Александр Зимин - Россия времени Ивана Грозного
В целом к первой половине 1566 г. обстановка в стране несколько стабилизировалась. Поутихли опричные репрессии. Из ссылки был возвращен один из виднейших полководцев — князь М. И. Воротынский. Получила разрешение вернуться на старые земли значительная часть опальных казанских жильцов. Все это создавало предпосылки для рассмотрения вопроса об условиях мира с Великим княжеством Литовским. Русская сторона, так же как и в 1563 г., обусловила заключение мира передачей России Киева, Любеча, Орши, Могилева, Луцка, Ровно, Бреста, Галича, Каменца, Львова, а также всей Ливонии. Правительство придерживалось той же программы воссоединения украинских и белорусских земель, что и позднее, в XVII–XVIII вв. Однако в 60-х годах XVI в. это выглядело гораздо скромнее. Грозный соглашался на получение Киева, Гомеля, Витебска, Любеча и Ливонии. Поскольку для Литвы эти условия были неприемлемы, было решено ограничиться только перемирием. Спор вызывали определение полоцких границ и размеры литовских владений в Ливонии. Стремясь заполучить Ригу, русское правительство готово было пойти на территориальные уступки в других районах.
Для решения вопроса о заключении перемирия был созван собор, который в литературе по аналогии с позднейшими получил название Земского. На нем были представлены бояре, дворяне, торговые люди и гости, в основном московские и смоленские. Как представители дворянства принадлежали по преимуществу к государеву двору, так и третье сословие, представленное на соборе, образовывало своеобразный государев торговый двор.
Этот орган сословно-представительной монархии действовал в сложных внутри- и внешнеполитических условиях. Собор 1566 г. не только заслушал правительственные декларации, как это было в 1549 г., но и выступил с суждениями по жизненно важному внешнеполитическому вопросу. Одни, охваченные торговой лихорадкой после присоединения Нарвы, другие в жажде новых земельных приобретений в Ливонии, третьи из соображений престижа, четвертые с оглядкой на царя — словом, все единодушно высказались за продолжение войны. Особенно решительны были помещики пограничных районов Великих Лук и Торопца, наряду с новгородцами и псковичами выносившие основные тяготы войны: «Мы, холопи его государевы, за одну десятину земли Полотцкого и Озерищского повету головы положим… за его государское дело с коня помрем». Купцы и гости выразили готовность положить «за государя» не только «животы» (имущество. — Авт.), но и головы, «чтобы государева рука везде была высока».1
Борьба за Прибалтику отвечала интересам царя — главы государства и крупнейшего поставщика экспортных товаров, бояр и монастырей как поставщиков пушнины и воска, шедших за границу, дворянства, для которого открывалась возможность наделения землей на новых территориях, верхушки посада, участвовавшей во внешней торговле, и, наконец, ремесленников, в первую очередь тех, которые были заняты металлообработкой. Таким образом, Ливонская война с ее целью выхода на Балтику отвечала общегосударственным интересам.
Многие участники собора полагали, что в качестве платы за согласие на продолжение войны можно потребовать ликвидации ненавистной опричнины. С подобной петицией обратилась группа дворян, возглавленная костромичом князем В. Ф. Рыбиным-Пронским. Итогом была новая волна репрессий. Были казнены В. Ф. Рыбин-Пронский и другие челобитчики, а Кострома в 1567 г, передана в государев удел. Остальные участники выступления были подвергнуты торговой казни (публичному телесному наказанию). Половина бояр, заседавших на соборе, в последующие годы сложила свои головы.
Земский собор 1566 г. на полтора десятилетия определил политику русского правительства вовне и внутри страны.
