Михаил Горбачев - Жизнь и реформы
Эта встреча была своего рода первой ласточкой в отношениях между союзниками по ОВД. Наши партнеры из первых рук получили детальную информацию, и мы определили совместные шаги на будущее.
6—9 апреля 1987 года состоялся мой официальный визит в ЧССР. Прага опять встречала нас радушно. Программа предоставила возможность и для политических переговоров, и для встреч с пражанами. Мы побывали в Словакии, имели волнующие встречи с жителями Братиславы. Словом, визит получился впечатляющий, и на многое он заставил посмотреть заново.
Первое, что бросилось в глаза, — настроения в обществе заметно опережают готовность руководства страны к переменам. Трудно передать то, что происходило на площадях и улицах Праги, всюду, где мы напрямую общались с гражданами Чехословакии. Люди скандировали: «Горбачев!» «Горбачев!», выставляли самодельные плакаты: «Михаил, останься у нас на год или хоть на пару месяцев!»
Уже в Москве Раиса Максимовна получила письмо от В.С.Готта, редактора журнала «Философские науки», который в те дни оказался в Праге. Владимир Спиридонович писал, что он счастлив, горд за страну, дожив до дня, когда так тепло встречали советского руководителя.
Тогда в Праге и других местах меня спрашивали: как вы оцениваете события 68-го? И это был самый трудный для меня вопрос. Крайне неловко было воспроизводить позиции, согласованные в Политбюро перед визитом, пересказывать их людям, которые, я это чувствовал, тянулись ко мне душой. Никогда, пожалуй, я не испытывал такого внутреннего разлада, как в тот момент.
Как знать, по какому пути пошли бы события, если бы советское руководство в 68-м поддержало перемены в ЧССР. Но для этого оно само должно было быть другим — готовым к реформам, к продолжению линии XX съезда партии. А ситуация в Советском Союзе развивалась в противоположном направлении — в сторону неосталинизма.
Центральной в переговорах с руководителями ЧССР была проблема экономического сотрудничества. В развитии Чехословакии был допущен стратегический просчет. Да только ли Чехословакии! Эта небольшая страна практически производила все, и ей как воздух нужна была структурная перестройка, специализация и кооперация с партнерами. Но договоренности в рамках СЭВ по большей части оставались на бумаге. Все свои надежды чехословацкие друзья связывали с переменами в Москве. Действительно, у нас было намерение решительно двинуть вперед кооперацию, причем особая заинтересованность была в динамизации производственных и научно-технических связей с ГДР и ЧССР. Были даны поручения, в спешном порядке заключены договоры о создании совместных предприятий, но на практике мало что изменилось. Громоздкий, неповоротливый экономический механизм оставался в привычном состоянии застоя.
Да и с чехословацкой стороны время было не слишком благоприятным. Там все чаще и все острее поднимался вопрос о переоценке событий 1968 года. 500 тысяч исключенных из КПЧ не хотели мириться с тем, что они и их близкие оказались, по сути дела, отлученными от политической и общественной жизни. Реформаторы «пражской весны» с энтузиазмом встретили нашу перестройку и требовали перемен у себя на Родине.
Мой однокашник и друг по Московскому университету Зденек Млынарж в одном из интервью сказал: «В Советском Союзе делают то, что мы делали в Праге весной 1968 года, действуя, может быть, более радикально. Но при этом Горбачев является генсеком, а я нахожусь в изгнании». В ЦК КПСС пришли письма Дубчека и Черника, они писали о своей поддержке перестройки и о том, что пришла пора вспомнить о них. По словам Дубчека, 20 лет за ним следила госбезопасность, и только после визита Генерального секретаря ЦК КПСС в Чехословакию слежка прекратилась.
Положа руку на сердце, я понимал, что они правы. Ведь что такое 68-й год уже с точки зрения 87-го, 88-го годов? Это как раз и есть те 20 лет, на которые запоздала перестройка.
Я не отношу себя к тем, кто считает, будто мы вообще потеряли 70 с лишним лет. Но мы не использовали возможности, открывшиеся в постсталинский период, да и общество не было к этому готово. Даже среди тех, чьи судьбы покорежены, а то и просто раздавлены сталинизмом, было очень мало таких, кто все понимал, и им не суждено было повлиять сколько-нибудь серьезно на ход событий.
В чехословацком руководстве были прекрасно осведомлены о том, что деятели «пражской весны» ищут понимания у горбачевских перестройщиков. И поэтому всячески старались укрепить наш «боевой дух», присылая различные заявления в доказательство исторической правоты августовской акции, которая, мол, спасла социализм, отбросила империализм и тем самым предотвратила мировую войну.
