Анатолий Елкин - Арбатская повесть
Документальная повесть А. Елкина — не просто перечисление собранных материалов и изложение хронологии событий — это в первую очередь добросовестный анализ этих материалов и событий, крепко настоянный на собственных размышлениях автора повести…
Выступая в качестве оппонента по отношению к версии А. Елкина, изложенной в упомянутой выше повести, Н. Залесский является сторонником другой версии и в своих комментариях к повести наряду с критикой аргументации А. Елкина излагает доказательства своей версии, по которой гибель линкора «Императрица Мария» произошла из-за проявленной матросами артиллерийской боевой части небрежности в обращении с полузарядами, которые к тому же якобы были снаряжены недоброкачественным порохом.
Следует указать, что никаких доказательств этим предположениям в комментариях Н. Залесского не содержится…
Для подтверждения версии о том, что матрос Воронов «случайно уронил один из пеналов, который ударился о палубу погреба и загорелся», Н. Залесский приводит совсем не аналогичный случай, когда в октябре 1915 года «при перегрузке полузарядов в погреб один из них сорвался со стропа и ударился о палубу погреба. Порох воспламенился…». Одно дело, когда пенал сорвался со стропа и с высоты нескольких метров упал на палубу; другое дело, когда пенал не удержал в руках матрос и он падает на палубу. Если во втором случае никогда не должен загореться порох, то в первом случае все зависит от высоты, с которой сорвется пенал на палубу…
Наконец, очевидно, просто нельзя воспоминания старшего офицера линкора «Императрица Мария» Городысского считать беспристрастными, которому куда сподручнее свалить главную вину за трагедию на погибшего матроса Воронова, чем признаться в том, что на корабле отсутствовал элементарный уставной порядок, не исключающий возможность диверсии.
Н. Залесский прав в том, что пока еще «тайна гибели корабля не разгадана», но надо отдать должное А. Елкину, который сделал в этом направлении решающий шаг».
Что тут началось! Спор, развернувшийся на страницах журнала, получил неожиданное продолжение: в редакцию и к автору повести шли письма ученых, моряков, историков. И, что самое главное, оставшихся в живых свидетелей и участников описываемых событий, матросов самой «Марии».
При этом нельзя не заметить, что судьба моряков «Императрицы Марии» — сама по себе героическая книга, которая писалась временем, эпохой, революцией. Что ни письмо — высокий, героический путь.
Но прежде чем продолжить наше повествование, необходимо уяснить — что конкретно имел в виду исследователь Н. Залесский, ссылаясь на мнение Городысского? О чем рассказывал этот капитан 1-го ранга?
2. КАК ГОРОДЫССКИЙ ОПРАВДЫВАЛСЯ ПЕРЕД ИСТОРИЕЙ
В ту пору в редакции журнала «Москва», где я работал, расположенной в самом центре старого Арбата, была вахтером седенькая милая старушка Анна Николаевна К.
Собственно, в работе как таковой она не нуждалась — получала пенсию и свою, и за покойного мужа — капитана 1-го ранга. И пришла в редакцию для того, «чтобы не умереть с тоски дома, быть около людей» и «поближе к литературе», которую любила бескорыстной, преданной, даже не всегда очень разборчивой любовью.
О том, что муж ее был старшим морским офицером, я узнал позднее при обстоятельствах случайных и неожиданных.
В последние года два перед своей кончиной к нам в редакцию частенько заглядывал старый мой друг, адмирал Н. Е. Басистый. «Тот самый», что еще капитаном 1-го ранга командовал отрядом высадки в Феодосии в бессмертном Керченско-Феодосийском десанте.
Прогуливаясь по старому Арбату, Басистый нередко заглядывал в редакцию «на огонек». По делу и просто так, поговорить. Крикливо одетые модные стихотворцы с недоумением поглядывали на застенчивого седоголового старичка, тихо перелистывавшего свежие журналы.
Только однажды он вступил в общую беседу: «Много шума. Но, по-моему, бьет холостыми…» Реплика относилась к стихотворению, где тракторист сравнивался одновременно с полотнами Модильяни и протопопом Аввакумом. «Тракторист он и есть тракторист…» Басистый произнес это тихо, словно уговаривал самого себя не волноваться.
«Занятный старичок, — резюмировал молодой гений, когда Басистый вежливо попрощался и вышел. — За-анятный! Только старомодный…»
Я не отказал себе в удовольствии рассказать, что сей «старомодный старичок» впервые в мировой истории высадил десант прямо с крейсеров на пирсы занятого врагом города и освободил Феодосию. От грома его корабельных пушек до сих пор не могут прийти в себя, сочиняя свои мемуары, битые гитлеровские адмиралы, а опыт Керченско-Феодосийской десантной операции сегодня изучают во всех академиях мира.