Расцвет нарвской торговли, казалось бы, оправдывал решение собора 1566 г. В 1559 г. Нарва открылась как русский порт. Нарвским жителям было предоставлено право свободной торговли в России и беспрепятственных отношений со «Священной Римской империей», подданными которой были все северонемецкие ганзейские города. Русские купцы получили право торговать не только в Швеции, но и ездить через шведские владения «в Любок, Антроп (Антверпен. — Авт.), и во Ишпанискую землю, и во Англию, и во Францыйскую землю».2 В Нарву спешили ганзейские, голландские и французские корабли, нагруженные фландрскими и английскими сукнами, французской, испанской, португальской и немецкой солью, медью, оловом, свинцом из Гарца. Из России они увозили пушнину, лен и коноплю, сало и ворвань, поташ и воск. Нарва, по подсчетам шведского историка А. Аттманна, поставляла 81 % всего балтийского экспорта пушнины, 23 % воска, 42 % льна и конопли, 94 % сала.3 Торговля через Нарву открыла широкие возможности для экспорта русского сырья и пушнины и снабжения русского ремесла необходимыми для развития литейного дела металлами. Развитие русской торговли по морю подрывали шведские и польские каперы, грабившие суда, покидавшие Нарву. Для борьбы с ними Иван Грозный сделал попытку организовать собственный каперский флот.
«Нарвскому плаванию» пришлось встретиться и с большими трудностями, нежели морское пиратство. Державы, ставшие великими за счет древнерусских владений в Карелии и Ижоре и бывших земель Ливонского и Тевтонского ордена, претендовали на монополию торговли по северным морям Европы. Они не собирались поступаться в пользу России. Шведский король Густав I Ваза и польский король и великий литовский князь Сигизмунд II Август обратились за помощью к римскому папе, английской королеве Елизавете и другим европейским государям, настаивая на прекращении торговли в Нарве, поскольку, по словам польского короля, «московский государь… ежедневно усиливается по мере большого подвоза к Нарве разных предметов, так как оттуда ему доставляются не только товары, но и оружие, доселе ему неизвестное, и мастера и художники: благодаря сему он укрепляется для побеждения всех прочих государей».4
ОПРИЧНАЯ ДУБИНА
Осенью 1567 г. в соответствии с решением собора был объявлен новый поход на Ливонию. Когда войска были стянуты в район Орши, царь, собственной персоной выступивший в поход, спешно вернулся в Москву, куда его призывали более важные дела, чем война с Литвой или Ливонией, — война с собственными подданными. Еще летом 1567 г. четверо виднейших московских бояр — И. Ф. Мстиславский, М. И. Воротынский, И. Д. Вельский и И. П. Федоров получили письма Сигизмунда II с предложением перейти «под королевскую руку»; им были обещаны почести, достойные их знатности. Резкие и суровые ответы, принадлежащие, скорее всего, перу самого Грозного, должны были положить конец переписке. Поговаривали, будто бояре продолжают сношения с польским королем и задумали измену. Царя якобы должен был сменить Владимир Андреевич. Разнообразные и сбивчивые слухи, изложенные в сочинениях иностранных авторов, не дают возможности восстановить ход дела. Скорее всего, сам Грозный, ища виновников неудачного похода осени 1567 г., решил «открыть измену» в действиях И. П. Федорова, на которого возлагали вину не только другие бояре, но и Владимир Андреевич, по словам Г. Штадена, давно опасавшийся за свою жизнь. И. П. Федоров-Челяднин, выходец из среды старомосковского боярства, долгое время был «конюшим», т. е. фактическим главою Боярской думы, имевшим право выбирать царя в случае отсутствия наследника престола. Впрочем, чина он был давно лишен. Осенью 1567 г. Грозный вызвал его во дворец, заставил занять трон и якобы сказал ему: «Ты имеешь то, чего искал, к чему стремился, чтобы быть великим князем Московии и занять мое место».1 После этого, по словам Шлихтинга, он собственноручно заколол престарелого и верного слугу. В опричнину была передана часть Белозерского уезда, где располагались крупнейшие вотчины И. П. Федорова.
Расправа с И. П. Федоровым сопровождалась столкновением Грозного с митрополитом Филиппом, избранным в июле 1566 г. Это был один из самых драматических эпизодов борьбы, которую вела сначала великокняжеская, а потом царская власть за подчинение церкви государственному аппарату. Союз с представителями церкви на Руси существовал лишь до тех пор, пока он был необходим государям в их борьбе за установление единодержавия. Идеологи сильной церкви, оказавшей большие услуги государственной власти, склонны были отводить монарху подчиненную, по сравнению с духовными иерархами, роль. Поэтому во время царствования Грозного вопрос о взаимоотношениях царской власти с церковью не терял своей актуальности. Попытка подорвать экономическое могущество церкви при Избранной раде натолкнулась на сопротивление церкви, а рост реформационного движения не позволил правительству принять решительные меры против своего союзника.
