Джек Ландер - Войны Роз
Дэвис снова вспоминает историю ответных приготовлений йоркистов.
…И вскоре после этого упомянутый герцог Йорк, граф Ратленд — его сын, и граф Солсбери вместе с несколькими другими особами незадолго перед Рождеством также отправились на север пресечь коварные планы местных жителей, которые не любили ни самого герцога Йорка, ни графа Солсбери, и засели в замке Сандал и в Уэйкфилде.
Тогда Лорд Невилл, брат графа Уэстморленда (Westmorland), лицемерно явился к упомянутому герцогу Йорку, прося у него разрешения поднять людей для наказания мятежников; и герцог позволили ему это, поверив, что тот говорит правду и действительно находится на его стороне. Когда же тот получил право собрать 8000 человек, то привел их под знамена противников и злостных врагов герцога Ричарда—к графу Нортумберленду, лорду Клиффорду и герцогу Сомерсету. И, выгадав удобное для своих коварных планов время[48], в последний день декабря они напали на упомянутого герцога Ричарда и убили его самого, и сына его, графа Ратленда, и многих других рыцарей и сквайров, среди которых были молодой лорд Харрингтон, Томас Харрингтон, рыцарь, сэр Томас Невилл, сын графа Солсбери и сэр Гарри Редфорд, рыцарь: всего полегло до 2200 человек. Граф Солсбери был взят в плен и препровожден герцогом Сомерсетом в замок Помфрет (Pomfret), и ему обещали сохранить жизнь в обмен на большой выкуп. Но чернь, которая не любила его, захватила его силой в замке, и он был обезглавлен.{92}
Войску Маргариты, опьяненному победой в битве, которая известна как сражение при Уэйкфилде, в качестве оплаты было разрешено заниматься грабежом: мародерство охватило весь север и центральные земли, они разбойничали в сельской местности на несколько миль вглубь по обе стороны своего продвижения. Малодушный приор Кройленда сокрушался в связи с их походом, используя все известные ему слова ужаса и отчаяния.
После того как герцог покинул сей бренный мир, северяне почувствовали, что исчезло единственное препятствие на их пути, и теперь некому будет противостоять их нашествию. И они снова двинулись вперед подобно северному вихрю и в своем яростном порыве попытались захватить всю Англию. Тогда сонмы нищих и бродяг, решивших, что теперь им все позволено, наводнили страну и, подобно полчищам мышей, разбегающимся из своих нор, стали рыскать повсюду и грабить всех без разбору. В дикой и необузданной злобе они, забыв страх Божий, врывались даже в церкви и другие святые места и нечестиво грабили их, расхищая потиры, книги и облачения слуг Господних и — неслыханное преступление! — раскрывали ларцы, хранившие тело Христово и вытряхивали оттуда Святые Дары. Когда священники и другие верующие всеми способами пытались остановить их, те, как последние негодяи, каковыми они и были, безжалостно вырезали их в самих храмах или церковных дворах. Творя такое, они заполонили все окрестности на тридцать миль вокруг и покрыли почти всю землю точно саранча, подойдя почти к самым стенам Лондона. В каждой местности все, что только можно было сдвинуть с места, они водрузили на вьючных животных и увезли. Они были охвачены такой жаждой наживы, что выкапывали сосуды с драгоценностями, которые люди, из опасений перед ними, зарывали в землю, и под страхом смерти заставляли их доставать свои сокровища, спрятанные в тайных местах.
