Александр Доманин - Крестовые походы. Под сенью креста
Неизвестно, как долго держал этого туза в рукаве поднаторевший в интригах норманн, но, как только в войске осаждающих появились первые слухи о приближающейся к ним огромной армии мусульман, он понял, что настал его час. По требованию Боэмунда был собран совет латинских вождей. На нем тарентский князь объявил, что знает способ быстро овладеть крепостью, но тут же потребовал от собравшихся поклясться в том, что, если город будет взят с помощью именно этого средства (о сути его он не проронил ни слова), то Антиохия станет владением Боэмунда.
Неожиданный демарш тарентца весьма озадачил крестоносных лидеров, и на совете разгорелся нешуточный спор. Танкред, естественно, сразу поддержал своего дядю; в пользу Боэмунда склонялись и оба Роберта, которым давно надоело многомесячное сидение в лагере. Но против норманнского князя резко выступил его главный противник, Раймунд Тулузский. Провансалец, конечно, рассчитывал, что Антиохия достанется ему он объявил, что неотложные дела призывают его на родину, и, поскольку осада затягивается, он вынужден оставить войско. Угроза отъезда Боэмунда — лучшего полководца католической армии, да еще в такой критический момент, испугала крестоносных вождей. Еще дважды собирались совещания по тому же вопросу; большинство латинских князей выступало уже на стороне норманна, и лишь неистовое сопротивление графа Тулузского не позволяло решить спор в пользу тарен-тского князя. Тем временем по лагерю все сильнее распространялись панические слухи о несметной мусульманской рати, идущей на выручку защитникам Антиохии. У страха глаза велики, и лагерная молва уже утверждала, что к Антиохии приближается чуть ли не миллионное войско всех мусульманских эмиров, сколько их есть от Босфора до Инда. А поздно ночью в начале июня прискакал запаленный гонец из Эдессы, который сообщил, что страшный слух является правдой: на христиан с несметной ратью движется могучий мосульский эмир Кербога, а с ним войска еще двадцати восьми сельджукских эмиров и беков, и что не позже, чем через неделю, мусульмане будут под Анти-охией.
Паника, охватившая при этом известии всех крестоносных вождей, окончательно решила дело. На совете, состоявшемся 2 июня, все христианские князья согласились с притязаниями Боэмунда и дали необходимую клятву. Скорее оказаться в безопасности за стенами города, прежде чем Кербога уничтожит всех — так теперь думали все, не исключая Раймунда, и норманнский князь получил, наконец, карт-бланш.
Как только это было решено, Боэмунд, со свойственной ему энергией, приступил к делу. Вечером 2 июня он вывел часть своего войска в горы и в течение ночи скрытно привел свой отряд к подножию Башни Трех Сестер. Когда прошел очередной патруль, Фируз подал условный знак, и Боэмунд с тремя десятками отборных норманнских рыцарей взобрался по приставленной штурмовой лестнице в башню. Большая часть его отряда заняла тайную позицию против ворот святого Геория, прилегающих к башне, и напряженно ожидала, чем закончится авантюра отважного тарентского князя. К счастью для крестоносцев, Фируз не подвел и сделал-и,,-Iже больше, чем ожидалось, проведя норманнских поинов к самым воротам. Дальнейшее было, как говорится, делом техники. Боэмунд и его рыцари в стреми-гельной атаке перебили стражу и открыли ворота, в которые тут же хлынули его главные силы. В это же иремя (а уже занималась заря) другие крестоносные князья предприняли отвлекающую попытку штурма в ряде других мест. Защитники города, застигнутые врасплох, не смогли оказать серьезного сопротивления. Сам Багизьяни погиб при попытке вырваться из города, а его сын, собрав остатки гарнизона — около трех тысяч человек — заперся во внутренней цитадели. К полудню 3 июня последние очаги сопротивления мусульман были подавлены, и весь город превратился в арену небывалого грабежа и кровавой резни.
Зверства, совершенные крестоносцами в Антиохии, далеко превзошли все их прежние «деяния». Город подвергся самому дикому разграблению, многочисленное христианское население могло рассчитывать только на сохранение жизни, но никак не имущества; все мусульмане убивались на месте. Сохранилось яркое свидетельство очевидца, участника штурма. «Невозможно ус-r;i повить, —i писал этот достаточно объективный свидетель, — сколько пало сарацин и турок, и было бы слишком жестоко повествовать о тех видах смерти; которыми они погибали или которыми были умерщвлены. Трудно сказать и о количестве добычи, собранной II Антиохии: представьте себе, сколько можете, а пото.:. добавьте еще». По мнению другого автора, ведшего хронику похода, при взятии города было убито около семидесяти тысяч- мусульман — эта цифра, правда, клжется сильно преувеличенной. Но все же, как бы ни шокировала нас сегодня антиохийская резня, свирепость крестоносцев не стоит преувеличивать. XI век, да и более поздние времена, были жестокой эпохой; города, взятые штурмом — как тогда говорили, «на щит», — по законам того времени отдавались войску на трехдневное разграбление. Массовая же гибель мусульман была неизбежным следствием самой направленности крестового похода как борьбы за веру. Крестоносцы убивали мусульман и иудеев — с их точки зрения, врагов священной веры Христовой; жизнь же греческих и армянских христиан была, в общем-то, вне опасности. Так что нельзя сказать, будто крестоносцы были как-то по-особому безжалостны: увы, подобная бесчеловечность была всего лишь нормой той эпохи, причем те же мусульмане нисколько не отличались от католических воинов в лучшую сторону.
