Владимир Захаров - История Мальтийского ордена
Эти действия черноморского флота не остались тайной, и В.П. Кочубею пришлось объяснять туркам, что все это лишь меры «для собственной обороны и безопасности в столь запутанном состоянии политическом»[170].
В апреле в Константинополь прибыл новый посол B.C. То-мара, которого В.П. Кочубей перед свои отъездом в Россию ввел в курс всех своих дел и проводимых переговоров. К этому времени в Турции уже откровенно выражали свою боязнь французского влияния, опасаясь, что греки и албанцы, граничащие с уничтоженной Наполеоном Венецианской республикой, «заразятся правилами вольности», а это непременно может отразиться и на турецком народе.
А когда в Константинополе стало известно о взятии Наполеоном Мальты, а затем высадке французских войск у Александрии, захвате Каира, султан объявил, что он «охотно пустится на 30-летнюю войну» с французами. Все эти действия французского генерала вызвали ответное противодействие со стороны Турции, которая запросила у России помощи.
25 июля Павел I отправил вице-адмиралу Ф.Ф. Ушакову рескрипт, которым повелевал: «немедленно отправиться в крейсерство около Дарданелл ей… а буде Порта потребует помощи, где бы то ни было, всею вашею эскадрою содействовать с ними, и буде от министра Нашего получите уведомление о требовании Блистательной Порты вашей помощи, то имеете тотчас следовать и содействовать с турецким флотом противу французов, хотя бы то и далее Константинополя случилось»[171].
12 августа Ф.Ф. Ушаков с эскадрой Черноморского флота взял курс на Босфорский пролив, куда прибыл через 11 дней. Вскоре был получен Указ Павла I от 7 августа, в котором император сообщал вице-адмиралу о желании Турции вступить в союз с Россией «и требовать от Нас помощи противу зловредных намерений Франции, яко буйного народа, истребившего не токмо в пределах своих веру и Богом установленное правительство и законы, водимого единым хищением и граблением чуждого, разрушившего все правила честности и все связи общежития, но и у соседственных народов, которые, по неучастию, были ими побеждены или обмануты вероломническими их внушениями…»[172].
25 августа эскадра Ушакова вступила в Константинопольский канал и встала на якорь против дома русского посланника. Султан не выдержал, любопытство взяло верх, ему настолько хотелось поближе посмотреть на своих недавних врагов, на оснастку их судов, что он с приближенными отправился в канал. Как сообщал в своей реляции от 1 сентября Павлу I B.C. Томара, «в тот же день султан объезжал эскадру инкогнито. Он, придворные и гребцы на шести с ним лодках были в боснякском одеянии»[173]. Ушаков вел переговоры с руководством военного ведомства Турции, с английским послом о совместных действиях. В конце реляции русский посол сообщает: «Манифест объявления войны с Францией мне уже сообщили, но оный так длинен, что несколько дней надобно для переводу»[174].
Естественно, возникает вопрос, а реагировала ли на эти события пресса — иностранная, российская? Мы обратились к публикациям издаваемого в то время Москве «Политического журнала на 1798 год». Издание это было, как обозначено на его титульном листе, «перевод с немецкого». Да, переводили отдельные статьи из немецких журналов, но перевод делался и с получаемых писем из крупнейших европейских столиц, где редакция имела своих информаторов. Учитывая, что в этих письмах сообщались не только последние политические новости, но в них нередко содержался аналитический обзор событий в конкретном государстве, редакция не открывала имен их авторов. Журнал печатался в типографии Московского университета, у Ридигера и Клаудия. Особенностью публикаций было выделение редакцией в тексте отдельных слов и фраз курсивом. Этим делали акцент на наиболее важные моменты сообщений.
Вполне естественно, что в тот 1798 г., большое число статей «Политического журнала» было посвящено Франции и действиям ее молодого генерала Наполеона Бонапарта, или как его тогда именовали, — Буонапарте. К этим публикациям мы еще не раз обратимся.
В октябрьской книжке «Политического журнала на 1798 год» сообщалось, что 1 сентября в Константинополе вышло «от Порты объявление войны против французов», а через десять дней был издан манифест султана Селима III, который был послан ко всем европейским дворам. Он действительно был очень большой по объему, и написан прекрасным аналитиком, подведшим настолько серьезную базу под турецко-французские отношения, что, прочтя его, не оставалось никакого сомнения в правильности решения блистательной Порты. Начинался манифест такими словами:
«Мир и доброе согласие, существовавшие издревле между блистательною Портою и Франциею, не были никогда возмущаемы раздором и враждою. Верно наблюдая договоры, блистательная Порта не преставала поднесть точно исполнять условия оных, удовлетворять обязанностям дружбы, и при всех случаях подавать опыта искренней привязанности; истины сии известны всем Дворам.