В последний раз адмирал пришел договориться о статье к тридцатилетию Победы. Договорились встретиться.
Не успели…
Это страшно — раскрывать записную книжку и видеть знакомые наизусть номера телефонов, которые уже никогда не ответят.
Любую жизнь окольцовывают отпущенные человеку судьбой даты. Но стало боязно раскрывать «Красную звезду»: уходит поколение.
И ты не в силах ничего изменить. Хоть поднимай на ноги всех медицинских светил мира. Потому что не придумано еще лекарства против времени.
Умер не на войне? Нет — на войне!
Они уходят раньше, чем могли бы уйти. Ибо история не подарила им ни одного спокойного дня и часа, и не до забот о собственном здоровье им было. Гражданская, финская, Хасан, Халхин-Гол, годы пятилеток, Отечественная. Все это вынесено не на чьих-то — на их плечах.
А они не сторонились огня. Шли в самое пекло. Срывались недолеченными с госпитальных коек. Потому что их батальон, полк, дивизия, армия продолжали жить в огне, а бездействие было для них самой невыносимой пыткой.
Катастрофа отдалялась, но была предопределена ранами, выматывающими сердце бытием, государственной ответственностью, которую они не могли переложить ни на чьи плечи.
Пули бьют на излете не только в конце войны. Взрывная волна достает человека и через двадцать, и через тридцать лет.
Но все равно не променяли бы ветераны свою судьбу на любую другую. Потому что долгожитие измеряется не годами, а гражданской ценностью жизни. Им повезло: они прикрыли сердце России в самый трудный ее час…
Басистого волновало все, что касалось истории родного ему Черноморского флота.
Вначале я удивился, увидев, как адмирал часами тихо беседует с вахтером Анной Николаевной. По лицам их виделось, что разговор не был данью обычной вежливости.
«О чем они говорят? — Не только мое любопытство было возбуждено. — О лекарствах, хворях и недугах?..»
Адмирал, насколько я его знал, не был человеком, склонным к размышлениям на столь скучные материи… Однажды, проходя мимо них, я неожиданно услышал:
— Вы не совсем правы, — говорила Анна Николаевна. — Мне доподлинно известна история этих кораблей… Давайте по порядку. То, что Черноморский флот пополнился в 1914—1918 годах тремя дредноутами: «Императрица Мария», «Императрица Екатерина Великая» и «Александр III», вы знаете… Правильно, их было три. «Марию» взорвали. «Императрица Екатерина Великая» после Февральской революции была переименована. Линкор стал называться «Свободная Россия»…
— Это я знаю…
— А потом… Да вы хорошо знаете… часть кораблей Черноморского флота была потоплена, чтобы они не достались немцам. «Свободная Россия» легла на дно Черного моря 18 июня 1918 года.
Анна Николаевна, оказывается, помнила даже даты! Все это было непостижимо. Откуда она знает запутанные перипетии событий тех давних дней? И так свободно ориентируется в отечественной морской истории?
— «Александр III» был переименован в «Волю», — продолжала она. — Центральной раде удалось создать там команду, где тон задавали ее приверженцы. В Новороссийске «Воля» не была затоплена, и вскоре она пошла в Севастополь.
Басистый заметил раздумчиво:
— На эсминце «Керчь» был поднят тогда сигнал: «Позор изменникам Родины».
Анна Николаевна всплеснула руками:
— Но дальше… Дальше было по-другому. В Севастополе с гафеля «Воли» был сорван андреевский флаг и заменен немецким, кайзеровским. Команду с линкора сняли. В конце 1920 года, когда Врангель бежал из Севастополя, «Волю» увели в Бизерту. Тогда она уже называлась не «Воля», а «Генерал Алексеев»…
— Анна Николаевна, дорогая, откуда вы все это знаете?! — я не выдержал, вступил в разговор.
— Мой муж был тогда на «Воле»… Только он не ушел за границу. Перешел на сторону Красной Армии…
— Я знал вашего мужа, — сказал Басистый. — Прекрасный был офицер. Честный. Преданный флоту и Родине…
Теперь уже я вел с ней беседы часами. Басистый с удовольствием принимал участие в этих разговорах. Естественно, что я выложил Анне Николаевне всю историю и с «Антологией таинственных случаев».