Жестокий грабеж, сопровождающийся непрерывными пирами, имел, однако, для христианского воинства самые печальные последствия. За три дня неистового разгула, когда крестоносцы вознаграждали себя за перенесенные при осаде лишения, были уничтожены все запасы хлеба, мяса и вина, обнаруженные в Антиохии. А их было не так уж и много, ведь город семь месяцев подвергался осаде. Три дня беспрерывных пиршеств вызвали самое тяжелое похмелье, когда на четвертый день долину Оронта затопила 300-тысячная армия Кербоги*.
Здесь стоит упомянуть о том, что судьба крестоносного войска могла оказаться и несравненно худшей, если бы не стратегическая ошибка, допущенная Кербогой. Дело в том, что мосульский эмир, неверно понимая свою главную задачу, вместо того, чтобы стремительным маршем двигаться к осажденной Антиохии, решил сначала взять Эдессу, захваченную Балдуином. В течение трех недель войска сельджуков безуспешно штурмовали стены Эдессы, и вполне возможно, что именно эта неожиданная задержка спасла христианское войско под Антиохией. В самом деле, встреча в чистом поле с превосходящими силами противника, да еще имея в тылу враждебную крепость, откуда всегда можно было ждать внезапной атаки, не сулила крестоносцам ничего хорошего. Судьба, в. лице упорного Балдуина и бесталанного Кербоги, снова — в который раз — пришла на выручку воинственным пилигримам.
И все же положение крестоносного войска, запертого в антиохийских стенах, оставалось крайне тяжелым. Сражения, болезни и голод унесли за семь месяцев осады около пятидесяти тысяч человек, и от огромного 300-тысячного войска, год назад гордо дефилировавшего на азиатском берегу Босфора, осталось сто пятьдесят тысяч голодных, отчаявшихся людей, разуверившихся в победе. Окруженные вдвое большей армией, все время в напряженном ожидании штурма или неожиданных вылазок из цитадели, защитники Гроба Господня обратились к своей последней надежде — надежде на Божье чудо. Всю армию охватило мистическое настроение, упование на то, что в последний момент Господь подаст свой знак и спасет верных христиан.
Тем временем голод дошел до крайнего предела, В пищу шло всё: кожаная упряжь, древесная кора, дохлые кошки. Свежее крысиное мясо считалось лакомством, а кое-где уже доходило и до случаев людоедства. Многие не выдерживали мук голода и пытались бежать прочь из города. Ночью на веревках они спускались со стен и, постоянно рискуя наткнуться на разъезды мусульман, бежали к кораблям, стоящим в гавани. Дезертиров иронически прозвали «веревочными плясунами». Но бежали не только простые воины или рыцари; страх и отчаяние охватили и некоторых вождей. Среди дезертиров оказался граф Стефан Блу-аский; под более благовидным, но явно надуманным предлогом покинул войско и Гуго де Вермандуа. Предательство лидеров нанесло новый тяжелый удар по моральному духу «Христовых воинов».
Ожидание неминуемой гибели до предела обострило религиозные чувства крестоносцев. Многие впадали в молитвенный экстаз и простаивали коленопреклоненными дни и ночи напролет в многочисленных антиохий-ских церквах, моля Господа об избавлении. Ожидание чуда стало таким нестерпимым, что оно не могло не свершиться. И «чудо» произошло.
В один из июньских дней в покоях заболевшего графа Тулузского появился бедный провансалец Петр Барте-леми. О нем мало что известно, даже очевидцы называли его то обычным солдатом южнофранцузского ополчения, то бенедиктинским монахом. Думается, что первое ближе к истине. Так вот, Петр Бартелеми утверждал, что у него было божественное видение: якобы святой первоапостол Андрей показал ему копье, которым римский воин Лонгин пронзил распятого Христа, из жалости прервав его мучения; это святое копье зарыто под церковью святого Петра в Антиохии, и, если пилигримы найдут это копье и пойдут с ним в бой, то Господь пошлет им победу над неверными.