Нина Бодэн - Кэрри во время войны
Втянув голову в плечи, он застенчиво улыбнулся.
- Дасьте, дасьте! Как изиваете?
- Он говорит! - воскликнула девочка. - Говорит по-настоящему! - И ее лицо запылало гневом при мысли о том, что мама их обманула.
- Когда Кэрри жила здесь, он не умел говорить, - объяснила Хепзеба. - А после войны, когда Альберт уже вырос, он привез к нам из Лондона своего друга - логопеда. Мистер Джонни никогда не научится говорить так, как мы все, но теперь, по крайней мере, он умеет выразить свои мысли и поэтому больше не чувствует себя отверженным. Ваша мама рассказывала вам про Альберта?
Они кивнули.
- Альберт Сэндвич! Ну и имя! - Хепзеба стояла, устремив взгляд куда-то вдаль, и вспомнила: - Они были пара, он и ваша мама! "Мистер Ум и мисс Сердце" - называла я их. Полная противоположность друг другу, упрямые как ослы, раз уж что-то решили. Она обещала написать первая, говорил он, и переубедить его было невозможно. На вид-то он казался самоуверенным, но в душе был очень застенчив. Сказал, что раз она уехала, он ее беспокоить не будет.
- А она думала, что он погиб, и поэтому не написала, - объяснил старший мальчик. - Она решила, что вы все погибли во время пожара.
"Какая глупость, - подумал он, - неужели она вправду так решила?"
- Откуда она узнала про пожар?
- Она видела из окна вагона.
Хепзеба посмотрела на него. "Глаза колдуньи, - подумал старший мальчик. - Тоже глупость!"
- Она бросила череп в пруд и решила, что из-за этого произошел пожар. Теперь это звучит смешно.
- Бедная маленькая Кэрри! - сказала Хепзеба. И посмотрела на него. Она верила в мои сказки. Ты не стал бы верить, правда?
- Нет.
Но ее блестящие глаза, по-видимому, видели больше, чем обычные глаза, они проникали в самую душу, и он почему-то засомневался.
- Не знаю, - поправился он.
- Страховые агенты объяснили нам, что это сделал мистер Джонни, балуясь со спичками. Я же знаю только, что разбудил нас он. И тем, вероятно, спас нам жизнь. Все наши вещи сгорели, кроме нескольких старинных книг, которые Альберт сумел вынести из библиотеки. Он обжег руки, брови у него совсем обгорели, он был похож на пугало!
- Весь дом сгорел?
- Внутри он выгорел дотла. Полы и лестница. Мы перебрались в амбар. Сначала временно. А потом адвокаты сказали, что мы можем оставаться, чтобы сторожить то, что сохранилось.
- А что сталось с мистером Эвансом? - спросила девочка. - Ведь это все принадлежало ему, правда?
- Он умер, бедняга. Вскоре после пожара. Из-за сердца, сказали врачи, но больше от горя и одиночества. Скучал по сестре. Она вышла замуж за американского солдата.
- Тетя Лу?
- Да, так ее называли Кэрри с Ником. Теперь ее зовут миссис Кэс Харпер. После войны она уехала с мужем в Америку, в Северную Каролину. Мы ничего о ней не слышали до прошлого лета, когда сюда приехал посмотреть дом и усадьбу ее сын, высокий молодой человек, который говорит, так растягивая слова, что не сразу разберешь, где начало и где конец фразы.
- Вательна реинка, - оживился мистер Джонни.
- Верно. Он привез мистеру Джонни жевательную резинку, и она прилипла к его вставным челюстям. Альберт приехал повидаться с молодым доктором Харпером и договорился о покупке усадьбы. Он говорит, что хочет заново выстроить дом и поселиться здесь навсегда, но мне кажется, что он просто заботится о нас с мистером Джонни. "Теперь вам ничего не страшно, - сказал он, когда документы были подписаны, - теперь никто никогда не сможет выгнать вас отсюда". И мы, конечно, благодарны ему, хотя ни о какой благодарности он и слышать не хочет. "Мы все одна семья", говорит он, поскольку его собственные родители умерли, когда он был еще маленьким, и кроме нас, у него никого нет, он даже не женат. Он нам как сын, наш Альберт! Приезжает сюда не реже раза в месяц. Между прочим, мы ждем его в эту пятницу...
