Лев Исаков - Русская война: дилемма Кутузова-Сталина
На памяти лишь один Александр Суворов, который в этой шагистике, муштре, казарменной ущемлённости почувствовал нечто иное, открылся и полетел за пределы, положенные здоровьем, семейными пристрастиями, житейскими поучениями, отцовским примером – открылся Суворовым… Но, добавим, в бесконечно благоприятнейших условиях сословных привилегий, в офицерской выделенной избранности восходящих предназначений – не в однородной солдатской поглощающей безликой тьме.
С новобранцем Егором Жуковым произошло что-то невероятное: повседневный механизм армейщины, который полагал подчинить, согнуть, в патологическом случае сломать инаковость личности к жёстко обусловленному единообразию функционального предназначения не согнул, а зазвенел в нём.
И это тем более поразительно, что военная унификация наступила и окончательно обнажила сходящееся лезвие его характера – яростное взрывное неприятие всякого внешнего давления!
Дело доходит до военно-судного преступления: молодые солдаты делают «тёмную», т. е. набросив шинель, избивают до потери сознания рукоприкладствовавшего на выездке, «куражась особенно над теми, кто жил и работал до призыва в Москве, поскольку считал их грамотеями и слишком умными», младшего унтер-офицера Бородавко. По характеру сентенции, как и по личным качествам руководил нападением скорее всего. Дело запахло военно-полевым судом.
На счастье для непокорного солдата вернулся из отлучки командовавший взводом старший унтер-офицер, хороший человек и очень неглупый начальник, совершенно не соответствовавший своей фамилии Дураков, «он был очень требовательный, но солдат никогда не обижал и всегда был сдержан», и как-то замял дело… Но вот странно, на отделении младший унтер-офицер, на взводе старший унтер-офицер, а где обязанные к тому чинами офицеры: прапорщики, корнеты, подпоручики, поручики? Где, у кого, в подражании кому должен был воспитываться солдат?
С 1831 года, с окончательной реализацией последствий «сим отпущаеши» указа императора Петра 3-го и Жалованной грамоты дворянства Екатерины 2й, расторгших пожизненную связь «первенствующего российской империи сословия» с безотменной, наследственной, пожизненной службой, и именно воинской для всех кроме увечных и инвалидов возникает эта дыра в отношениях между солдатом и офицером, зияющий провал во всём строении русских армий. Русский офицер-дворянин, созданный практикой 17 века, с 11 лет в городовой, с 14 лет в полевой службе без отмены и отставки, а с 1696 года и без отлучки из полков, к 18 годам, обычному сроку выслуги первого офицерского чина, уже 7–8 лет полируемый своим призванием– приговором, был лучшим солдатом своего взвода/плутонга и мог лично исполнить-показать любой воинский приём оружием лучше своих сержантов; впрочем, таких же дворян, восходящих за ним ПО ОБЯЗАТЕЛЬНЫМ ЕДИНЫМ СТУПЕНЯМ ПРОХОЖДЕНИЯ ВОИНСКОЙ СЛУЖБЫ от НИЖНЕГО ЧИНА ДО ФЕЛЬДМАРШАЛА ВОЙСК РОССИЙСКИХ в согласии с требованиями УСТАВА! Русский офицер пользовался уважением и авторитетом у своих солдат уже вследствие того, что был лучшим воином своего подразделения, к чему уже только присовокуплялись и другие качества: образованность, гуманность, справедливость, дарования… И каким мощным основанием Социума и Государства являлась эта связь, кроме того, что выносила Офицера в центр всех отношений. На триединстве солдата Бухвостова, сержанта Щепотьева, поручика Голицына возник Петровский Монолит Императорской России.
Вступавший в русскую службу полковником опытнейший офицер австрийской, шведской, польской службы Патрик Гордон вознегодовал, когда принимавшая его комиссия, даже при наличии ходатайства друга царя боярина Артамона Матвеева, потребовала исполнить «шедевр» всех солдатских приёмом владения личным оружием, не внимая возмущённым заявлениям шотландца, что он должен водить войска, а не резаться в поединках. В ответ было указано, что и его грядущий начальник немецкий генерал Трауэрнихт также демонстрировал навыки владения оружием русским приёмщикам – это общее правило. Смелый искатель подчинился, но, судя по сентенциям в своём знаменитом дневнике, глубокого смысла русских требований так и не понял – а потому не понял и источников неподкупного уважения со стороны русских солдат к себе, позволявшего ему невозбранно въезжать с 4-я офицерами в разъярённый строй стрелецких полков; как и то, почему под Чигирином русские казаки бросились в пекло и вырвали из рук янычар тело генерала Трауэрнихта; прости господи его прегрешение: за многолетнюю службу в России из русского языка смог выучить только матерные слова – зато на плацу и поле боя являл солдатам самое главное ОБРАЗЦОВОГО ВОИНА, в горделивом ли захождении с эспонтоном перед парадным строем полков, или жертвенным героем, вознесённым на ятаганах.
