Георгий Шторм - Повести
- Вестимо, гонца! - закричали "воры". - А сказывать ему так: "Пущай приходит каков ни есть Димитрий!.. От рубежа до Москвы - все наше!.. Приходил бы и брал, только б избавил нас от Шуйского!.."
- А в Москве будет добра много! - крикнул "Петр" и повалился на лавку.
- Ну так, - сказал Болотников, - посылай, князь, гонца!..
5
- Эй, воры! Винитесь царю-у-у!
- Царь птицам орел, да боится сокола, а ваш царь - тетерев, где ему против нашего сокола лёт держать?!
Болотников стоит на стене.
Летят озорные бранные присловья.
Мелькают за рекой шапки иноземных войск.
Иногда просвистят оттуда хвостатые стрелы и вопьются в землю, дрожа, как живые.
- Поберегись, Иван Исаич! - окликнут Болотникова. - За кожею панциря нет!..
- Эй, воры! Винитесь! Государь вас пожалует!
- Царь Борис мудренее его был, а и того скоро не стало!..
Пушки бьют по стене: ядро подле ядра. Скачут по полю чуваши: в зубах - стрела, узда навита на пальцы. Кони у них с подрезанными ноздрями, с крепкими копытами.
- Глядите, - говорит Иван, - караулы б у вас днем и ночью были частые. - И, задумчивый, хмурый, сходит со стены.
Ночами светлят небо костровые зори царского стана. Прибегают из-за реки люди: "У нас-де в полках гульба; ратные женок держат и воевод побить грозятся..." А в городе голод. Торговые люди ходят по домам, смущают посадских: "Сдавал бы воевода Тулу. Пропадут ваши головы за боярами голыми. А хлеба не станет - приходите к нам мы дадим..."
Еще одного гонца послали к "Димитрию" в Польшу - Заруцкого. Он достиг Стародуба, но дальше не поехал и остался там. Какой-то человек появился в городе. Товарищи его стали распускать о нем всякую небыль. Стародубцы взяли их и отхлестали розгами. Тогда один из них закричал: "Ах вы, дурачье! Кого бьете? Поглядите-ка на своего царя, как вы отделали его!.. Прибежал Заруцкий и поклялся, что узнаёт Димитрия. Стало одним "государем" больше. Это про него говорили потом: "Все воры, которые назывались именем царским, были известны многим людям, а сего вора отнюдь никто не знал, неведомо откуда взялся". Это был будущий Тушинский "вор".
А в Тулу пробирались люди, говорили: "По всей земле стала смута. Соберутся крестьяне и выберут себе царя: то - мужика-лапотника, то - сына боярского, а есть царевичи: Мартынка, Ерошка, царевич Непогода, царевич Долгие Руки и царевич Шиш..."
Из Самбора от Молчанова получилась грамота. Ее стали читать на площади. "Воры" затаили дух.
"Будь ты, Шаховской, Димитрием, - писал Молчанов. - Я-то думаю сделаться добрым помещиком и жить в Польше. Пущай выдает себя за Димитрия тот, кому будет охота, а я более не царевич и быть таким не хочу".
- Шаховской, пес! Обманул! Каков то Димитрий?! - закричали "воры". Одна слава, што печать на Москве скрал!
Они схватили старого князя. Он вырвался и сулил им денег.
- Борода козлу не замена! - сказали они и бросили его в тюрьму...
Листобойные ветры намели рыжие скользкие вороха. Сразу наступила осень. Из ближней деревни в Тулу прибежал холоп.
- Чуваши гнали!.. - кричал он. - Беда, браты!.. Был я сёдни в лесу крушину ломал. Притомившись, лег, дремлю, слышу - голоса гудут. Гляжу двое старцев спорят, ну вот биться станут, а молвят такое: "Я-де Тулу потоплю". - "Ан не потопишь!" - "Нет, потоплю!" Страх меня взял, тут я и бежать!..
- Привиделось тебе, - сказали "воры".
- Старцы!..
- Надумал, дурень!..
А в полдень в стан к Шуйскому и впрямь пришел ветхий старик.
- Дай мне, государь, людей, - шамкая, сказал он. - Плотину сделаю, потоплю Тулу.
- Ты кто же будешь? - щурясь, спросил царь.
Муромский человек Федор Кровков... Древодел я. Дай мне, государь, людей посошно*. Тулу потоплю...
_______________
* Пахотная земля и села делились в России XVII века на участки, называемые "сохами"; с "сох" брали и людей на ратную службу.
Согнали крестьян, велели им носить в мешках к реке землю и делали запруду. Упа разлилась и вышла в городе из берегов...
Утром у мельницы, где река гудела и рассыпалась водяной пылью, собрались люди.
- Вода путь найдет! - говорили купцы. - Ишь лабазы с хлебом все залила!
Шел дождь. С неба свисала серая нитевая морось. По улицам сновали плоты и челноки. Болотников стоял у плотины. Рядом с ним - Фидлер и Юшка Беззубцев. Юшка говорил:
- ...А мыслю я, вспомянут ли внуки наши, как мы в Туле в осаде, голодом, сидели?..
- Вспомянут! - тихо ответил Болотников. - Вспомянут, Юшка!..
