Михаил Ишков - Кортес
Помалкивать будет и Алонсо Пуэртокаррера, с которым мы так отчаянно разругались в моих апартаментах? После возвращения в Испанию он замкнулся в себе, вряд ли "исторические" вопросы волнуют его теперь. Кто еще? Берналь Диас? Он в тот час, в ожидание приказа, находился в соседней комнате... Да, он грамотен и, возможно, решится изложить перипетии нашего славного похода, но я уверен, что и его повествование окажется ещё одним блестящим героическим одеянием, в которое будут укутаны завоевавшие Мексику ветераны и первый среди них - Эрнандо Кортес. Легенды не терпят мелких склок, грязного белья, злобным душонкам там не место. Берналь - человек простой, особым честолюбием не страдающий, прошедший со мной от начала и до конца, знающий цену мимолетному слову и добротно исполненному делу.
Каждому - свое! Кристобалю Колону - открытие обеих Индий, Магеллану кругосветный переход, мне - покорение Мексики. Берналю Диасу - пост рехидора в каком-то захолустном городишке в Новом Свете, Марине дворянство и заботы о сыне, кошке - новорожденные котята...
В ту ночь мы крупно повздорили с Алонсо Пуэртокаррерой. Он выбрал неудачный момент для ссоры - все уже было готово к исполнению задуманного. Берналь подобрал надежных ребят, все они были с ног до головы закутаны в черные плащи. Тотонаки попрятались по домам, тишина тогда в Семпоале стояла глухая, тревожная. Только в нашем лагере еше шумели: кто-то до сих пор голосил под треньканье гитары какую-то задиристую солдатскую песню.
Алонсо ворвался ко мне в комнату - кстати, в индейских домах не бывает дверей, разве что занавески из пальмовых циновок, - и сразу принялся упрекать меня в коварстве, недопустимом безрассудстве, потере осторожности и трусливом уклонении от опасностей. Во всем сразу - и прежде всего в том, что я пошел на поводу у этой "чертовки", "змеи", "коварнейшего существа в мире"!..
- Ах, чтоб тебя! - в сердцах выговорил я. - Алонсо, это единственный разумный способ привести к покорности местного царя и сохранить статус кво. Мы всего-навсего подергаем Мотекухсому за хвост, и как только он зарычит, бросим ему кость. Кроме того, я не имею привычки обсуждать с подчиненными уже принятое решение. Только ради тебя... Мне необходимо чем-то занять солдат. Чем дольше помалкивает правитель Анауака, тем сильнее сумасбродные идеи насчет возвращения на Кубу овладевают солдатами. Неужели ты полагаешь, что сведения об силе и могуществе ацтеков, которые сообщил нам касик, не дойдут до ушей наших ребят? Согласись - подобные известия уверенности не прибавляют. Я вынужден постоянно дергать тигра за усы. Еще два месяца... Женщина предложила разумное решение. По-твоему, я должен отказаться от него? Кстати, ты привел ее? Нам сегодня предстоит трудная ночка. Ты тоже можешь присутствовать при переговорах...
Он оскорбился, но не показал вида. Я понимал его - Алонсо попал в трудное положение. Кем он являлся в тот момент? Охранником у своей собственной наложницы? Оскорбительная роль выпала ему в этой смертельно опасной комедии. Каково благородному сеньору, храни его Господь, быть пажом у туземной женщины. Но в любом случае он уже не мог и не должен был считать себя её господином, потому что местные индейцы уже называли Малинцином меня. Чем дальше, тем больше он терял на неё всякие права. Думаю, к тому моменту Малинче стала отказывать ему в плотских утехах. И он, испанский идальго, родственник одного из влиятельнейших людей в Испании, не смел настаивать. Алонсо не желал применять силу - он был воспитанный человек. Но всему же есть предел!
Меня не в чем было обвинить, мои требования были логичны и законны. Более того, в моих требованиях, он чувствовал это - не было ничего личного. Я умел скрывать свои чувства. Всего лишь воля обстоятельств, голый расчет, в силу которого он вынужден был исполнять роль телохранителя своей собственной наложницы, которая откровенно не любила его. Испытывал ли он страсть? Не знаю. Меня это никогда не интересовало. Я ничем не мог помочь ему. Даже если бы очень захотел!.. Когда на карту поставлена жизнь многих людей и честь государства, я смел не обращать на всякие подобные буколические тонкости - и это было справедливо! Мы - и я, и Алонсо - были так воспитаны. С таким же настроем выходили на бой с маврами наши отцы и деды
Что я мог сказать ему? Ничего, кроме правды, и даже в этом случае нас не могли рассудить шпаги.
- Она мне нужна, - я поднялся со стула. - Больше ждать нельзя, ночи сейчас коротки. Приготовь лошадей, Алонсо, ты отвезешь их до дальних постов, оттуда они пойдут пешком. Действуй, как договорились, заверни их так, чтобы они ни одним глазком не смогли разглядеть, как их везут. Пусть сочтут, что их перенесли по воздуху. С Богом, Алонсо!
