Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 6. У Лукоморья.
Наш вездеход то ныряет в озера прозрачной воды, то с трудом одолевает большие поля валунов. Но что это? Водитель выпрыгнул и поднимает из воды изогнутое бревно… Бивень мамонта! Пожелтевший, в трещинах бивень огромного существа. Мои спутники не удивились. Такие находки на острове — обычное дело.
Ощущение безжизненной дикости исчезает, как только спускаешься вниз — в предгорье и на равнину. Поджарый пегий песец долго и с любопытством наблюдает, как наша машина одолевает каменистый брод через реку. Какие-то птицы низко летят над тундрой. И совсем неожиданность — в кабину залетает мохнатый шмель.
Вылезаем размяться у ручейка, и я убеждаюсь: жизнь для шмелей тут вполне подходящая — сплошные ковры цветов. Мелкие цветы, но какое разнообразие: синие, красные, оранжевые, фиолетовые. Столь же разнообразна окраска мхов и лишайников. Среди пестроты нахожу давних знакомых — полярные маки и красноватые кустики щавеля. Тут же возле воды растет низкий ивняк, который вначале принимаешь за траву…
Возвращаясь на берег, мы завернули к одинокому огоньку под горой. У костра сидели два бородатых ленинградских ботаника. Они два месяца жили в палатке и вели учет всему, «что тут растет и цветет». Я записал: на острове двести видов цветов и еще сто разных растений.
Удивительное обилие жизни, если учесть: даже летом тут бывают морозы, и земли в обычном понятии нет, только камень.
Прощаясь с ботаниками, я заметил в лощине что-то смутно белевшее.
— Снег?
— Нет, это гуси.
Мы сняли шапки и слушали, как в полутьме тихо переговаривались присевшие на ночлег птицы.
Я оказался на острове в дни, когда белые канадские гуси готовились улетать. На континентах мы видим уже пролетающих птиц, а тут они только-только собирались в дорогу. У молодых еще не окрепли крылья, и старики неустанно водили стаи вдоль побережья.
Тысячи птиц проводят лето на острове. В период гнездовий и особенно в линьку гуси совсем беззащитны. Их, как овец хворостиной, можно загонять в сети. Их так и ловят для зоопарков или для того, чтобы, откормив в загоне, осенью отведать дикой гусятины. Человеку на дальнем острове, лишенному многих радостей, трудно удержаться от подобной охоты.
Но людей становится все больше и больше. И, если не применить строгий запрет, еще одно живое существо постепенно исчезнет с лица земли. Когда-то, наверное, во многих местах на Севере гнездились эти белые птицы. Но только недоступность для человека далекого острова сохранила гусей.
Пролетая на ледовом разведчике к северу от Чукотки, мы увидели сверху медведя. Желтоватый зверь плыл между льдинами по направлению к острову, который веками служил медведям родильным домом. В конце августа, в сентябре, закончив блуждание в океане, самки приходят на остров и, побродив немного, залегают в берлоги. Первые зимовщики Врангеля в 30-х годах добывали в зиму до семи десятков зверей. Такая охота почти лишена риска. И человек иногда добровольно, возможно, в искупление своей всесильности, искал этот риск. Вот рассказ одного из первых зимовщиков:
«Когда у Званцева первый выстрел бывал неудачным и обраненный зверь уходил в берлогу, Званцев поступал «просто». Он клал винтовку на снег, доставал из кобуры «Кольт», ставил его в боевую готовность и головой вперед лез в берлогу к раненому остервенелому зверю…» Риск почти безрассудный. А сколько было по всему Северу безрассудной стрельбы без всякого риска.
Медведей убивали с бортов кораблей. Часто добычу не пытались даже забрать. Стреляли ради пустой похвальбы: «Я убил медведя». По подсчетам, медведей в Арктике осталось не более пяти тысяч. Остров Врангеля по-прежнему служит для многих из них зимним прибежищем. Присутствие человека, конечно, пугает зверей. Но вековые инстинкты каждую осень влекут беременных самок на землю.
Охота на белых медведей сейчас строго запрещена. Иногда только егерь ищет берлогу, чтобы добыть маленьких медвежат, на которых спрос во всех зоопарках. Я на два дня всего разминулся с островным егерем, который увез в Москву с Врангеля медвежат, белых полярных сов, песцов и гусей.
Старожил острова, восемнадцатилетний оленевод Сергей Кизнерцев.
