Юрий Жуков - Настольная книга сталиниста
Лишь только потому, что на заседании появилось непредусмотренное предложение, высказанное Косиором и Ягодой — арестовать Енукидзе и судить его, Ежову пришлось выступить вновь, на этот раз в роли уже не прокурора, а судьи. Он вынужден был признать достаточно серьезными промахи в работе органов безопасности: «Вину НКВД, — отметил он, — когда она есть, никто и никогда не замазывал». Ежов напомнил об осуждении Медведя и «других коммунистов, виновных в служебных упущениях, связанных с убийством тов. Кирова». И вслед за тем окончательно сформулировал требующееся решение: «Если Енукидзе в своей речи по существу оправдывает все случившееся, а из речи это вытекает, если он не рвет своей связи, не пересматривает своих отношений ко всей этой белогвардейской своре, с которой он был связан, то, видимо, он хочет и решил порвать с партией».
Разумеется, после столь явного намека все проголосовали за вывод Енукидзе из ЦК, большинство — за его исключение из партии, и лишь меньшинство — за арест и предание суду, как предлагали Косиор и Ягода.[110]
Через день советские газеты опубликовали сообщение о состоявшемся Пленуме и принятых им резолюциях. Вторая из них гласила: «О служебном аппарате ЦИК СССР и т. Енукидзе. 1. Одобрить мероприятия контрольных органов по проверке и улучшению служебного аппарата ЦИК Союза ССР. 2. За политико-бытовое разложение бывшего секретаря ЦИК СССР А. Енукидзе вывести из состава ЦК ВКП(б) и исключить из рядов ВКП(б)».[111]
Практически сразу же, начиная с 13 июня, во всех краях, областях, в Москве и Ленинграде прошли партийные активы, на которых «разъяснялись» решения Пленума. И по первому пункту — «Об уборке урожая и сельскохозяйственных заготовках», и по второму. В последнем случае для того, чтобы объяснить коммунистам маловразумительную формулировку «политико-бытовое разложение». Опубликованные же в «Правде» доклады на этих активах, сделанные руководителями самых крупных организаций, позволили и беспартийным узнать о происшедшем. Нет, не понять, а окончательно запутаться в сути событий из-за намеков на некую взаимосвязь Енукидзе с убийством Кирова, с «вредительством», неприкрытых угроз в адрес «классового врага», требований «усилить борьбу» с «гнилым либерализмом», «ротозейством», «самоуспокоенностью» и «благодушием». О том, что произошло с аппаратом ЦИК СССР, о собственно «кремлевском деле» не было сказано, не было опубликовано ни слова.
На партактиве Москвы Н. С. Хрущёв заявил: «На предприятиях у нас были случаи порчи оборудования, в столовых — отравления пищи. Все это делают контрреволюционеры, кулаки, троцкисты, зиновьевцы, шпионы и всякая другая сволочь, которая объединилась теперь под единым лозунгом ненависти к нашей партии, ненависти к победоносному пролетариату. Злодейское убийство товарища Кирова в декабре прошлого года, дело Енукидзе должны мобилизовать всю партию, должны поставить нас на ноги, должны заставить нас так организовать нашу работу, чтобы ни один мерзавец не смог творить своего подлого дела».[112]
В Ленинграде выступил А. А. Жданов: «Ярким примером коммуниста, забывшего свои элементарные по отношению к партии обязанности, попавшего в цепкие лапы классового врага и потерявшего свое партийное лицо, является Енукидзе… Енукидзе проявил не только недопустимое для большевика ротозейство, которым пользовались враги, но и оказывал прямую поддержку этим врагам… Дело Енукидзе показывает еще раз, что главными препятствиями, мешающими разоблачать происки классового врага, являются наши самоуспокоенность и благодушие».[113]
Ещё больше должна была всех запутать, запугать, подготовить к «охоте на ведьм» публикация доклада Косиора — единственная, обличавшая былых вождей былой оппозиции: «Из тех материалов, которые мы имели в связи с делом Енукидзе, для всех нас совершенно ясно, что и Зиновьев, и Каменев были не только вдохновителями тех, кто стрелял в тов. Кирова. Они были прямыми организаторами этого убийства. Они действовали в полном согласии с контрреволюционером Троцким… На что же теперь может рассчитывать враг? Только на разного рода террористические выходки, на всякие попытки пакостить нам. И вот товарищи, сила этих врагов, к сожалению, ещё в том, что у нас есть такие «коммунисты», как Енукидзе». И сделал категорический вывод: «Ярость классового врага усиливается, он бесится, а это требует от нас все более ожесточенной борьбы с ним».[114]
Самым же жестким, даже кровожадным стал доклад, сделанный генеральным секретарем комсомола А. В. Косаревым на XI Пленуме ЦК ВЛКСМ и широко растиражированный многими газетами. Говоря об актуальных задачах коммунистического воспитания молодежи, он свел их основу к «борьбе с классовым врагом», приведя в качестве примера «дело» Енукидзе: «Классовая борьба не затухает, а принимает новые, более сложные формы. Враг не уступает добровольно своего места. Его можно убрать только насильственно, методами экономического воздействия, методами организационно-политической изоляции, а когда в этом есть потребность — и методами физического истребления».[115]
На этом хорошо организованная трехнедельная пропагандистская кампания внезапно завершилась. Печать о деле Енукидзе забыла. Навсегда. Забыли о нем и в партийных организациях. И лишь месяц спустя состоялись те самые закрытые процессы, которые и призваны были обосновать, подтвердить все те обвинения, которые выдвинул на Пленуме Ежов и закрепили априори члены ЦК. Процессы, завершившиеся несколько иначе, нежели хотелось бы Ягоде, на чем он по существу настаивал 2 мая, адресуясь лично к Сталину.
Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством В.В. Ульриха в закрытом заседании — без участия обвинения и защиты, 27 июля осудила по «кремлевскому делу» 30 человек. Двух (вместо двадцати пяти), Синелобова и Чернявского, приговорили к расстрелу; девятерых, в том числе Л.B. Каменева, его брата и первую жену последнего — к 10 годам тюремного заключения; остальных — к заключению на срок от 7 до 2 лет. В тот же день Особое совещание НКВД по тому же делу приговорило к тюремному заключению на срок от 5 до 3 лет сорок два человека, к ссылке на 3 и 2 года — тридцать семь человек, к высылке из Москвы — одного.[116]
Итак, следствие по «кремлевскому делу» завершилось, и приговоры были вынесены. Но резкие повороты в судьбе Енукидзе, оказавшегося слишком тесно связанным с этим делом, на том не закончились. В июне 1936 г. на очередном Пленуме ЦК — том самом, на котором Сталин выступил с докладом о проекте новой Конституции СССР, вновь всплыло дело Енукидзе. Говорили же о нем так, словно и не были предъявлены ему год назад страшные обвинения, как будто и не собирались его арестовывать и отдавать под суд.
«Молотов. Есть предложение вопрос о т. Енукидзе рассмотреть. Было его заявление о восстановлении его в члены партии месяцев пять назад, т. е. о принятии его в члены партии. Он обращался к Пленуму ЦК — это было месяцев пять назад, но тогда ставить этот вопрос было бы слишком быстро после решения ЦК об исключении.
Сталин. Тогда вышло бы — на одном Пленуме исключили, на другом приняли.
Молотов. Теперь прошел год со времени исключения т. Енукидзе. Есть такое предложение, что Пленум снимает запрещение о принятии т. Енукидзе в партию и предоставляет этот вопрос решить местным организациям, куда он может обратиться.
Ворошилов. Никто не рискнет его принять.
Голос. Принять на Пленуме.
Молотов. Это будет очень торжественно для т. Енукидзе, принимать его на Пленуме. Если его не примут, тогда он сможет апеллировать в ЦК. Может быть, его просто примут после решения Пленума о том, что снимается запрещение. Это на девять десятых открывает ему двери.
Косиор. Это для той организации, где он работает, такое решение.
Молотов. Голосую. Кто за принятие этого предложения, прошу поднять руки. Кто против? Принято».[117]
Косиор далеко не случайно вступил в обсуждение. Ведь не кому-либо, а именно ему предстояло заниматься проблемой приема в партию Енукидзе, работавшего с сентября 1935 г. на Украине, в Харькове — руководителем областной конторы Цудортранса. Потому-то Косиор и стремился уточнить мнение двух высших лиц страны. Понять их истинные намерения, дабы не ошибиться. Не попасть впросак…
Столь положительный сдвиг в судьбе Енукидзе — хоть и не полное, но прощение! — не оказался длительным. Всего через восемь месяцев, 11 февраля 1937 г., его арестовали, а 21 августа он вместе с бывшим комендантом Кремля Петерсоном, некоторыми другими предстал перед Военной коллегией Верховного суда СССР. Всем им инкриминировали участие в заговоре с целью убийства Сталина в Кремле, признали виновными и в тот же день расстреляли.
