Дэвид Пристланд - Красный флаг: история коммунизма
Неудивительно, что Ленин восхищался немецким порядком, особенно их почтой. По словам его жены, Надежды Крупской, когда Ленин был выслан из России и жил в альпийской деревне, он «восхвалял» Швейцарию и особенно ее почтальонов, доставивших ему его ценные книги, благодаря чему он мог работать над своими произведениями{167}. В 1917 году он едва ли не всерьез описывал немецкую почтовую службу как модель будущего социалистического общества{168}.
И все же Ленин должен был направить свою буржуазную дисциплину на службу революции против буржуазии. Казнь его брата Александра за участие в революционной террористической организации многое предопределила для Ленина. Он испытывал притеснения со стороны властей как член семьи преступника[139]. Ему в наследство остался не только пример Александра, но и его книги, среди которых был роман «Что делать?». Позже Ленин заявлял, что этот роман «глубоко его перепахал». Он говорил: «Он перевернул меня. Эта книга из тех, которая меняет человека на всю оставшуюся жизнь». Н. Валентинов писал: «Величайшая заслуга Чернышевского в том, что он не только показал, что всякий правильно думающий и действительно порядочный человек должен быть революционером, но и другое, еще более важное: каким должен быть революционер, каковы должны быть его правила, как к своей цели он должен идти, какими способами и средствами добиваться ее осуществления»{169}.
Возможно, эта книга повлияла и на возникновение любовного треугольника, куда входил сам Ленин, его жена Н. Крупская и возлюбленная, будущий теоретик социализма Инесса Арманд{170}.[140] У Рахметова Ленин перенял пуританскую преданность делу революции и прагматический отказ от всего, что может принести ему вред. Хотя он не ел сырую говядину, не спал на гвоздях и имел слабое здоровье, он укреплял себя гимнастикой, что было редким явлением среди его коллег-революционеров.
В 1887 году сразу после смерти брата Ленин поступил в Казанский университет, но вскоре[141] был исключен за участие в студенческих беспорядках. Он ненадолго примкнул к аграрным социалистам, но через некоторое время увлекся модернистским марксизмом Плеханова[142]. В1893 году, мечтая стать революционером и теоретиком марксизма, Ленин приехал в Санкт-Петербург. В революционных кругах он приобрел славу ярого оппонента аграрного социализма. Однако Ленин значительно отличался от остальных русских марксистов своего времени. Он разумно оценивал трудности, стоявшие перед марксистами России, где капитализм только зарождался[143]. Он был уверен, что из-за этих трудностей Россия обречена на долгий и мучительный путь к социалистическому будущему, и все это время радикалы вынуждены будут терпеть буржуев в цилиндрах и их дьявольские мельницы[144]. В этом он видел главную трудность, так как сильнее, чем остальные марксисты, ненавидел буржуазию как класс и особенно враждебно относился к таким «буржуазным» идеям, как либеральная демократия и власть закона. По словам его жены, его отношение к либеральной буржуазии было отравлено еще в юности, когда после ареста его брата Александра местное общество отвернулось от его матери, она не могла найти никого, кто сопровождал бы ее в Петербург повидаться с арестованным сыном{171}. Его личный жизненный опыт лишь укрепил его во мнении, разделяемом многими российскими марксистами, что русская буржуазия трусливо заискивала перед аристократией и царизмом. Ленин горячо поддерживал идеи, выраженные в манифесте первой Российской социал-демократической партии: «Чем дальше на восток Европы, тем в политическом отношении трусливее и подлее становится буржуазия и тем большие культурные и политические задачи выпадают на долю пролетариата»[145].{172} Его ненависть к существующему порядку, несомненно, возросла после заключения (1895)[146] и ссылки в Сибирь (1897).
Ленин, таким образом, искал повод дать толчок революционному процессу. Он спешил больше, чем кто бы то ни было из его соратников по модернистскому марксизму. Большинство из них были счастливы поразмышлять о будущем при временной гегемонии буржуазии. Однако мнение Ленина о тех силах, которые должны «ускорить» историю на пути к социализму, менялось в зависимости от обстоятельств. Чаще всего он думал о заговорщической элите как о модернизаторах и ускорителях исторического процесса, оглядываясь на Чернышевского и Ткачева. Но хотя ставка на элиту была его основной позицией[147], он не всегда верил в ее революционный потенциал. Марксизм Ленина был очень гибким, и он адаптировал его к условиям России, где лишь немногие рабочие и крестьяне отличались радикализмом. Если в народе нарастали бунтарские настроения, Ленин становился первым народником[148] среди других марксистов и склонялся к радикальному марксизму. С 1902 года он с большей верой, чем другие российские марксисты (и уж тем более немецкие), смотрел на крестьян как на революционный класс, хотя большевизм всегда настороженно относился к крестьянской «отсталости».
