Елена Прудникова - Последний бой Лаврентия Берии
– Прислать к вам врача?
– Нет, – отрезал Берия. – Лечиться в моем положении вредно. Я бы предпочел умереть раньше, чем Руденко и его компания возьмутся за меня всерьез.
– Вы о чем? – не сразу понял Павел. – А, все о том же… Почему вы полагаете, будто к вам станут применять несанкционированные методы?
– Вы большой ребенок, – голос за спиной мгновенно изменился. Теперь он был бесконечно усталым. – Полагаю? Я просто это знаю…
В Кремль на доклад к Хрущеву он шел пешком – надо было собраться с мыслями. Павел вышел из бункера оглушенный и сбитый с толку, с головной болью. Он пытался проанализировать допрос, но ничего не выходило, все его построения расползались на глазах. «Постарайся к нему проникнуться, – так сказал Никита Сергеевич. – Найди в нем человеческое». Как раз человеческого-то в Берии было с избытком, но от этого не легче, ибо Павел не представлял себе, как за это человеческое «зацепиться». Попробуй-ка сделай это, когда подследственный видит следователя насквозь, и если не играет с ним, как кошка с мышью, то лишь оттого, что не находит нужным.
Хрущев поднялся из-за стола ему навстречу, радостно и нетерпеливо.
– Ну как?
Павел, так и не разобравшийся, к каким результатам привел его допрос, лишь покачал головой. Хрущев хлопнул его по плечу.
– Да, вижу, ошарашил он тебя. Это он умеет. Трудновато пришлось?
Майор опустил голову.
– Размотал он меня за минуту. С первых же слов начал про доброго и злого следователя – мол, приберегите это для шпаны… Я так и не понял, кто из нас кого допрашивал. Слабоват я против него, Никита Сергеевич, врать не буду.
– Это ничего, ничего… – Хрущев радостно потирал руки. – В твоей слабости вся твоя сила и есть. Ты знаешь, как сделай? Ты представь себе, будто Берия невинно арестованный, как… про графа Монте-Кристо слышал? Вот как этот самый граф. Дай ему убедить себя, сам поверь – мол, сидит он без вины, злые недруги его туда засадили, да… Клюнет Берия, не может он не клюнуть! Ты не огорчайся, все идет правильно. Ты мне лучше скажи: что угадал этот мерзавец и чего он не угадал?
Павел поднял глаза к потолку, припоминая.
– Боюсь, он заподозрил, что я Маленкова и в глаза не видел. Все время переспрашивал, его ли я слова передаю, или говорю от себя. Сказал, пусть, мол, выберет более простые темы, а не эту мифическую реформу. А мне и крыть нечем. Никита Сергеевич, если эту легенду продолжать, нужно получать инструкции непосредственно от товарища Маленкова.
– Ах, Георгий, сукин сын! – стукнул кулаком по столу Хрущев. – А ведь это он мне про реформу-то говорил. Мол, без Берии ее никак не провести… Ну, нечего делать, придется устроить тебе с ним встречу. Но только будет это не скоро. Завтра мы открываем Пленум ЦК, и пока он не кончится, Георгию Максимилиановичу будет не до того. Ну, а потом я вас сведу, получишь у него инструкции и станешь работать. Знаешь что, Павлушка? Велю-ка я выписать тебе гостевой билет, и сходи-ка ты на пленум. И самому полезно, и с Берией будет о чем поговорить, да и не только с Берией. То, чем ты занят и с кем работаешь – это государственная тайна. А вот то, что будет на пленуме – информация несекретная. Билет тебе дадут через академию. Если станут спрашивать, скажешь, дескать, был в обкоме, случайно меня встретил – я ведь там бываю, – и я тебя туда направил. Политинформации по пленуму проведешь в академии, дома можешь рассказать – а то знаю я вас, молодых, свербит у вас перед женой покрасоваться. Этим и покрасуешься… Ну, а что он еще говорил?
– Думал, бить его буду. Советы давал, подбадривал – почему не начинаешь, мол, впервые замужем или как? Когда я жизнь ему пообещал, сказал: цена повысилась, но он все равно не согласен. Не знаю, о чем это…
– То другие дела, – сказал Хрущев. – Передам Руденко. Ничего… Сейчас твое задание главное, а вот когда ты с ним отработаешь, возьмемся за него как следует. Тогда и посмотрим, какое «нет» он нам споет…
– Ну так вот… – закончил Павел. – Умный он и тертый, а все же кое-чего не угадал. Самую малость: то, что я пришел от вас и какое у меня настоящее задание.
Он взглянул на своего бывшего генерала и лукаво улыбнулся. Хрущев погрозил пальцем:
– Ну, шутник! Уж эти мне твои шуточки…
– Так ведь у вас учился, Никита Сергеевич!
Первый секретарь кивком головы указал на дверь кабинета.