Он ни слова не говоря вышел из комнаты, я вслед за ним. Берналь сидел, закутавшись в плащ, напротив него, покрыв голову длинной темной накидкой, сеньора Марина.
- Берналь, твои молодцы готовы?
- Так точно, ваша милость.
- Приступайте.
Они вышли во внутренний двор и исчезли в темноте. Свет факелов был слаб и редок.
Спустя четверть часа они привели в мою комнату двух ацтекских послов. Они тоже были завернуты в плащи. Когда их освободили, передо мной предстали двое полуголых, сравнительно молодых человека. Держались они достойно, однако ужас в их глазах, промелькнувший в тот момент, когда я в парадном, вишневого цвета, бархатном камзоле, в черном берете с пером, туфлях с золотыми пряжками, предстал перед ними, они скрыть не сумели. Прежде всего я выговорил Берналю за то, что тот не освободил всех благородных посланцев великого и могущественного Мотекухсомы. Марина именно так перевела мою речь. В свое оправдание Берналь заметил, что кто-то спугнул их...
Я укоризненно покачал головой.
- Ах, чтоб вас...
Потом вновь обратился к ацтекам.
- Позвольте выразить вам сочувствие и сожаление, что мои люди не сумели освободить заодно и ваших товарищей. Это пренепреятнейшее происшествие, этот допушенный в отношение вас произвол, возмутили нас до глубины сердца, однако мы не смеем вмешиваться в дела, находящиеся в ведении местного касика. Но и закрывать глаза на несправедливость тоже не в обычае испанцев. Вы свободны, господа! Более того, можете передать вашему повелителю, что мы не допустим никакого ущерба его чести и чести, присланных им благородных вельмож. Ведь вы вельможи, не так ли?.. Поинтересуйся, - обратился я к Марине, - знатны ли они, имеют ли доступ к государю напрямую?
Та что-то залопотала по-местному. Пленники, сразу приняли гордый вид и подтвердили, что они из родовитых семейств и обладают счастьем лицезреть своего повелителя.
- Вот и хорошо. Передайте вашему государю, что мы испытываем к нему величайшее почтение и желаем услужить ему в любом благородном предприятии. "Услужить" не переводи... Скажи "помочь". Много чести... И приложим все силы, чтобы освободить и вернуть ему в целости и сохранности других посланников, а также наградить их... Нет, насчет даров не переводи... Не за что их награждать. Скажи вот ещё что. Прискорбно нам, что ваше величество отказывается принять нас в своем величественном граде Теночтитлане правильно я назвал?
Марина кивнула.
- Его холодность, - продолжил я, - удручает наши сердца и наносит ущерб нашему великому повелителю, который ждет нас за морем. Все, больше не переводи. Берналь, пошли человека узнать готовы ли лошади?
Через некоторое время тот доложил.
- Все в порядке. Можно ехать.
- Вас довезут до реки, дальше вы сможете отыскать путь? - обратился я к послам.
Те энергично закивали, принялись благодарить.
- В путь! - сказал я и предложил им пройти вперед. - В целях предосторожности мы вынуждены получше укрыть и даже связать. Вы полетите по воздуху. Ну, ты сама, - предложил я Марине, - объясни им, что к чему.
Женщина принялась что-то объяснять им - откровенное недоверие появилось на их лицах. Тогда Марина принялась жестикулировать - показала на небо, на меня, сделала строгое лицо. Послы безропотно повиновались - и когда их вновь заворачивали в плащи, когда связывали, когда укладывали на особые носилки между лошадьми, вели себя тихо, как мыши. Видно, обещанное путешествие в поднебесье вконец доконало их. Пуэртокаррера тихонько свистнул, махнул рукой, и конный дозор рысью поскакал к реке.
На следующий день мне пришлось высказать толстому касику все свое неудовольствие по поводу таинственного бегства двух из пяти ацтекских посланников. Этот тучный, коварный индеец не нашел ничего лучше, как вновь впасть в прострацию. Он опрокинулся на ложе, закатил глаза и принялся повторять, что теперь надо ждать армию Мотекухсомы. На этот раз они здесь камня на камне не оставят. Всем им теперь не миновать жертвенного ножа. Тут ещё донна Марина подбавила жару. Лицо её приняло жесткое выражение, глаза наполнились гневом, она упрекнула правителя в медлительности и робости. Давным-давно надо было поискать надежную защиту на стороне. Есть управа и на Мотекухсому. Почему касик такого знаменитого в здешних краях народа тотонаков до сих пор не проявил желания перейти под власть могучих пришельцев, чей повелитель за морем владеет всем миром. Войско его неисчислимо, милосердие безгранично. Он готов всем сердцем принять под свою защиту новых подданных. Так что же царь медлит? Надо выйти на площадь, объявить народу, что больше не о чем тревожиться - сам великий господин, чернобородый и могучий, будет теперь защищать их. Круг замкнулся, наступил час возвращения...
