Василий Бартольд - Тюрки. Двенадцать лекций по истории тюркских народов Средней Азии
Культ Ахмада Ясеви, как тюркского святого по преимуществу прочно держался на Сырдарье, как показывает великолепное здание, построенное над его могилой в конце XIV века Тимуром. Среди учеников и преемников Ахмада был целый ряд мистиков, писавших по-тюркски и носивших тюркское прозвание ата — «отец», в том числе Хаким-Ата, или Сулейман Бакыргани[107], деятельность которого была связана с Хорезмом. Подобно Ахмаду, Хаким-Ата оставил сборник мистических наставлений на тюркском языке, но не в стихах, как Ахмад, а в прозе. Изречения Хаким-Ата, подобно изречениям Ахмада, были написаны простым языком и предназначены для широких масс{31}.
Жизнь Хорезма в эти века, когда он подвергался процессу отюречения, представляет большой интерес в связи с вопросом, насколько постепенно установившееся в Туркестане преобладание тюркского элемента влекло за собой упадок культуры. Из европейских ориенталистов о роли тюрок как элемента, враждебного культуре, определеннее всего высказался знаменитый немецкий ориенталист Нёльдеке[108]. По мнению Нёльдеке, завоевание тюрками государства Саманидов было «одной из самых печальных катастроф в истории этих стран». Позже Нёльдеке добавил, что считает вторжение тюрок в образованный мусульманский мир «всемирно-историческим несчастием первой степени». Но в Хорезме мы имеем пример высококультурной страны, где не только установилась власть тюрок, но даже получил преобладание тюркский язык; между тем трудно было бы привести какие-нибудь факты, которые бы свидетельствовали о более низком культурном уровне Хорезма XIII века сравнительно с Хорезмом X и XI веков. Сведения о Хорезме, сообщенные Якутом, бывшим там непосредственно перед монгольским нашествием, свидетельствуют о значительном развитии городской жизни и даже о расширении культурной площади, особенно в юго-западной части Хорезма. Из других известий мы знаем, что хорезмийские купцы совершали в Средней Азии еще более отдаленные путешествия, чем прежде, и приобретали влияние в еще более отдаленных странах; в 1218 году к хорезмшаху Мухаммеду[109] приезжал хорезмиец Махмуд в качестве посла от Чингисхана. Очень вероятно, что этот Махмуд — одно и то же лицо с «послом Махмудом» Махмудом Ялавачем[110], который в монгольскую эпоху был наместником Пекина, тогда как его сын Масуд-бек[111] управлял культурными областями Средней Азии. Титул бек и чисто тюркские имена двух из сыновей Масуда заставляют полагать, что сам он и его отец Махмуд были по языку тюрками.
О высоте умственной культуры свидетельствует широкое распространение в Хорезме, еще в XI веке, рационалистической богословской школы мутазилитов, процветавшей и в XIII веке. Богословские споры велись в Хорезме с большим тактом, без проявления грубого фанатизма; если кто-нибудь пытался в слишком резких словах отстаивать свое мнение, его тотчас останавливали.
Насколько прочно утвердилась в Хорезме мутазилитская школа, видно из того, что она пережила монгольское нашествие, хотя именно Хорезм, вследствие оказанного им в 1221 году упорного сопротивления, подвергся со стороны монголов особенно страшному опустошению. Сельскохозяйственная культура, по-видимому, не могла быть восстановлена в полной степени, и культурная площадь еще в XIV веке была менее значительна, чем в домонгольскую эпоху, но столица Хорезма Ургенч уже через несколько лет после 1221 года была восстановлена приблизительно на том же месте и описывается путешественниками монгольской эпохи, мусульманскими и европейскими, как один из главных городов на торговом пути из Передней Азии и Европы на Дальний Восток. Арабский путешественник Ибн Баттута[112], бывший там в 1333 году, называет Ургенч «одним из самых больших, значительных и красивых тюркских городов».