Парадокс состоял в том, что эти противоположные по знаку импульсы имели общую отправную точку — их авторы исходили из того, что судьба ЧССР должна решаться в Москве. Они никак не могли поверить, что мы действительно не намерены вмешиваться в дела других стран, следовать на практике принципу, провозглашавшемуся в документах соцсодружества и комдвижения, согласно которому каждая партия самостоятельна, несет ответственность перед своим народом. В ноябре 1987 года у меня состоялась встреча с Гусаком. Беседовали вдвоем в кремлевском кабинете. По своей инициативе он поделился со мной положением дел в чехословацком руководстве. Как это было и у вас, состав Президиума ЦК несет на себе слишком сильный отпечаток прошлого. Сейчас в нем нет людей моложе 60 лет. Наверное, и до Москвы доходят слухи о растущих у нас настроениях смены руководства. Для меня вопроса нет, сил осталось немного, готов все оставить. Но мучает вопрос — кому?
Гусак дал понять, что Биляк, да и Якеш, хотя они помоложе, для этого не подходят. К власти в стране, стоящей в преддверии больших перемен, должны прийти другие люди. Он ждал моей реакции. Я предвидел возможность такого разговора и заранее провел обмен мнениями на заседании Политбюро на этот счет. Еще раз была подтверждена общая позиция: никакой из братских партий ни при каких условиях не навязывать и даже не «подсказывать», как им решать кадровые вопросы. Поэтому я сказал: «Густав Никодимович, вам виднее, чем нам из Москвы».
Гусак, как бы размышляя, ответил, что намерен подтянуть свежие силы, ввести в Президиум ЦК два-три молодых человека и еще трех-четырех — кандидатами в члены Президиума, заменить руководство пражского горкома, поддержать Любомира Штроугала, о деловых качествах которого отзывался весьма высоко. Вывод его состоял в том, что надо хоть несколько месяцев еще поработать, чтобы открыть дорогу новым людям. Сказал и о том, что приходится бороться с групповщиной в Президиуме.
Завершая этот в высшей степени ответственный разговор, я подчеркнул, что дорожу нашими доверительными отношениями, питаю к Гусаку уважение и надеюсь, что наши друзья найдут оптимальное решение.
Гусак попросил принять в Москве Штроугала, который ехал на переговоры с Рыжковым. Штроугал подтвердил, что обстановка в руководстве тяжелая. С Гусаком у него отношения нормальные, но он сталкивается с открытой враждебностью Биляка и его сторонников. Премьер готовился тогда к выступлению на Пленуме ЦК по экономической реформе, рассказал о своих предложениях по изменению хозяйственного механизма и структурной политики. Он был решительно настроен на реформы, и у меня создалось убеждение, что такой самостоятельный и компетентный человек в руководстве просто необходим. К слову, Штроугал высказался против скорого ухода Гусака со своего поста, отдавая себе отчет, что ортодоксы его не пощадят.
Гусак тем временем стал склоняться к разделению постов, избранию Якеша генсеком, притом Штроугал остается главой правительства. Впрочем, как сообщил наш посол, вопрос этот возник на заседании Президиума ЦК по инициативе В.Индры. Тот якобы на одном из заседаний во второй половине ноября начал добиваться от Гусака, обсуждалась ли эта проблема в Москве. В свою очередь Биляк «забил» вопрос Штроугалу: не говорил ли он в Москве, что в Праге есть противники перестройки, и не называл ли в связи с этим конкретных фамилий? Видимо, сторонники жесткой линии решили перейти в наступление.
Заседание Президиума с обсуждением вопроса о разделении постов так и не завершилось, было перенесено на следующий день. Соотношение сил в Политбюро было семь к трем в пользу группы Биляка, а в целом в руководстве, включая кандидатов в члены Президиума и членов Секретариата, 10 на 10. Молодые секретари были в основном против ухода Гусака с поста генсека. Под предлогом недопущения осложнений на Пленуме Биляк выдвинул идею избрания заместителя генсека КПЧ. По ВЧ-связи посол Ломакин позвонил Медведеву и через него обратился с просьбой ко мне позвонить Гусаку. Медведев сказал, что этого делать не будет, поскольку уверен, что Горбачев звонить по этому вопросу не станет. Тогда Ломакин сам позвонил мне. Я ответил, что уже высказал Гусаку все, что считал нужным, в Москве при личной встрече и он сам будет принимать решение. «Об этом вы как посол знаете и из этого исходите». У нашего посла были добрые отношения с Гусаком, и в тот трудный момент он ни на йоту не отступил от позиций центра, проявив к Гусаку человеческое внимание.
