Леонид Милов - Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса
В предписании А.П. Волконской (1728 г.) приказчику с. Хлоповицы приказано для неких дворовых, переводимых в деревню на тягло, «срубить избу из рубленого леса», дать им корову, овцу «в зачет» и на семена «им хлеба в предбудущей год». А первое время давать месячину, «покамест заведутся хлебом»17. В 1725 г. Артемий Волынский предписал приказчикам:
«Велите во всех деревнях купить молодых овец и молодых свиней и раздайте на каждое тягло по одной овце и по одной свинье неимущим крестьянам. И по прошествии года брать с каждого тягла в год в декабре месяце по пуду свиного мяса, по 3 ф. масла коровья и по одному молодому барану», а в июне — по 3 ф. шерсти и по 50 арш. посконного холста18. Кстати, именно у Артемия Волынского ссуды крестьянам замышлялись как долговременные акции. В той же инструкции он пишет: «Понеже у нас мелких (то есть непородистых, — Л. М.) лошадей заводу нет, а в том есть крайняя нужда, как для своей работы и пашни в подмосковной и других деревнях, так и для ссуды крестьянам скудным», то необходимо закупить по торжкам в округе с. Батаево 10 кобыл и 5 жеребят и после четырехлетнего откорма «дать скудным»19.
В.Н. Татищев считал практику ссуд крестьянам обычным делом: «Крестьяном на племя давать корову, овцу, свинью, гусей пару, уток пару, индеек пару и чрез год с каждого тягла собирать масла 20 ф., барана кладеного, борова… птиц… или деньгами»20.
Наконец, в помощи бедным и оскудевшим крестьянам иногда помещик выступал вместе с крестьянской общиной. Например, в инструкции П.Б. Шереметева (и кн. А.М. Черкасского, 1719 г.) предусматривается помощь «оскудалым» крестьянам в следующей форме: «Которые крестьяне похищением воровских людей… или волею Божиею лошадьми и скотом опадут или каким-либо другим случаем придут в скудость… то велеть тою деревнею… всеми крестьянами вспахать и собрать… на семена и посееть ту, скудных, землю, дабы они, скудны, от того в пущую нищету не пришли… А где [деревня] менее 15 дворов… осеменить нечем… то дополнить тот сев ис пустовытного хлеба после беглых крестьян»21.
Во второй половине XVIII в. помещики уже организуют запасные хлебные магазины путем крестьянских и своих взносов. В частности, по инструкции И.И. Шувалова, взнос в магазин был равен с тягла по четверику ржи и с ревизской души по четверику овса. Из этих запасов управители И.И. Шувалова должны были «раздавать… неимущим крестьянам моей вотчины заимообразно, в такое время, когда еще не будет хлеб с полей снят»22. В московских селах кн. А.М. Черкасского деньги на мирские расходы собирали даже с новоросчистных земель (с десятины по гривне)23.
Совместными действия барина и крестьянской общины были в случае помощи погорельцам. Так, в «Учреждении» гр. П.А. Румянцева (1751 г.) запрещается строить тесно дома в деревенском посаде. Если же «у которого дом сгорит или от ветхости новой принужден будет строить, то для вывозки лесу от тех 100 дворов (а в румянцевских вотчинах все дворы были поделены на сотни — бригады, — Л. М.), в которой он сотне состоит, учинить ему вспоможение, дав с каждого венца по подводе. Есть ли то приключится не одному, но многим (то есть сгорит много домов, — Л. М.), то по исчислению и из других сотен таковое ж вспоможение чинить: что всякому взаимно ожидать надлежит», так как пожары бывают очень часто24. При рубке леса для этих целей в виде исключения («в случае чрезвычайной кому нужды») с согласия общины («общего того села или деревни всех крестьян согласия») могут быть сделаны и дополнительные порубки леса. Погорельцы у П.А. Румянцева на полгода освобождались от платежей. Активно помогал П.А. Румянцев своим крестьянам и при текущем ремонте жилья и построек («ежели кому случится нужда для переделки избы и прочаго домоваго нужнаго строения, то по осмотру давать, сколько самая нужда требовать будет»)25.