Как много о связи Государства и Армии говорит фраза в Записках Екатерины Великой: – «В 20 лет я могла исполнить ружейные экзерциции лучше любого сержанта гвардии…».
В становлении воина – офицера – военачальника – полководца есть четыре важнейших ступени, возвышающее единство которых создаёт полководца из природно-заложенного: солдат – сержант – капитан – полковник; только в полноте их проходимого обретения вырастает органическое единство воли– подчинения, что рождает настоящий военный характер, станется ли его на непоколебимую стойкость Манлия Торквата или взлетит Ганнибалловым озарением.
Как будет воспринимать военный строй присутствующего при нём «ахвицера», не лучшего в нём, не живущего с ним, не созидающего его – с момента утраты единства прохождения службы оформляющим началом исходного элемента военной организации солдата и притягательным центром его внимания, т. е.созидательным началом целого-армии становится не офицер, а его заместитель, прежде только исполнитель рутинных обязанностей и передаточный механизм его воли: унтер-офицер, сержант, прапорщик – всегда в чём-то ущербный, образовании, культуре, кругозоре, интеллекте, но теперь единственно способный к войне хотя бы в её простейших исходных формах «резни подразделений», которые он самолично выходил, выбегал, отстрелял, воспитал – под себя, как бог послал или общество сформировало. Поручик Ромашов завалит взвод даже на параде…
Вплоть до последнего обозримого солдатом военачальника – командира роты – их слитной неразложимостью оформляется армия; и в утверждение этого никто, кроме солдатской сходки, не имел права назначать римского ротного – центуриона – всё, что выше, комбаты, полковники… это уже далёче и былинно.
Есть ли разница, вырастает ли армия из Офицера или Сержанта?
Символом и олицетворением японской армии стал унтер-офицер Одзава, не снятый с боевого дежурства 25 лет после окончания Второй Мировой войны продолжавший её в джунглях Филиппин. Японский унтер-офицер, вчерашний самурай-ронин, совершил Тихоокеанскую, Малайскую, Филиппинскую, Бирманскую, Китайскую кампании; его верностью был сохранён трон микадо – но он не создал победы: в решающих битвах отстранившееся от войск японское офицерство и генералитет демонстрировали какую-то ущербность воли, предприимчивости, вялость и дряблость характера. Право, они скорее робели перед доблестью своих воинов, нежели возглавляли их порыв; и прославляемый в их среде генерал Ямасита не сделал по поражению своей армии того что сделали ВСЕ ЕГО УНТЕР-ОФИЦЕРЫ, харакири. Как тут не вспомнить рассудочных римлян: «Стадо баранов, возглавляемое львом, скорее одержит победу, чем стадо львов, возглавляемое бараном»…
Что сделало Наполеона фатальным? Громадный военный талант, тем не менее ломавшийся у Яффы, Асперна, Малоярославца, Березины, Лейпцига, Ватерлоо – или слитность с армией, переиначившей бездушного военного бухгалтера, НИКОГДА НЕ СЛУЖИВШЕГО В СТРОЮ, в «маленького капрала»? И не приговор ли это всей французской военной машине НИКОГДА НЕ ЗНАВШЕЙ БОЕВОГО БРАТСТВА, в которой французский солдат не видит «своих» за пределами капральского чина – навсегда зарубцевавшееся разделение «шевалье» и «здоровенного малого». Французский солдат может стать офицером ТОЛЬКО ПЕРЕСТАВ БЫТЬ СОЛДАТОМ – в 16 веке умер последнее олицетворение единства воина Франции, маршал Монлюк.
Что сделало А.Суворова непобедимым? Единоутробная слитность с армией на всём пути от Солдата до Генералиссимуса Всех Войск Российских, что мгновенно почувствовал Ф.Энгельс, и разбирая действия Фельдмаршала Двух Империй, постоянно называл его «старик-солдат»!
И где и как обретается эта слитность солдата и военачальника, кроме общего солдатского строя – то единство воли и чувства, что делают непобедимыми Торквата и Суворова даже перед лицом Пирра и Наполеона, ибо каждый их порыв обращается в единство воли десятков тысяч Торкватов и Суворовых; и которых надо убить в каждом их Солдате.
Только поднявшийся из солдатских рядов имеет то чувство-знание жизни и психологии воина на всём протяжении процесса-преобразования сторонне-случайного лица в человека войны, которое обращает его в сознательного созидателя солдата, бойца, подчинённого и товарища.
