должен себя вести, показывал его место в сенях и в келье, где ему сидеть и где спать. Ученик не должен был садиться на место старца или другого инока, переставлять предметы с места на место или брать чужое. А если все-таки приходилось что-нибудь переставить или воспользоваться чужой иголкой, то надо было немедленно попросить прощения: «Старец (или брат), господин, Бога ради прости, по грехам случилось».
Если ученик и старец вместе приходили в келью, то сесть можно было только после того, как сядет старец. Спрашивать и отвечать на вопросы разрешалось только тихим голосом. Будущего монаха обязательно приучали к тому, что монашеский (ангельский) сан это «безмолвное житие» и все «хожение, говорение и седение» должно быть тихим. Даже выходя или входя в келью, надо было внимательно смотреть, чтобы не скрипнула дверь, дабы не побеспокоить (не смутить) брата в соседней келье. При входе в келью полагалось сначала трижды поклониться иконам, благословиться у старца и только после этого заниматься делами.
Первое, чему учил старец, — это послушание. Ученик не мог ступить и «перечнем ступени» ни на какое дело без благословения старца. Перед любой работой ученик спрашивал: «Отче, во имя Божие, прости меня и благослови?» А выполнив всю работу, снова просил благословения. Святые отцы говорили, что послушание выше, чем пост и молитва. В древних патериках есть немало назидательных рассказов об иноческом послушании. Некий послушник по благословению своего старца ходил за водой каждый день по раскаленной пустыне за несколько поприщ от монастыря, хотя был источник неподалеку. Изнемогая, он стал роптать на старца и тут увидел ангела, который считал его шаги. Ангел сказал ему, что он сообщает Богу о каждом дне послушника, а капли его пота приравниваются к крови мученика.
Старцы отдавали одно приказание нелепей другого, а послушники должны были, не рассуждая, выполнять их. Почему? «От послушания смирение», — говорили святые отцы. Смирением вводится в душу мир Божий, а мир Божий — это духовное небо; «вошедшие в это небо… приносят чистую, святую молитву, которая в преуспевших есть точно песнь и песнь песней» (Святитель Игнатий (Брянчанинов). Т. 1. С. 273). Святой Симеон Новый Богослов считал, что послушание, оказываемое духовному отцу, делает человека беспопечительным, ему не о чем заботиться, все за него решает старец. Попечения и пристрастия являются причиной развлечения на молитве, а гордость — причиной ожесточения сердца, при котором молитва мертва. Послушание же уничтожает и рассеянность, и ожесточение (Там же. С. 274).
Живя в келье со старцем, ученик служил ему: приносил дрова, щипал лучину, высекал огонь камнем и топил печь, старательно размешивая при этом дрова кочергой, чтобы они горели весело. Когда дрова прогорали, надо было тщательно разворошить угли, чтобы не осталось головни. Несмотря на свою простоту, наставления старцев новоначальным инокам не были пустым делом, так как из житий известно немало случаев, когда незначительные оплошности приводили к серьезным последствиям.
Управляясь с несложным келейным хозяйством, послушник приносил воду, наливал ее в рукомойник, выносил лохань и подметал в келье. Монах должен был любить чистоту в келье, но и не проявлять ненужной ретивости. Свое послушание будущий монах воспитывал не только в келейном быту, но и на тяжелых монастырских работах. Наверное, никто из новоначальных не избежал послушаний в поварне и хлебне. В поварне долгие годы трудился преподобный Кирилл Белозерский. «И часто, глядя на огонь, говорил он себе: "Терпи, Кирилл, этот огонь, чтобы с помощью этого огня смог ты избежать огня тамошнего"» (то есть огня вечных мучений) (Прохоров. С. 67).
В хлебнях Кирилло-Белозерского монастыря трудились будущие святые Корнилий Комельский и Александр Ошевенский. Когда будущий игумен Соловецкой обители — святитель Филипп проходил послушание в монастырской хлебне, ему явилась Пречистая Дева. По видению святителя была написана «Хлебенная икона Пресвятой Богородицы», которая как святыня хранилась в Преображенском храме Соловецкого монастыря. Послушание поварне и хлебне старцы считали настолько полезным и благословенным занятием для монаха, что советовали новоначальным инокам почаще трудиться там, особенно когда досаждают помыслы уныния (РГБ. Унд. № 52. Л. 367).