* Вернувшись из сибирской ссылки в 1900 году и решив, что в России оставаться рискованно[149], Ленин на несколько лет уехал в эмиграцию, жил в Цюрихе, Мюнхене, Лондоне. Где бы он ни был, он жил и дышал революционной политикой среди немногочисленных революционеров-изгнанников. Он продолжал настаивать на неизбежности революции, например, в известной работе «Что делать?» 1902 года. Группа российских марксистов (так называемых экономистов) приняла в качестве доктрины ревизионизм Эдуарда Бернштейна, настаивая на том, что, раз революция произойдет не скоро, марксисты обязаны помочь рабочим в совершенствовании условий их жизни и повышении заработной платы. Ленин с сильным раздражением отреагировал на эту «ересь»[150]. У марксистов должна была быть цель: вдохновлять рабочих с помощью коммунистических идей. Самостоятельно рабочие способны дорасти до «профсоюзного» сознания и желания улучшить условия жизни. «Социал-демократическое» сознание и желание радикально изменить политику должны быть привнесены рабочим извне революционной интеллигенцией, обладающей глубокими знаниями марксистской идеологии. Но эту интеллигенцию будет представлять не группа теоретиков марксизма, как полагал Каутский{173}. Ею станут «профессиональные» революционеры, идеологически «сознательные», Действующие тайно, способные превратить русский радикализм в эффективный западный, даже когда полиция становится более репрессивной{174}. Он утверждал, что партия должна быть централизованно организована, как «большой завод»{175}. Прототипом таких революционеров, современных и конспиративных, был, разумеется, Рахметов Чернышевского, которому Ленин отдал дань в названии своей работы{176}.
Ленинская идея создания централизованной передовой партии с самого начала не вызывала противоречий среди марксистов. Если рассуждать строго идеологически, эта идея не была такой уж новой{177}. Однако представления Ленина об идеальной партийной культуре сильно отличались от представлений Каутского (и даже Маркса). Подходу Ленина к политике были присущи милитаризм, фанатичность и враждебность к компромиссу. Он был убежден, что его соратники отказывались от серьезных приготовлений к революции, которую он считал неизбежной. Они, наоборот, были уверены, что он слишком оптимистичен в отношении конца старого порядка, авторитарен и слишком враждебен по отношению к буржуазии. Первый значительный конфликт, расколовший партийцев, произошел в 1903 году при обсуждении определения члена партии. Ленин настаивал на том, что членами партии могут быть только партийные активисты. Юлий Мартов, один из издателей газеты «Искра», выступал за более широкое определение члена партии. Ленин был в меньшинстве, однако поскольку некоторые оппоненты Ленина ушли перед голосованием, его фракция получила большинство голосов. Члены фракции, получившей большинство, стали называться большевиками[151]. Группу Мартова назвали меньшевиками. Впоследствии Ленин усугубил конфликт, выступая в агрессивной повелительной манере. Даже он сам признавал, что «действовал в состоянии ужасного раздражения и бешенства»{178}. Он также отдалился от международных марксистских лидеров, включая Плеханова, Каутского и Розу Люксембург.
Ленин оказался более дальновидным, чем его соперники меньшевики, поскольку революция в России все же произошла два года спустя[152]. Сдача российской дальневосточной военно-морской базы Порт-Артур (Люйшунь) японцам в декабре 1904 года оказалась еще более унизительной для царского режима, чем поражение от британцев в Крымской войне. Впервые европейская мощь пала от азиатов, сражающихся без союзников. Неудивительно, что при таком положении дел скрытое напряжение в российском обществе вылилось в открытый конфликт. Православный священник отец Гапон использовал возможность[153] и выступил с требованиями от лица городских рабочих. Он организовал массовое шествие, в котором участвовало от 50 до 100 тысяч человек, что привело к событиям, известным как Кровавое воскресенье. Это была мирная процессия: с иконами в руках рабочие шли с петицией царю. Петиция была созвучна патерналистской риторике царя. Однако требования отличались радикализмом. Они включали демократизацию избирательного права[154], легализацию профсоюзов и гражданские права для всего населения. Полиция объявила шествие незаконным. После отказа толпы рассеяться войска произвели беспорядочные залпы по мирным безоружным людям.