Тут все увидели: у мельничного колеса встал на колоду никому не ведомый пришлый старик.
- Люди тульские! - сказал он. - Я Упу заговорю. Погодите малость, покуда в воду влезу!
Он разделся и, худой, костлявый, нырнул. Потом вышел из реки весь синий и, стуча зубами, промолвил:
- Было мне много дела! За Шуйского двенадцать тысяч бесов. Шесть тысяч я отогнал, а шесть - за него стоят!..
"Воры" побили его. Народ, подстрекаемый "лучшими" людьми, сбегался к плотине, кричал:
- Иван Исаич! Винись царю!
- Воевод не одолеть!
- С голоду помираем!
- Вижу, што так! - глухо сказал Болотников. - Ну, ступайте к воеводам: коли обещается царь вас отпустить, не чиня никакого зла, сдадим Тулу...
Развёдрилось. Солнце низко стояло над мокрым полем. От Шуйского пришел ответ:
"Целую на том крест, что мне-де ворам всем дать выход, кто куда захочет, а воеводам их, вору Ивашке и иным, ничего не будет..."
И тульские "лучшие" люди выдали его...
Сырое дикое поле уходило вдаль. Солнце висело в пару. Казалось, над самым солнцем пластался неподвижный коршун.
Болотникова отвезли за реку, в царский стан.
Стрельцы расступились перед ним. Никто не сказал ни слова. И тут подбежали сотники, головы, воеводы:
- Спасибо тебе, вор!
- Спасибо, изменник!
- За што? - водя мутными глазами, спросил Болотников.
- За брата моего!
- За зятя!
- За сына!
- Не меня вините. Убиты они за свои грехи.
Удары и брань посыпались на Ивана. Его отволокли к царской веже. Иноземцы стояли у шатра. Среди них были швед Ерлезунда и лекарь Давид Васмер. Шуйский, глядя на Болотникова и зябко потирая руки, сказал:
- Так вот каков ты, вор, што хотел лишить меня царства!
- Не я того хотел - весь народ!
- Воры все! - крикнул Шуйский. - То ведаю. Я их с кореньями велю повывертеть!..
Стало тоскливо. Рванулся, жадно в последний раз обвел глазами Тулу.
Коршун в небе сложил крылья, упал...
КАРГУН-ПУОЛИ - КАМЕНЬ-СТОРОНА
И Москва-река мертвых не пронесла.
Никоновская летопись
1
Илейку-Петра повесили над Даниловым монастырем, за Серпуховскими воротами. Не всех "воров" отпустил Шуйский. Много их было приведено с Поля и "посажено в воду" под кремлевской стеною. Народ говорил, смотря на заградившие течение трупы: "И при царе Иване было такое, што Москва-река мертвых не пронесла".
На Земском приказе у Никольских ворот - на плоской его кровле лежали тяжелые, похожие на свиней пушки. Поминутно распахивались ворота, десятники и приставы выводили "на правеж" кабацких пьяниц, втаскивали взятых за "смутные речи".
- Где пил вино? - накидывался пристав на хмельного прохожего.
- В кабаке государевом.
- А не в ином ли месте? Гляди, кроме царева кабака, нигде пить не мысли, государевой казне убытку не чини!
Люди шли от реки. Их круто сек дождь. Они говорили с опаской, вглядывались в лица встречных:
- Людей сколь погинуло!
- Да всех не перетопить!
- Не нынче-завтра в иных местах заворуют.
- А Болотникова в Каргополь* угнали.
_______________
* К а р г о п о л ь (по-карельски "Каргун-пуоли") - Страна валунов, Камень-сторона.
- Еще жив ли останется, про то бы узнать!
В брусяных хоромах ранняя серость заволокла зеленые печные изразцы. Боярин Колычев держал перед царем чарку; по ней шли чеканные витые травки.
- Пирог-то слоеватый солон был! - говорил Шуйский. - Дай-ка еще!
Он стоя отпивал квас, и боярин брал чарку из его рук. Лица у них были серые, и по всей палате сеялся зыбкий и серый туск. Один только попугай упорно не мерк в островерхой клетке.
- Ну, боярин, - сказал царь, - призамолкнут ныне людишки - воров побили!
- Побили, да не всех, государь.
- А которые остались, и тех побьем... Казне моей в великий убыток воры стали. Нынче, боярин, гляди за винной продажей: против прошлых годов в доходе недобору не было б. Да крестьяне штоб в карты и зернь не играли, оброк платили бы исправно.
- А как они зернью, государь, играют, - сказал Колычев, - тогда вина твоего, государева, больше идет в расход...
Думный дьяк со свитком в руках вошел в палату:
- Отписка, государь, от воевод из Томска-города, а неладно пишут.
- Чего еще в Томске неладно?
- Казак Якушко Осокин сказывал про тебя, государя, - чего и в ум нельзя взять, - што тебе не многолетствовать, а быть на царстве недолго.
- Иван Крюк Федорыч, - сказал Шуйский, - дай-ка еще квасу!..
Он, разгневанный, красный, часто моргая, заходил по палате.
- Про того Якушку Осокина велите сыскать!..