Спали в монастыре всегда одетыми: в свитке и камилавке. Монаху не разрешалось обнажать своего тела, дабы не отгонять тем ангела-хранителя, который охраняет человека во сне. Переворачиваясь во сне на другой бок, надо было перекрестить себя два раз крестным знамением и прочитать Иисусову молитву. В бессонницу тихо лежали в постели, читая Иисусову молитву и размышляли о Боге. Когда случалась болезнь, старец не сразу благословлял ученика ложиться в постель. Полагалось сначала прочитать молитвы Богородице с тремя земными поклонами, молитвы разным святым и Иисусову молитву. «Направь свой разум от всех земных помышлений к Богу, вспомни Страшный суд и ад и тогда ложись в постель», — наставлял старец свое духовное чадо.
Придя в келью после богослужения или трапезы, инок всякий раз творил двенадцать земных поклонов (или поясных, если не полагалось в этот день земных). И если в монастыре умирал кто-то из иноков, то столько же за него.
Обычно без дела в келье никогда не сидели: монахи читали Священное Писание, занимались рукоделием или делали какую-нибудь работу. В келье проводили немного времени. Понятия отдыха в монастыре просто не существовало. Старцы говорили, что «истинному иноку нет на земле ни праздника, ни Пасхи. Пасха наступит тогда, когда он перейдет от суеты в вечный покой» (РГБ. Унд. № 52. Л. 366). Более восьми часов монахи находились в церкви за богослужением, около двух часов — за трапезой. Немало времени уходило на попечения о монастырском хозяйстве.
Перед восходом солнца звон колоколов призывал братию в церковь к заутрене, которая продолжалась четыре или четыре с половиной часа. После ее окончания монахи расходились по кельям или на послушания. Спать после всенощного бдения или заутрени в монастырях не разрешалось. Только в случае крайней немощи, если инок был болен или утрудился на тяжелом послушании, он мог немного отдохнуть после заутрени. Отдыхали обычно после обеда (один-два часа), да и то только летом. Зимой, поскольку день и так короток, спать после обеда не полагалось. Распорядок в монастыре зависел от дневного и ночного количества часов, которое сильно различается в зимнее и летнее время года. Так, например, в Кирилло-Белозерском монастыре 9 декабря на дневное время приходится 6 часов и 18 — на ночное. А 7 июня, наоборот, 18 часов продолжается день и 6 часов — ночь.
Летом, когда день долог, через четыре часа после заутрени братия собиралась к обедне, зимой обедню служили через два с половиной или три с половиной часа после заутрени. Обедня обыкновенно продолжалась два часа, а если служил игумен, то два с половиной. После обедни иноки спешили в трапезу на обед, который заканчивался через час-полтора. После обеда все расходились по кельям. Примерно через три — три с половиной часа после трапезы следовала вечерня, продолжавшаяся обычно час с четвертью, а если служили панихиду, то около двух часов. После вечерни до ужина было полчаса; ужин тянулся «час большой». Когда ужина не было, этот час проводили в кельях, но спать не разрешалось. Если одолевала немощь или болезнь, можно было немного отдохнуть. Через час после вечерни снова шли в церковь к «нефимону» («повечернице»), который продолжался немного больше часа (Никольский. Келейная и общинная жизнь. С. 896–897). После повечерия братия расходились по кельям для сна. У каждого было еще свое келейное молитвенное правило, которое старались неукоснительно выполнять. Ночная молитва, когда стихали все тревоги и заботы минувшего дня, считалась самой дорогой.
Конечно, новоначальные не сразу входили в этот трудный цикл монастырских служб и работ. Так и будущий преподобный Александр Ошевенский постепенно обучался монастырской жизни. Его ночные молитвы становились все протяженнее и усерднее, а пост все более суровым. Учитель же Алексия, видя его смирение и покорность, относился к нему уже не как к ученику, а как к своему брату.