Хорезм и культурно связанные с ним города по нижнему течению Сырдарьи были местом оживленной литературной и научной деятельности как до монгольского нашествия, так и после него. Большое число имен авторов, писавших в Хорезме и соседних с ним местностях, и названий их сочинений приводится в истории арабской литературы Брокельмана[113]; насколько мне известно, константинопольские библиотеки дают возможность значительно пополнить эти сведения. Преобладают, конечно, памятники богословской литературы, но и эти памятники представляют интерес не только для богословов; в одном из них, как мне сообщили, приводятся фразы на хорезмийском языке. Среди происходивших из Хорезма или действовавших там в XII веке мы видим таких ученых мирового значения, как Замахшари[114] и Шахрастани[115]. Разумеется, от таких ученых в то время трудно было ожидать проявления местного или национального (тюркского) патриотизма, но любопытно, что для последнего хорезмшаха Джелал ад-дина[116] (он покинул Хорезм в начале 1221 года, в ноябре того же года бежал в Индию, с 1223 года действовал в Западной Персии и в 1231 году погиб в войне с монголами) была составлена неким Мухаммедом ибн Кайсом, о котором мы никаких других известий не имеем, «большая книга» о тюркском языке, по-видимому по-арабски. После сочинения Махмуда Кашгарского это, насколько известно, первый труд о тюркском языке; к сожалению, книга Мухаммеда ибн Кайса не дошла до нас и существование ее известно только по двум ссылкам писавшего уже при монголах Джемаль ад-дина Ибн Муханны.
По-видимому, тюрки в Хорезме не только усвоили высокую для этого времени культуру, которую они там нашли, но воспользовались ею для дальнейшего развития тюркско-мусульманской литературы. Без тюркско-хорезмийской культуры домонгольского периода трудно было бы понять то значение, которое в монгольский период имели в истории тюркской литературы Хорезм и Золотая Орда. Произведение золотоордынского поэта хорезмийского происхождения, относящееся к 1353 году, написано на том литературном языке, который потом, в эпоху Тимуридов[117], был назван чагатайским; притом оно написано не в Хорезме, откуда происходил автор (его прозвание — Хорезми[118]), а на берегах Сырдарьи. Поэт Хорезми имел предшественников; сохранилась рукопись поэтического сочинения, написанного не при Джани-беке[119], как произведения Хорезми, но для его старшего брата Тинибека[120], который назван царевичем (шахзаде), из чего видно, что автор писал еще при его отце Узбеке[121], то есть до 1340 года. Даже в Крыму, где в домонгольский период мусульман, насколько известно, не было совсем, была написана поэма о Юсуфе и Зулейхе, известная нам по старому переводу на южнотюркский литературный язык, возникший в монгольский период и впоследствии названный османским.
На нижнем течении Сырдарьи, в городе Барчкенде, известном также под названиями Барчын и Барчынлыг, во второй половине XIII века жил ученый факих Хусам ад-дин Хамиди аль-Асими Барчынлыги, писавший сочинения на трех языках, причем, по словам знавшего его лично историка Джемаля Карши, его сочинения на арабском языке были красноречивыми, на персидском — остроумными, на тюркском — правдивыми. Насколько известно, это первое в мусульманской литературе сопоставление языков арабского, персидского и тюркского как трех литературных языков мусульманского мира. Сам Джемаль Карши был родом из Алмалыка, где он родился около 1230 года, и впоследствии большею частью жил в Кашгаре; с Хусам ад-дином он познакомился в Барчкенде, куда ездил в 672 / 1273–1274 году. Рассказ Джемаля Карши показывает, что культура Золотой Орды оказывала влияние на культуру Туркестана еще в XIII веке. Факт этого влияния до последнего времени оставался совершенно неизвестным как самим среднеазиатским тюркам, так и европейским ученым. Бабур[122] в начале XVI века полагал, что произведения классического чагатайского поэта Алишера Навои[123] написаны на том же языке, на котором при нем говорили в Фергане, в городе Андижане. Радлов в 1888 году старался доказать, что Бабур ошибался и что чагатайский язык был искусственным литературным языком, не связанным с местной разговорной речью; по мнению Радлова, происхождение этого языка связано исключительно с культурными влияниями, идущими с востока на запад, начиная с литературного языка уйгуров (об орхонских надписях тогда не было сведений) и кончая составленной в 1310 году и написанной, как полагал Радлов, «еще чистым уйгурским языком» «Книгой о пророках». Распространение того же литературного языка в Золотой Орде, о чем свидетельствует язык относящихся к концу XIV века ярлыков Тохтамыша[124] и Тимур-Кутлуга[125], Радлов относит, по-видимому, только к XIV веку; по его мнению, ярлыки были написаны человеком, «сведущим в литературном чагатайском языке». В его время еще нельзя было предполагать, что самый чагатайский язык образовался в связи с культурным влиянием Золотой Орды на Туркестан, а не наоборот.