Весьма существенным направлением борьбы с бедностью являлся запрет вотчинником разделов крестьянских дворов. Как известно, одним из самых больших увлечений в советской историографии был поиск социального расслоения крестьянства. Причем не в XIX в., когда такое расслоение стало реальностью, а в гораздо более ранний период. Между тем, как мы видели, спецификой крестьянского общинного быта было непременное распределение земли по «душам» и тяглам. При этом многолюдная семья (неразделенные братские и отцовские семьи) с большим числом работников (то есть крестьян-тяглецов) имела больше земли и в конечном счете имела шансы стать богатой. Да и бедная семья с большим числом детей (особенно мальчиков) с течением времени обретала солидное количество рабочих рук и также могла быть зажиточной. Однако, в конце концов, в силу тех или иных причин такие многолюдные крестьянские дворы с неразделенными семьями делились, превращаясь в несколько малых семей, однотяглых («одинаких») хозяйств. Материал этой книги, надо полагать, с очевидностью показывает, что в условиях России и особенно Нечерноземья в XVIII–XIX вв. однотягловое хозяйство обречено было либо на прозябание, либо на разорение. Недаром большинство крестьянских дворов — это двух-, трехтягловые хозяйства, где сосредоточено необходимое число рабочего и продуктивного скота и рабочих рук. При благоприятных обстоятельствах из таких дворов формировались зажиточные хозяйства.
Вотчинники в XVIII столетии, а может и ранее, прекрасно понимали неустойчивость и слабость «одинаких» хозяйств и всячески препятствовали делению сложных семей. «Крестьяном на особые дворы делиться не токмо не позволять, но и смотреть накрепко, чтоб того не чинили, понеже от того приходят в убожество», — так гласит наказ кн. А.М. Черкасского26. Управителям дворцовых волостей (1731 г.) в типовой инструкции строго наказывалось: «…смотреть, чтоб крестьяне из двора во двор от семей на одной тяглой земли разделов не чинили, дабы от того в зборах изронения и настоящим крестьяном обиды и разорения не было… И за такими напрасными разделами не токмо в платежах [не] имеют исправность, но приходят во Бесконечное разорение»27. В инструкции приказчику пошехонской вотчины П.М. Бестужева-Рюмина (1733 г.) запрет разделов сформулирован весьма лаконично: «Крестьянам сыну от отца и брату родному от брата делиться на велеть»28. В инструкции Андрею Шестакову от имени Екатерины II, как владелицы с. Бобрики, точно также приказано: «Всем крестьянам запретить, чтоб без позволения моего никто семьями своими не делился. А ежели кому за умножением людей… надлежит разделиться, о том крестьяном прислать ко мне челобитье, прописывая именно, сколько их в семье мужеска и женска пола душ, и каких лет, и что у них лошадей, всякого скота и хлеба…»29 Намного раньше такой порядок был введен в вотчинах гр. П.А. Румянцева30. Наконец, в Уложении графа В.Г. Орлова для с. Поречье с селами Ростовского у. заявлено столь же однозначно: От разделу семей крестьяне приходят часто в упадок и разорение, а потому оный вреден»31. Если же раздел необходим и он полезен, то разрешить. Но если выделившиеся — дураки и моты, то следует назначить опекунов. В некоторых случаях оговорена даже потенциальная опасность раздела. В частности, в инструкциях П.Б. Шереметева (и А.М. Черкасского) в с. Карачарово оговорено, что богатые семьи, берущие на себя дополнительное тягло из пустовытных земель, могли владеть запустевшими усадебными землями, но им запрещено было строить на них новые строения «и в старое строение не переходить, отделяся, а то старое строение с места продать»32.
