Евгений Марков - Славянская спарта
Но что это такое?.. Огни княжескаго дворца освѣтили мелькавшія въ темнотѣ ночи усатыя лица юнаковъ чуть не на высотѣ княжескаго балкона, словно все коло вдругъ разомъ выросло вдвое выше, чѣмъ было… Господи! да и въ самомъ дѣлѣ оно стало вдвое выше. Теперь уже я ясно вижу, что на могучихъ плечахъ юнаковъ, крѣпко сцѣпившихся руками, движется по верху другое такое же коло.
Богатыри, плеча которыхъ служатъ подставками для верхняго кольца, кажется, не чувствуютъ никакой тяжести отъ топчущихъ ихъ товарищей и съ тою же воинственною удалью и легкостью продолжаютъ быстро вертѣться въ хороводѣ, отступая и наступая, подымая въ тактъ то лѣвую, то правую ногу, громко распѣвая свою любимую плясовую пѣсню нетронутыми никакою болѣзнью дѣвственными легкими горнаго жителя…
Долго еще гремѣла музыка, пѣлись пѣсни, кружились хороводы въ темнотѣ безлунной и темной ночи. Мы ушли спать въ свою гостинницу, не дождавшись конца празднества. Ровинскому, съ которымъ мы пробродили весь вечеръ, тоже нужно было отправиться пораньше домой, приготовить все въ отъѣзду, такъ какъ онъ завтра долженъ былъ уѣхать изъ Цетинья на свое обычное лѣтнее купанье въ Ульцинъ, приморскій портъ, на самомъ южномъ краю Черногоріи, называемый обыкновенно въ географіяхъ и картахъ итальянскимъ именемъ Дульциньо, хотя его древнее названіе римскаго и эллинскаго времени — Улькиніонъ — не даетъ, кажется, ни малѣйшаго права цивилизованнымъ народамъ искажать его законное историческое имя по фантазіи итальянцевъ.
Съ ранняго утра всѣ немногочисленныя улицы и переулки маленькаго Цетинья были уже запружены народомъ; черногорцы встаютъ рано и въ полдень обыкновенно прячутся по домамъ. Мы съ женою не хотѣли упустить никакой подробности народнаго праздника и потому пошли толкаться среди народа тоже съ ранняго утра… Но этотъ народъ, эта толпа не имѣетъ ничего общаго съ народною толпою, которую мы привыкли видѣть въ Парижѣ, Вѣнѣ, Петербургѣ или Москвѣ. Тутъ нѣтъ въ эту минуту ни бѣдныхъ, ни простыхъ, ни плохо одѣтыхъ, тутъ вы окружены сплошнымъ легіономъ какихъ-то своеобразныхъ и живописныхъ рыцарей, ярко разодѣтыхъ, величаво двигающихся, съ горделивымъ достоинствомъ взирающихъ на васъ съ высоты своихъ колоссальныхъ воинственныхъ фигуръ…
Цѣлое населеніе витязей-великановъ, обвѣшанныхъ богатымъ оружіемъ, сверкающихъ золотомъ и серебромъ и всевозможною пестротою красокъ, съ самоувѣренною важностью гуляетъ по улицамъ родного имъ города, дружески схватившись за руки и захвативъ своею могучею шеренгою всю ширину широкой улицы… Хотя я и порядочнаго роста, но теряюсь въ этихъ фалангахъ богатырей какъ маленькій ребенокъ. Все это зеленыя, малиновыя «доламы», бѣлыя «гуни», красно-черныя «капы» съ орлами и значками, ярко-красные «джемаданы», расшитые позументами, бѣлые и зеленые «элеки» и «душаницы» изъ бархата и тонкаго сукна, толковые пояса, или «пасы», восточныхъ цвѣтовъ поверхъ кожаныхъ «волановъ». У иныхъ вся грудь покрыта массивною серебряною бронею своего рода, цѣлыя латы изъ чеканенныхъ серебряныхъ пластинокъ, широкіе золоченные складни на ключицахъ, колѣнчатыя ребрышки на бокахъ. Нѣкоторыя изъ этихъ древнихъ вооруженій изумительнаго богатства осыпаны дорогими камнями, художественно отчеканены; большая часть ихъ — трофеи кровавыхъ битвъ, сняты съ груди разрубленнаго или обезглавленнаго врага, какого-нибудь знаменитаго турецкаго паши или албанскаго князя, и переходятъ по наслѣдству изъ рода въ родъ, какъ священнѣйшіе клейноды семьи. Кто знаетъ, какія давнія историческія имена и какія великія историческія событія связаны съ этими бранными реликвіями, достававшимися по очереди отъ одного счастливаго побѣдителя другому; они, навѣрное, пережили многіе вѣка и прошли многія страны, пока одѣли собою могучую грудь черногорскаго сердара изъ какихъ-нибудь Кучей или Бѣлопавличей, и, можетъ быть, нѣсколько столѣтій назадъ украшали какого-нибудь родовитаго рыцаря или великолѣпнаго сарацинскаго витязя.
