Иса Гусейнов - Судный день
Потому, что эмир Тимур намеревается завоевать мир, осуществить же это может, только покорив Ильдрыма Баязида. Война с Баязидом пока что невозможна. С помощью своих кораблей, во множестве ходящих по морям и рекам, румский правитель держит в страхе арабский Ирак, Сирию и Египет, берет с них дань, когда заблагорассудится и увеличивает численность своей армии. Арабский Ирак и Сирия подвластны Египту, Египет - Руму, и если бежавшие от эмира Тимура правители ищут спасение в египетской стороне, то не означает ли это, что они ищут союза и покровительства Ильдрыма Баязида? Именно по этой причине эмир Тимур не пошел дальше Багдада и вместо того чтобы преследовать султана Ахмеда и разбить его единство с Кара Юсифом, повернул обратно. Ибо нападение на Кара Юсифа привело бы к войне с Ираком, Сирией и Египтом, а Египет неминуемо втянул бы в войну Ильдрыма Баязида. Война же с Баязидом дала бы возможность Тохтамыш-хану подорвать силы эмира Тимура с тыла. Слушайте и уразумейте, какая идет игра меж тремя завоевателями: Тохтамыш ждет войны Тимура с Баязидом, а Тимур, перекрыв ему пути к торговле и грабежам, ждет, когда Тохтамыш задохнется и растеряет свою армию; после этого он намеревается повернуть на Багдад, ограбить Ирак, Сирию и Египет, дабы лишить Ильдрыма Баязида источников дани, и способа увеличить численность своей армии перед большой войной, и тогда уже начать ее. Все высказанное - не личные мои соображения, а полученные мною точные сведения, которые я передаю вам. Я знаю наверняка, что, пока существует опасность со стороны Тохтамыш-хана, эмир Тимур не сможет двинуться на Ильдрыма Баязида. А коли так, поднимет ли он меч на шаха, который в течение стольких лет защищает его от Тохтамыша?
Пораженные осведомленностью шаха, который почти не покидал дворец, лишь изредка в ясные, солнечные дни выезжавшего для осмотра червоводен и шелкопрядилен в окрестностях Шемахи и еще реже, по просьбе принцев, поохотиться на джейранов в ближних лощинах, придворные замерли и стояли недвижно, подобно мраморным колоннам тронного зала, лишь принц Гёвхаршах не выказывал признаков удивления и всем своим видом излучал спокойствие и ясность, ибо один из всех знал, что сведения шаха основаны на посланиях тайного мюрида Фазла, сидящего пред очами Тимура.
-- На взятие Исфагана эмир Тимур потратил полгода, на взятие Багдада всего три дня. Душа его больна, озлоблена и нетерпелива. Малейшая неудача или ошибка кого-либо из сыновей, внуков и военачальников влечет за собой наказание, и, строго взыскав, эмир Тимур сам возглавляет дело и добивается победы. Чем же вы объясните семилетнюю осаду Алинджи и бездонное терпение эмира Тимура? Почему он не возглавит осаду, не возьмет наконец крепость? Ответьте! - потребовал шах.
И снова первым поклонился ему кази Баязид.
- Шах мой сказал, что эмир Тимур готовится к войне с султаном Баязидом и бережет свою армию. Алинджа же сильно укрепленная крепость, и эмир Тимур рискует потерять там свои отборные части. Поэтому он ждет, когда наша славная армия, отбросив Тохтамыша, выйдет из Дербента и во главе с моим шахом пойдет на Алинджу.
- Хвалю, кази! Умение сделать вывод из сказанного - услуга трону и короне! - улыбнулся Ибрагим, и старый визирь, растроганный похвалой, засветился в радостном ответной улыбке.
- А теперь я изложу вам свое последнее соображение, - сосредоточившись, продолжал шах. - Ходит молва, что эмир Тимур влюблен в Карабах, как в рай, почему и не отступается от Азербайджана. Это не совсем так. Эмир Тимур влюблен в торговые караванные дороги, которые проходят по нашей земле: Тебриз-Нахичевань - Барда - Шабран-Дербент и Тебриз - Баку - Дербент. Во всем мире известно, что наш Дербент - это ворота, соединяющие Запад и Восток. Искендер Великий, завоевавший мир, построил крепость Дербент и завещал нашим предкам защищать ее. Халиф Мамун, свозивший все богатства мира в Багдад, сократил подати в Азербайджане, чтобы предки наши могли заново отстроить и укрепить Баб-аль-Абваб- Ворота ворот. Казан-хан Хулакид вовсе освободил наших дедов от дани, чтобы они защищали Дербент. Эмир Тимур следует путем мудрых завоевателей, и договор со мной ему важнее райских кущ Карабаха. Я нужен ему больше, чем все его эмиры, сыновья и внуки! Так или не так?
- Так, шах мой! - непозволительно громко воскликнул гаджи Нейматуллах, усмотревший в словах шаха о торговых путях общемировой смысл своего ремесла и чрезвычайно польщенный. - Воистину, ты нужен эмиру Тимуру больше, чем его сыновья!
- Следовательно, весть о походе его на Ширван - ложь! - заключил Ибрагим.
И тут произошло нечто неожиданное. За троном раздался пронзительный голос:
- Эмир Тимур под знаменем пророка и с карающим мечом в руке идет, дабы спасти религию!
Это был голос шейха Азама. Он, как и в прошлый раз, проникая в диванхану, воспользовался тайной внутристенной лестницей, чтобы войти в тронный зал. Кровь бросилась Ибрагиму в голову; придворные обмерли от неслыханной дерзости.