Можете ли вы представить себе тот ужас, который должен был овладеть нами, живущими на этом острове, когда каждый день до наших ушей доходили слухи об этих бесчинствах, и какой страх пронизывал нас, когда мы думали, что нам придется испытать то же, что пережили наши соседи?! Поэтому мы также предчувствовали, что множество людей этой земли, стремясь сохранить свои жизни и свое добро, спешно сбежится к этому острову, как к своему последнему убежищу. Они везли сюда то, что считали наиболее ценным, а потому это место становилось еще более притягательным для врага. Тем временем мы вывесили наши священные одеяния и хоругви, тогда как все драгоценности, серебряные сосуды вместе с нашими грамотами и документами запрятали в стены. Помимо этого, в [женском] монастыре проходили ежедневные службы, и каждую ночь в конце заутрени мы с сокрушенным сердцем обращали наши смиренные просьбы и слезы к могиле Гутлака, нашего самого святого отца и защитника, чтобы при его посредничестве снискать себе Божественное милосердие. Тем временем у каждых ворот монастыря и в прилегающей к нему деревне были выставлены дозорные посты, которые непрерывно следили за спокойствием как на реках, так и на суше. И все места на плотинах или запрудах, где имелась возможность преодолеть окружающую это селение водную преграду, с помощью прочного частокола и столбов сделали непроходимыми, чтобы никто никоим образом не смог пройти туда без позволения. На наших гатях и дамбах, через которые пролегает широкая и ровная дорога для пеших путников, соорудили препятствия, деревья повалили поперек дороги так, чтобы они не создавали помехи для тех, кто двигается в противоположном направлении. На самом деле мы оказались в сложном положении, когда до нас дошли вести, что эта армия, столь отвратительная и ужасная, приблизилась к нашим границам на расстояние шести миль. Но возблагодарим Господа за то, что Он не отдал нас им на растерзание! Поскольку, после того как соседние округа подверглись их разорительному набегу (здесь мы славословим Бога нашего, который в милости своей внял мольбам страждущих и уберег нас от этого страшного бедствия), наш Кройленд стал как бы вторым маленьким Зоаром[49], в котором мы смогли спастись; и Божественное провидение и милосердие Господне защитило нас.{93}
Королева Маргарита слишком поздно поняла, какой вред нанес ей разгул мародерства; на своем пути к Лондону она послала два письма, пытаясь успокоить напуганных отцов города. Они же тем временем услышали новость о том, что Эдуард, граф Марч, одержал победу на западе в Мортимер-Кроссе, о чем Грегори ведет повествование.
Эдуард, граф Марч, сын и наследник герцога Йорка, во 2-й день февраля совершил удачный поход в Мортимер-Кросс в Уэльсе, и там он обратил в бегство графа Пембрука и графа Уилтшира и взял в плен и убил рыцарей и сквайров числом 3000 и пр.
И в том походе участвовал Оуэн Тюдор, которого захватили и отвезли в Хаверфордвест (Haverfordwest) и казнили на рыночной площади, и его голову водрузили на верхушку рыночного креста, а некая безумная женщина расчесывала его волосы и смывала кровь с его лица и обошла вокруг, неся в руках свечи, более ста раз. Этот Оуэн Тюдор был отцом графа Пембрука и был женат на королеве Екатерине, матери короля Гарри VI; он оставался в уверенности, что его не посмеют казнить, пока не увидел топор и плаху. Он все надеялся на прощение и милосердие до тех пор, пока с его красного бархатного камзола не сорвали воротник. Тогда он сказал: «На плаху склоняется голова, которая обычно возлежала на коленях королевы Екатерины», положил голову на плаху и, направив мысли свои к Господу, смиренно принял свою смерть.{94}
В это же время граф Уорик, взяв с собой короля, выдвинулся из Лондона, чтобы задержать продвижение королевы. Как рассказывает Грегори, это было в преддверии битвы при Сент-Олбенсе.
И 17 февраля король Гарри поехал к Сент-Олбенсу, а с ним герцог Норфолк, граф Уорик, граф Арундел (Arundel), лорд Барчер и лорд Бонвиль (Bonvile) со многими родовитыми лордами, рыцарями и сквайрами, и простой люд числом 100 000 человек[50]. И там они жестоко сразились с королевой, чье войско от Уэйкфилда направилось к Сент-Олбенсу со всеми вышеупомянутыми лордами; и на одеждах ее слуг и людей из войска лордов были эмблемы своих господ, чтобы стороны противников могли отличать своих от врагов. И кроме того, у каждого лорда и простолюдина была эмблема принца, представлявшая собой малиново-черную полосу со страусиными перьями. Дело в том, что в этой битве сражались служившие при дворе и наемники. Я думаю, в войске королевы было не более 5000 человек, потому что основная часть северян дезертировала, причем некоторые из них сбежали вместе с оружием и доспехами. Скорбно слышать, что некоторые из них начинали воровать, едва успев приехать. Но за день до того произошло сражение при Данстабле (Dunstable). Войско короля было недостаточно хорошо организовано: многие были новичками в военном деле, а главный военачальник был мясником этого города; и северяне победили полки короля. А вскорости, как говорят, мясник от стыда за свое неумелое руководство и потерю убитыми 800 ратников с горя повесился; и некоторые утверждали, что для него было лучше оказаться мертвым — Бог все видит.