На груди у многихъ медали и кресты, даже наши георгіевскіе крестики съ черножелтой ленточкой. Мы невольно останавливались и до неприличія любовались на этихъ статныхъ витязей въ ихъ картинныхъ костюмахъ. Дѣлается радостно за человѣчество, что оно еще не совсѣмъ выродилось физически, что еще уцѣлѣли хотя въ этомъ полудикомъ горномъ углѣ настоящіе человѣческіе организмы въ ихъ непочатой свѣжести, силѣ и естественной красотѣ, вполнѣ достойные своего названія.
Живописно спустивъ съ одного плеча тяжелыя черныя «струки» съ аршинною бахромою, совершенно напоминающія пледы шотландскихъ гайлендеровъ и замѣняющія здѣсь бурки и шинели, — эти колоссы-воины шагаютъ цѣлымъ длиннымъ строемъ взадъ и впередъ среди маленькихъ домиковъ городка, громоздкіе и могучіе, такъ что, кажется, разопрутъ сейчасъ своими плечами утлыя стѣнки улицы. Посмотришь на эти массивныя, словно изъ бронзы вылитыя икры, туго обтянутыя бѣлыми «доколѣнницами», и кажется, что смотришь не на живого человѣка, а на какую-нибудь мраморную каріатиду титана, поддерживающую зданіе, или на статую Геркулеса Фарнезскаго.
Племя какихъ-то сказочныхъ паладиновъ, разрубающихъ сразу коня и всадника, сносящихъ однимъ взмахомъ ханджара съ самой крѣпкой шеи самую храбрую голову. Немудрено, что это гнѣздо богатырей такъ побѣдоносно отбивалось цѣлыхъ пять вѣковъ отъ обстоявшихъ его со всѣхъ сторонъ вражьихъ силъ и отстояло свою крошечную бѣдную землицу отъ такихъ грозныхъ завоевателей, передъ которыми падали, какъ трава подъ косою, обширныя и сильныя царства.
Невольно взглянешь на нихъ съ благоговѣніемъ и изумленіемъ, особенно когда узнаешь ту по истинѣ трогательную простоту и скудость, въ которой живетъ этотъ народъ-герой, всѣмъ обязанный своей собственной доблести и такъ мало получившій отъ судьбы…
Вотъ хотя бы и на этомъ великомъ народномъ праздникѣ всѣ эти сверкающіе оружіемъ и гордо смотрящіе рыцари только въ ничего не стоящихъ имъ пляскахъ, играхъ да пѣсняхъ находятъ всѣ свои праздничныя радости и развлеченія. Почти ни у кого ничего въ карманѣ; выпьетъ на копѣйку какую-нибудь крохотную чашечку чернаго кофе, а уже много-много бутылку пива въ кабачкѣ, закуритъ папиросу и шагаетъ себѣ, не зная устали, съ утра до вечера по улицамъ, болтая съ земляками и пріятелями да подтягивая себѣ потуже животъ.