В начале замешательства во Франции, за шесть лет пред сим, большая часть европейских Дворов соединились и вступили в союз против нее, и сколь ни явна была гнусность поведения франц. начальников, беззаконно похитивших бразды правления, блистательная Порта однако ж последовала системе нейтралитета единственно из уважения к древней дружбе, сопрягавшей ее с Французскою нациею, хотя неоднократно приглашаема была соединенными державами разрушить мир со Франциею и вступить с ними в соединение. В самое то время с одной стороны происходили величайшие злодейства во Франции, а с другой союзная армия приближалась к Парижу. Вскоре потом взяли австрийцы Валансиен, Конде и Кеноа, которые служат Франции ключом на севере. Англичане завладели Тулоном, единым арсеналом, который Франция имеет на Средиземном море, и военными кораблями, находившимися в Порте, а преданные королю были между тем в великой силе внутри государства. В таком положении дел слабость Франции и. крайность, в которой она находилась, были очевидны.
Блистательная Порта могла бы тогда же последовать примеру Дворов, но ее известная добрая вера не позволила ей уклониться от нейтралитета своей системы; и если бы рушила она мир со Франциею в то время, когда претерпевала она превеликий во всем недостаток, то трудные обстоятельства в Государстве ввергнули бы, наконец, жителей в уныние и отчаяние.
Всем однако ж известно, что блистательная Порта не только не решилась на такой поступок, но паче оказывала французам благоприятства, кои неоднократно навлекали на нее жалобы других Дворов.
Обозрев слегка военные происшествия и все случившееся, удобно усмотреть можно, сколь полезен был для французов нейтралитет блистательной Порты в течение войны.
Без сомнения, надлежало им за столь многие знаки великодушия сохранять навсегда ненарушимую дружбу к блистательной Порте.
А далее в манифесте объяснялось, что побудило Селима III к объявлению войны Франции. Это был не только захват Наполеоном Египта, но и поведение французских дипломатов и государственных деятелей, ведших двойную игру. Они постоянно сталкивали разные государства между собой, делая это исподтишка, за спиной:
«…Но особы, посреди замешательств и неустройств, вящ-ще усилившихся с нескольких лет во Франции, в захватившие с насилием и исключительно в свои руки правление государства, прибирали себе повсюду сообщников, и чтоб поправить свои дела и навсегда удержать власть за собою, положили опровергнуть и низринуть, по примеру Франции, все прочие благоустроенные государства; они восхотели привести род человеческий в состояние диких зверей, обманывая и прельщая простодушных ложною и мнимою своею вольностью. Разрушить все веры, опустошить города и области, ограбить собственность жителей, расторгнуть общественные союзы, есть основание сей вольности, а цель ее — возбуждать и всякими способами развращать без разбору всех подданных — дружественных или недружественных ближних или отдаленных держав и поощрять их к возмущению против своих государей и законных властей. Когда с одной стороны министры их при блистательной Порте, употребляя злоковарные пронырства и каверзы, кои обвыкли они употреблять везде, не преставали подавать ей уверения о дружбе, когда старались ввести ее в заблуждение бесчисленными хитростями и лукавствами, и когда беспрестанно возбуждали ее против других дружественных Дворов, то генералы и начальники французские в Италии не преставали с другой стороны, для развращения подданных Его Султанского Величества вероломно подсылать в Архипелаг, Морею и Румелию эмиссаров, пресловутых своими коварствами и бездельствами, и рассевать льстивые сочинения…
<…>Посол блистательной Порты в Париже имел, по посланным к нему повелениям, свидание с Министром Внешних дел Талейраном Перигордом, показал ему полученные от блистательной Порты письма, изъяснил содержание их, требовал точного ответа. Сей человек, забыв писанное от него прежде Руфену в вышеупомянутой депеше, явно отрекался от предприятия против Египта, и усугубя двоедушие и лукавство, не устыдился объявить что Буонопарте отправлен только для завоевания Малтийского острова, что истребление кавалеров Малтийских есть событие, выгодное всем мусульманам, и потому заслуживает признание блистательной Порты, и что Директория крайне желает сохранить и вящще укрепить существующую с нею давнюю дружбу. Сие явствует из ответа Али Эфендия»[175], — писалось в манифесте.