И в разгар битвы король Гарри, оставив всех своих лордов, бежал к королеве[51] — он доверял ей больше, чем своим собственным лордам. Герцогу Норфолку и графу Уорику с большим трудом удалось скрыться. Епископ Эксетерский, бывший в то время канцлером Англии, и брат графа Уорика, лорд Барчер, со многими другими рыцарями, сквайрами и простыми людьми бежали, и много народу полегло с обеих сторон. И лорд Бонвиль был обезглавлен: люди говорят, что ему навредил его собственный язык[52] — принц сам судил его. И там же был убит мужественный рыцарь сэр Томас Кайрил (Kyriel). Погибших было более 3500 человек. Лорды, бывшие на стороне короля, разбив лагерь и тщательно укрепив его, словно глупцы, стали перестраивать свой боевой порядок. И прежде чем они успели развернуть свои войска для сражения, полки королевы оказались совсем рядом с ними у городка Сент-Олбенс. Тем временем в стане лордов все было в полном беспорядке, никого и ничто нельзя было найти, а их гонцы не смогли доставить весть, что королева находится у них под боком, в девяти милях. И прежде чем артиллеристы и бургундцы[53] успели нацелить пушки, они были атакованы, а многие орудия оказались совсем бесполезными, поскольку у бургундцев были такие орудия, которые могли стрелять как свинцовой дробью, так и стрелами в эль длиной (45 дюймов); орудия эти были с шестью выступами — тремя посередине и тремя на конце — и с очень большим наконечником из железа с другого конца, и все сопровождалось страшным огнем. Они легко умели управляться с такими пушками, стрелявшими всем этим одновременно, но в тот раз, когда было нужно, не смогли выстрелить: огонь вырвался наружу прямо на них самих. Еще у них имелись сети, сделанные из толстых шнуров, четырех фатомов (6 футов) длиной и 4 футов шириной, похожие на те, которыми ловят кроликов: там в каждом втором узле были воткнуты торчащие гвозди, ранившие любого, кто попытался бы перейти через них. Также у них были щиты наподобие двери с древком, ходившим вверх и вниз, что позволяло им легко управлять этими щитами по собственному желанию, и петли с откидывающимися окнами для стрельбы, и они прятались за щитами, целиком истыканными трехдюймовыми гвоздями, после приказа, разрешающего им встать за них. И выстрелив, они бросали щиты перед собой, так что никто не мог подойти к ним по торчащим гвоздям, не причинив себе увечья. Еще у них были приспособления, напоминавшие решетки, полные гвоздей, как те сети, но человек мог переносить их с места на место, когда надо; он мог их сжать, и тогда их длина составляла не более двух ярдов, а в случае необходимости мог растянуть их широко, и тогда они становились квадратными. И их использовали в качестве западни в ущельях, где могли проезжать всадники. И поскольку священникам (как людям, пользующимся почетом) не пристало быть пристрастными, льстить кому-нибудь или подхалимничать, я должен сказать, что находившиеся в нашем войске с королем Гарри не могли понять, какой прок может быть от всего этого снаряжения, потому и не использовали его. Наши воины брали с собой только свинцовые палицы, луки, мечи, копья и секиры. Что касается копьеносцев, то им надлежало ехать перед пехотой, и они съедали и выпивали их продовольствие, и делали много подобных вещей: простите меня, но я говорю, как было, ведь все зависит от пехоты.{95}