Она рассказывала и тем временем накрывала на стол: ставила чашки и блюдца, нарезала хлеб, намазывала масло. На плите варились яички. Она сняла их с огня и сказала:
- Садитесь. Вы, наверное, проголодались.
Яйца были вкусные-превкусные: белок твердый, а янтарный желток жидкий. И масло, густо намазанное на хлеб, - такого масла они ни разу не пробовали: сладкое, а попробуешь пальцем, оно зернистое и солоноватое.
- Значит, Альберт был сиротой? - полюбопытствовала девочка. - А она мне ничего не сказала.
- Кто она? Кошка?
- Нет, наша мама, - ответила она, улыбаясь Хепзебе.
- Малышка Кэрри, - словно вспоминая, ласково произнесла Хепзеба, и дети рассмеялись.
- Наша мама не малышка, она, пожалуй, даже слишком высокая для женщины, - сказал старший мальчик. - Папа обычно говорил, что она вытянулась, как струнка.
Он встретился с Хепзебой взглядом и уткнулся в свою кружку. Он сказал: "говорил"! Неужели Хепзеба тоже начнет выспрашивать и выпытывать? Большинство людей обязательно проявляло любопытство, а он этого терпеть не мог. Он ненавидел объяснять, что его отец умер. Но Хепзеба не принадлежала к большинству, вдруг сообразил он. Она ни разу не задала ни одного обычного вопроса: "Где ваша мама? Что вы здесь делаете одни? Она знает, где вы?"
- Хорошо бы повидать малышку Кэрри. Может, она и выросла, но что касается остального, то вряд ли сильно изменилась. Как и ваш дядя Ник. А он как поживает?
- Он стал толстый, - ответили малыши и, посмотрев друг на друга, захихикали.
- Что ж, он всегда любил поесть. Мистер Джонни, вы помните Ника? Как этот парнишка любил поесть!
У мистера Джонни был озадаченный вид.
- Слишком много времени прошло, чтобы он помнил, - сказала Хепзеба. Но если бы увидел Ника, то сейчас бы узнал его. Он не забывает тех, кого любил. И Кэрри он узнает, когда она придет. Она и сейчас предпочитает, чтобы яйца варились пять минут?
Дети молчали. Наконец старший мальчик сказал:
- Она не придет, Хепзеба. То есть она придет, если мы сходим за ней и приведем ее, но сейчас она не придет. Она... Она боится...
Всегда боится, подумал он. Боится больше, чем другие мамы. Нет, она ничего не запрещает, она не настолько глупа, чтобы запрещать, но если случайно взглянуть на нее, то видишь, как она умирает от страха. Особенно когда им хорошо. Словно боится, что счастье будет недолговечным.
Может быть, решил он, потому что много лет назад ей уже довелось убедиться в недолговечности счастья, да и случилось все это, считала она, по ее вине...
Хепзеба смотрела на него и улыбалась, словно знала, о чем он думает, и все понимала. Нет, откуда ей, старой, хоть и мудрой женщине, заставившей Кэрри поверить в свои сказки ("Между прочим, Хепзеба ввела маму в заблуждение своими небылицами", - подумал старший мальчик, вдруг преисполнившись справедливого возмущения), - откуда ей понять?
Хепзеба повернулась к плите и положила в кипящую воду коричневое яйцо.
- Времени как раз, - сказала она. - Идите ей навстречу. Скажите, что все хорошо, что ее яйцо варится и что Хепзеба ждет. Бегите побыстрее, а то она уже спускается с горы!
В ее голосе явно слышался приказ, поэтому дети послушно встали, вышли из кухни, прошли мимо старого, разрушенного дома, мимо пруда...
Пока они шли по двору, старший мальчик перестал возмущаться, ему было жаль Хепзебу; зря она так уверена, ее ждет жестокое разочарование. Она не сомневается, что их мама идет, но откуда ей знать? Она же не колдунья, а просто старая женщина, которая умеет отгадывать чужие мысли. И в этот раз она ошиблась.
- Идти незачем, - сказал он. - Постоим здесь минутку, на радость Хепзебе, а потом вернемся и доедим наш завтрак. Боюсь, одному из нас придется съесть лишнее яйцо!
Но остальные были младше его и еще не утратили веры и надежды. Они посмотрели на него, потом друг на друга и засмеялись.
И побежали навстречу маме, которая уже шла через лес.