Снежная сова.
Бивень мамонта.
Неделя — и опустел остров.
История человека на острове не длинна.
В 1916 году остров объявлен территорией России. В начале двадцатых годов, пользуясь тем, что молодая республика была занята большими проблемами на Большой земле, остров попытались колонизировать канадцы и позже американцы.
Советская канонерская лодка, приплывшая восстановить наши права, нашла тут людей, промышлявших моржей и медведей.
История освоения Врангеля удивительно интересна. В самолете до Чукотки я не мог оторваться от книжки Минеева «Пять лет на острове Врангеля». Пять лет беспрерывной зимовки. Три года по плану, а потом вынужденно — из-за льдов корабли не могли снять зимовщиков. Минеев был «начальником острова» и хорошо рассказал о драматическом пятилетии. Издательству географических приключенческих книг надо вспомнить записки Минеева. Книга стоит многих переводных изданий этого ряда. Кстати, Минеев жив. В радиопередаче для Севера я как-то слышал немолодой голос и слова диктора: «…выступал полярник Минеев». Жив и Званцев, зимовавший с Минеевым, тот самый Званцев, что лазил в берлоги с «Кольтом»…
Сейчас на острове два поселка — в бухте Сомнительной и в бухте Роджерс. Уже не бывает случая, чтобы корабли в навигацию не могли подойти — самолеты помогают найти проходы во льдах, и двести островитян имеют все, что надо для жизни. Живут на острове русские, чукчи, эскимосы, украинцы и осетины. Остров — важное место в метеослужбе страны. Но есть тут и доходное хозяйство оленеводов и охотников.
Оленей на Врангеле не было. После войны десять голов завезли пароходом с Чукотки. Сейчас в стаде пять тысяч голов. Необычное стадо — не домашнее и не дикое. Без пастухов, само по себе пасется в долинах, и только осенью во время забоя надо его разыскивать. Я обратил внимание: олени чуть ли не в два раза крупнее чукотских.
— Еда много. Гнуса нету совсем. Волки нету совсем. Олешкам хорошо жить, — объяснил старик чукча.
Островные охотники промышляют песцов и морских зверей. В конце осени появились моржи. Возбужденные зверобои каждый день садились с винтовками в маленькие из моржовых шкур лодчонки и уходили в прибрежные льды на разведку…
А гуси собирались лететь в Канаду. Однажды утром повалил снег, и это было сигналом. Все стаи поднялись на крыло. Длинные вереницы птиц тянулись над берегом, с тревожным криком пролетали над самым поселком. Услышав летящую стаю, в загонах кричали плененные летом гуси. Люди выходили из домов и с непокрытыми головами молча глядели, как в редком снегу мелькали белые птицы. Неделя, и опустел остров. В бухте низкими голосами перекликались два парохода, выгружавшие продукты и уголь. Не за горами была полярная ночь.
Фото автора. 8 декабря 1967 г.
Свадьба
В большом городе слышен стук копыт. Лошади… Непривычно: в потоке автомобилей — лошади. В фаэтонах — нарядные люди. Прохожие, продавцы фруктов, шоферы — все рады помахать рукой сидящим в старинных повозках. По улицам Тбилиси в сопровождении друзей едут жених и невеста, вернее, молодые муж и жена.
Только что во Дворце они надели на руки кольца и теперь совершают радостное неторопливое путешествие по родному городу…
Я помню деревенскую свадьбу после войны. По улице, обгоняя повозки, ехал убранный цветами автомобиль. Было непривычно и радостно. Долго помнили свадьбу. Сегодня автомобилем кого удивишь?! Многое меняется в жизни.
Но остается традиция и желание: день свадьбы должен остаться в памяти. И вот среди потока машин мы слышим цокот копыт. Двое сегодня счастливы. Они хотят, чтобы люди это заметили…
Тбилиси.
Память
Жил человек. Жил и умер. Над могилой поставили памятник. Кирпичная кладка, а на ней — оленьи рога, мусульманский месяц, красная звезда и скворечник. Сделав снимок, я заехал в аил и попросил объяснить, что это значит. Мне объяснили: «Жил-был охотник. Он был из мусульманской семьи. Но жил в советское время. Ну, а скворечник — это чтобы птицы селились: человек был охотником и любил птиц».
У дороги над Иссык-Кулем я видел много таких памятников.
Киргизия.
Фото автора. 13 декабря 1967 г.
Встретились в пути