Еще одним аспектом профилактических мер против обеднения был запрет выдачи молодых девушек в чужие владения. Наиболее развернутую аргументацию этих действий помещика и его управителей находим у В.Н. Татищева:
«Вдов и девок на вывод не давать под жестоким наказанием, понеже от того крестьяне в нищету приходят, все свои пожитки выдают в приданое и тем богатятся чужие деревни». В.Н. Татищев предлагает даже запретить кумовство в своих деревнях, чтобы не было лишних препятствий для женитьбы между односельчанами33. В «Учреждении» П.А. Румянцева запрет этот категоричен: «девок своих на сторону отпущать в вотчинах не дозволять»34. В наказе Д.А. Шепелева в с. Глинки Михайловского у. приказано: «дворовых и крестьянских девок на сторону в чужие волости замуж не отдавать»35.
Постоянный дефицит рабочих рук на селе заставлял и общину и помещика «благосклонно» относиться к возврату крестьян из бегов. Так, в инструкции 1719 г. кн. А.М. Черкасского предусматривается: «После беглецов… дворовые и хоромные строения… отдать в той деревне вытчикам и десяцким и лутчим крестьянам за хранение с росписью». Через два года это имущество переходит к миру, но в случае же водворения беглецов на прежнем месте «пожитки возвратить им все в целости без утраты»36. Чуть позже Артемий Волынский в инструкции 1724 г. предписывает (имея в виду беглых): «отводить им распашные земли из моих земель или вновь распахать всеми крестьянами и посеять аржаным и яровым хлебом моим первой (беглого, — Л. М.) хлеб; ему ж всеми крестьянами построить двор, во всем как надлежит, и дать ему двух овец, свинью и пять кур». Если же вернувшийся готов взять на себя тягло, то ему «дать две лошади, а будет на полтягла — такому — одну лошадь из пахатных, и не взыскивать на нем… год»37. Режим выживания, так или иначе бытовавший прежде всего в крепостной барщинной деревне, подчас вызывал к жизни буквально драконовские меры по отношению к крестьянам. Так, гр. П.А. Румянцев запрещал принимать чужих крестьян: «пришлых без печатных пашпортов крестьян [пришедших] далее 30 верст, а [из] другого уезду, хотя б и ближе ни на одну ночь не впущать»38. В инструкции Т. Текучева 1755–1757 гг. тот же жесткий режим: «Кто из людей и крестьян в посторонние деревни или куда в другое место иметь будет нужду отлучитца — тому сказав нужду свою, куда идет или едет и к кому, прикащику и старосте… А кто посвоеволничает долее того времени, на какое отпущен продлитца ил в другое место, а не туда, куда отпущен был, зайдет, того за обман и непослушание высечь»39. Контроль помещика доставал и крестьянские семьи: «Всем людям и крестьяном друк за другом прилежно смотреть, ежели кто не радея о себе станет в домашнем деле, в работе, в смотрении дому и скота своего ленитца, долго спать, лакомить, мотать, пьянствовать, отлучатца без ведома, с недобрыми людьми знатца, воровать, грабить и не проча себе хлеб, скот, одежу и протчее свое, в чем ему самому нужда, тайно продавать… тот час ему самому говорить и унимать и прикащику с старостою сказать…», «а им тово плута жестоко высечь»40. В.Н. Татищев в целях экономии крестьянского времени и сбережения продуктов труда крестьян как достояния общины в целом полагал, что «крестьянин не должен продавать хлеб, скот и птиц лишних кроме своей деревни. А когда купца нет, то должен купить помещик повольною ценою. А когда помещик купить не захочет, тогда вольно продать постороннему. А кто без ведома продает… тех сажать в тюрьму и не давать хлеба двои и трои сутки»41. Граф П.А. Румянцев в «Учреждении» (1751 г.) вообще, «экономя» время крестьян, предписывает «для покупки хлеба всяких и припасов собою (то есть самостоятельно, — Л. М.) никого не посылать, но велеть на то миром выбрать [купца] и дать руки (взять поруку, — Л. М.), дабы, ежели сыщется, то он дороже настоящих цен ту покупку чинил, потерянное можно б было возвратить»42. Больше того, иногда помещик следил и ограждал от излишнего «шикования» крестьянских женок по части питания крестьянской семьи. Таков один из наказов Т. Текучева своему приказчику: «И смотреть накрепко, чтоб все в земле, в работе, в житье, достатке и исправности были равны, друг от друга безобидны…