– Пойдем выпьем чайку. И докладай мне все, как было, подробно и по порядку…
Павел рассказал Хрущеву все, кроме одного: как вздрогнул Берия, услышав имя Маленкова. Непрост был утренний разговор, ох, как непрост! Не зря Хрущев заговорил о врагах народа, пробравшихся на высокие партийные посты, и о преступных приказах. И есть у майора Короткова одно подозрение по поводу того, кто может быть таким врагом. Сейчас еще рано об этом говорить, но впредь он будет смотреть в четыре глаза и слушать в четыре уха, запоминать каждое слово и Берии, и Маленкова. Он проведет свое расследование и положит на стол Никите Сергеевичу уже не беспочвенные подозрения, а настоящие улики. Восемнадцатилетним пацаном на фронте ему случалось брать немецких офицеров, а теперь он, курсант академии, майор-разведчик, изобличит первого человека в стране, матерого и опасного врага.
Выйдя из Кремля, Павел улыбнулся, расправил плечи – так, словно бы он приходил сюда не по вызову, а по праву, – и пошел в сторону дома. Узнав, что у него болит голова, Хрущев велел идти домой, отсыпаться…
Бункер штаба МВО. 24 часаРуденко и сегодня не оставил его в покое. Вызвал вечером и мурыжил глупыми вопросами часа четыре. Хорошо хоть обошлось без наручников. Впрочем, и Лаврентий вел себя тихо, ему хватило утреннего допроса, с так ярко вспыхнувшей надеждой и мгновенным разочарованием, когда он понял, что мальчишка и в глаза Маленкова не видел. Если бы видел, никогда не ляпнул бы: «не больно нужны ваши советы». Но какой-то след Георгия в этом деле все же есть…
Денек выдался тяжелый и вымотал его вчистую, но заснуть Берия не мог. Нервы разыгрались не на шутку. Кто же это такой хитрый, кто подослал парня с его «реформой»? Через кого действовал Маленков? Надо мальчишку повыспрашивать, он молодой и резвый, проговорится…
Устав лежать на боку, Берия повернулся на спину, натянул на лицо одеяло, чтобы прикрыть глаза от слепящего света лампочки под потолком. Мальчишка… А ведь парню-то к тридцати. Разве Лаврентию столько было, когда он разматывал на допросах лидеров боевых отрядов? Когда они с Багировым ставили на ноги Азербайджанскую ЧК, Мир-Джафару исполнилось двадцать пять лет, а Берии – двадцать два, и к тому времени он был уже опытным разведчиком. Хотя и этот парень в двадцать лет не у мамки под юбкой сидел, фронтовик – по глазам видно. Но все же не то время – Берия в его годы отвечал за всех чекистов Закавказья. Правда, это его совершенно не радовало…
Глава 5
Пленум
Павел обещал сразу после заседания обо всем доложить замполиту, поэтому отправился не домой, а в академию. Хотя, по правде сказать, больше всего ему сейчас хотелось сесть у себя в комнате и молча напиться, настолько гнетущее впечатление произвело на него это собрание. Странно, ведь разоблачили и арестовали такого врага, радоваться вроде бы надо… Впрочем, радовались в этом зале, да, радовались – но как-то суетливо и неубедительно, переигрывая, как в провинциальном театре. Он чувствовал это спинным мозгом – все последние десять лет он только и делал, что учился отделять видимое от сущего…
Замполит ждал его в своем кабинете, домой не уходил. Сразу же, с порога, жадно спросил:
– Ну что?
Павел лишь рукой махнул.
– Рассказывай!
– Сейчас, только с мыслями соберусь…
Он снова вспомнил зал, членов ЦК, возбужденных и притихших одновременно, глаза, молча и жадно устремленные на трибуну, где стоял председатель Совета Министров. Павел, знавший больше, чем все эти люди, вместе взятые, смотрел на них из своего уголка с легким торжеством, но потом и его потащило за собой это всеобщее ощущение невероятных перемен, сладкое и страшное одновременно, словно бы стоишь высоко-высоко над обрывом… А ведь их этому учили, это же эффект толпы – а от толпы надо психологически дистанцироваться. Ну вот и дистанцируйся, товарищ Коротков, применяй на практике то, чему тебя два года обучали. Ты профессионал, работай: вспоминай и смотри, смотри холодными глазами чужака…[34]
…Маленков, не поднимая головы, ровным голосом читает по бумажке свой доклад. Сначала холодно, как-то мертвенно-спокойно, потом он оживился, вошел в роль, время от времени взглядывает в зал, добавляет что-то от себя, какие-то реплики, оценки – явно общее настроение захватило и его. О чем он говорил? Сначала общие слова о смерти Сталина, о единстве партии и народа. Потом перешел к Берии. Память у Павла абсолютная, и голос председателя Совмина так и звучал в ушах.