Женщинъ собралось тутъ тоже много; но онѣ уже не похожи на тѣ унылыя и утомленныя фигуры, всѣ въ черномъ и бѣломъ, какія мы встрѣчали по дорогѣ въ Рѣку; теперь онѣ разряжены въ серебро и дорогіе характерные наряды, въ громоздкія старинныя серьги и броши, по доброму полуфунту вѣса въ каждой, въ бархатныя «якеты» и «кореты», бѣлыя, расшитыя золотомъ «гуни», въ лиловыя, голубыя и зеленая юбки; на головахъ у дѣвушекъ граціозныя красныя «Капицы», а у замужнихъ — падающій съ темени на спину темный платокъ. Онѣ тоже, подражая мужчинамъ, ходятъ шеренгами, взявшись за руку, но держатъ себя удивительно скромно, словно благонравныя пансіонерки какого-нибудь института, выведенныя на прогулку своими гувернантками.
3а городомъ на выгонѣ устроено нѣсколько балагановъ съ разными нехитрыми яствами и питьями, и женщины въ особенномъ множествѣ разсѣлись здѣсь; цетинскія горожанки отличаются отъ жительницъ горныхъ деревушекъ своею красотою, богатыми нарядами и свѣжимъ, неизмученнымъ видомъ; сейчасъ видно, что имъ не выпадаетъ на долю столько тяжелой работы, какъ ихъ сестрамъ-селячкамъ.
Хозяинъ нашей гостинницы — сухой черногорецъ, громаднаго роста, въ то же время и городской голова Цетинья; онъ былъ очень любезенъ съ нами и старался показать свой городъ и свой народъ съ вазоваго конца. Вѣроятно, съ этою цѣлью онъ немилосердно уснащалъ свою рѣчь разными модными словцами, въ родѣ: «цивилизація», «культура», «пресса», «демократія», «модерный», и т. п., давая понять русскимъ путешественникамъ, что и въ Черной-Горѣ люди что-нибудь слышали и что-нибудь знаютъ; онъ особенно подчеркивалъ намъ, что у нихъ въ Черногоріи многіе стали говорить даже по-французски, очевидно придавая этому таланту своихъ земляковъ больше значенія, чѣмъ удивляющему насъ юначеству ихъ, слишкомъ уже здѣсь для всѣхъ привычному.
Мы, однако, были очень благодарны ему, когда онъ предложилъ провести мою жену внутрь крошечной монастырской церкви, гдѣ народу было набито тѣснѣе, чѣмъ спички въ своей коробочкѣ, и гдѣ долженъ былъ вмѣстѣ съ тѣмъ присутствовать на торжественномъ богослуженіи князь со всею семьею и свитою своей. Что касается до меня, то я отказался отъ этой чести. Посланникъ нашъ испросилъ мнѣ у князя аудіенцію сейчасъ же послѣ обѣдни, поэтому мнѣ пришлось стоять обѣдню во фракѣ и бѣломъ галстукѣ, которые обратились бы въ мокрыя тряпки, если бы я рискнулъ затесаться въ невообразимую давку внутри маленькаго храма. Поэтому я остался снаружи церкви, сейчасъ около ея входа, во внутреннемъ дворѣ, рядомъ съ гробницею княгини Даринки, гдѣ, впрочемъ, тоже набилось много народа. Тутъ не разбираютъ чиновъ и званій, полиціи никакой нѣтъ, такъ что толпы простыхъ бабъ, забравшіяся первыми въ церковь, спокойно оставались тамъ, не вытѣсняемыя никѣмъ, и не давая возможности протиснуться туда многимъ знатнымъ сердарамъ и сенаторамъ, по неволѣ остановившимся за дверью.