- Эмир Тимур-завоеватель, шейх! Ради своих целей он пожертвует и религией, и аллахом! - в гневе бросил Ибрагим шейху Азаму, и тот затрясся в негодовании всем своим тщедушным, телом.
- Ты богохульствуешь, шах! Эмир Тимур прислал высочайший указ об аресте и казни Фазлуллаха! - Шейх торжествующе поднял руку и показал свиток.
Шейх Азам, не покидавший в последние дни кельи своей дочери, которая слегла и тихо, день ото дня угасала, и сам уже ходивший из последних сил, увидев указ, переданный ему дервишем Асиром через черных мюридов и от них услыхавший подробный рассказ о том, как эмир Тимур наказал наследника, ощутил вдруг в ногах небывалую силу, встал и воскликнул: "Проклятье сомневающемуся! Тимур справедлив!" Так бесчестье, свершенное наследником в молельне перед святым михрабом, вместо того чтобы навсегда отвратить шейха от тимуридов, еще более укрепило его веру в эмира Тимура; указ же, переданный вместо шаха ему лично, давал большую власть и вселял в немощное тело необычайную силу. Ощущая в каждом своем шаге мощь эмира Тимура, источая гнев н ужас из глубоко запавших, лихорадочно горящих глаз, он с откровенной непокорностью н ненавистью подошел к трону и передал шаху указ.
- И никаких отсрочек! Если еретик не будет немедленно схвачен и предан справедливому суду, быть кровопролитию! - сказал он твердо и вышел из тронного зала так стремительно, что полы его черной абы, налетев на дверь, разлетелись, как если бы ангел смерти Азраил взмахнул крылами и отлетел.
Царедворцы, успокоенные было речью шаха, почуяли холодное дыхание войны.
Невозмутимы остались лишь Ибрагим да принц Гёвхар-шах. Прислонившись головой в изящной короне к изголовью трона, шах посидел так некоторое время, потом знаком подозвал к себе гаджи Нейматуллаха, стал говорить с ним, но так тихо, что никто не слышал, о чем.
- Я обещал схватить его с наступлением весны, но весна уже наступила, и я не выполнил обещания. И указ, и слухи о войне - это предупреждение. Если не арестовать Фазлуллаха, то в самом деле прольется кровь. Будь проводником, гаджи, помоги моим аскерхасам привести Фазлуллаха.
Гаджи Нейматуллах так низко склонился в поклоне, что живот его коснулся колен, а лицо покраснело от натуги.
- Еретик покинул свою резиденцию, шах мой, - сказал он.
- Опять! - с досадой воскликнул Ибрагим и долгим испытующим взглядом посмотрел на гаджи Нейматуллаха.
- Да, шах мой, опять ушел в подполье, - подтвердил гаджи. - Третьего дня купцы мои, отправившись навестить его, нашли резиденцию покинутой.
Ибрагим со вздохом посмотрел на указ, который держал в руке. На листе бумаги размером в две пяди шириной и в четыре пяди длиной на разные лады повторялось выведенное искусным каллиграфическим почерком одно и то же имя: "Фазлуллах аль-Хуруфи", "Фазлуллах Джалаледдин Найми Астарбади аль-Хуруфи", "Фазлуллах Найми", "Фазл". Еретик, как имя его, был многолик и снова исчез, стал незрим и вездесущ, как сам господь бог. Самым же страшным бедствием было то, что сын Гёвхаршах был одним из тех, кто способствовал Фазлуллаху стать вездесущим и неуловимым.
Мысли о Фазлуллахе, как всегда, завели в тупик, и только прибытие гонца от брата - сардара Бахлула, который сообщал шаху, что Тохтамыш-хан разбил лагерь в горах неподалеку от Дербента и стягивает туда войска, внушило Ибрагиму туманную надежду на благоприятный исход надвигающихся событий. Поднявшись с трона, Ибрагим приказал принцу Гевхаршаху срочно разузнать о продвижении армии эмира Тимура, а царедворцам ждать сообщений, дабы решить, что предпринять.
Армия Тимура проделывала громадные по расстоянию переходы наикратчайшим путем, по бездорожью, оставив хорошие караванные дороги. Поэтому даже пешие воины, вооруженные сверх копья только луком и стрелами, имели в походе по два коня: одного для верховой езды, второго в поводу, про запас. Вместо тяжеловесных четырехколесных арб, запряженных буйволами, тимуриды пользовались легкими двухколесными одноконными повозками, как это было принято у них в Мавераннахре, и в придачу возчик вел в поводу по две лошади. Катапульты с каменными ядрами тянули многоколесные повозки, запряженные шестеркой восьмеркой коней, и столько же коней запасных. Все, начиная от пехоты и кончай продовольственными и трофейными обозами, двигались со скоростью верховых, и поэтому армия Тимура была самой молниеносной и маневренной армией, что и составляло главное ее преимущество перед другими армиями современного ему мира. Для быстрой и точной рекогносцировки каждый род войск имел свой цвет. Дозорные и разведчики были одеты в белые шапки и белые чекмени и ездили на белых конях. Караульное войско, также одетое в белое и на белых конях, разнилось от дозорных и разведчиков железными кольчугами и шлемами. За караульным войском следовала на вороных конях легкая стрелковая кавалерия в черных чекменях, за ними па гнедых конях и в серых чекменях - передовые наступательные полки, а за авангардом - в голубых чекменях, стальных кольчугах и шлемах - запасные наступательные полки. За тремя родами войск двигались сыновья, родственники и ближайшие соратники эмира со своими частями, в которых соблюдался тот же порядок движения и то же чередование белого, черного, серого и голубого цвета. Строй замыкала трехсоттысячная конница Тимура, одетая с головы до ног в пурпур, на красных конях.
