Ирина Измайлова - Петр Великий. Убийство императора
А необходимы для войны были, прежде всего, деньги.
В короткие сроки государь заново перестраивает систему налогообложения, до того примитивную и неэффективную, усиливает государственный контроль за всеми поступлениями в казну. С целью повышения доходов городского купечества и промышленников, в городах упраздняются воеводы и вводится власть выборного городского самоуправления. Учреждается Бур ми стрекая палата, куда отныне централизованно стекаются городские сборы со всей страны.
Вызывая новое неудовольствие сторонников старых порядков, царь берет под контроль и доходы церковные, а также запрещает церквям выплачивать жалование священникам, у которых есть свои имения, приносящие доход.
Позднее учреждается Монастырский приказ, контролирующий церковное имущество. Как итог деятельности только этого приказа — с 1701 по 1710 годы государство получило дополнительный доход более миллиона рублей.
Стоит упомянуть еще об одном, очень забавном налоге, правда, не принесшем таких больших доходов, но лишний раз доказывающем рациональный подход Петра ко всему, из чего можно было извлечь выгоду для государства.
Введя столь шокировавшее многих сторонников старых традиций «брадобритие» (о котором мы позднее еще поговорим), государь обязал непременно бриться только людей служилых, в основном военных. Остальные, если хотели, могли не только остаться при бороде, но и по-прежнему носить старое платье, не обзаводясь европейскими кафтанами. Но за это… надо было платить! Хочешь ходить по старинке — плати налог, и никто тебя не тронет. Мзда была не так уж велика и для людей состоятельных необременительна, а несостоятельных, то есть крестьян, эта реформа совершенно не касалась: их никто бриться не заставлял.
Столь же стремительно развивается промышленность, главным образом военная. Петр не желает больше покупать оружие в Голландии, а железо в Швеции, тем более, если с нею придется воевать. На Урале строятся доменные печи, литейные цеха. Первый из них был заложен в 1698 году в городе Невьянске. Уже спустя три года он стал давать чугун, а в пушечных цехах из него начали литье пушек.
Одновременно разворачивается отечественное государственное производство пороха, канатов, парусины и другой наиболее необходимой стране продукции. За три-четыре года в разных городах были выстроены и стали действовать более сорока заводов!
Справедливости ради надо сказать, что развитие русской промышленности не потребовало от Петра «отсчета с нуля», как иные другие его преобразования. Здесь он вполне мог положиться на традиции. В России был широко развит труд ремесленников, причем они работали повсеместно — не только в городах, но и в сотнях деревень. Изделия ткачей, кузнецов, гончаров, кожевенников, сапожников высоко ценились на рынке, и многие хорошие мастера имели крупные мастерские, на основе которых в начале XVIII века возникают мануфактуры, распространяются по всей стране, и из них выходят великолепные отечественные мастеровые и рабочие, даже предприниматели.
Они-то и помогли государю в создании заводов и фабрик.
Реформируя систему управления, Петр Алексеевич упраздняет старые приказы и создает новые. Их названия говорят сами за себя: Адмиралтейский, Военно-морской, Военный, Провиантский, Артиллерийский, Рудокопных дел.
Одновременно те приказы, в которых уже не было необходимости, упраздняются — как, например, Стрелецкий приказ, который после роспуска войска был уже не нужен.
В связи с этим почти полностью исчезает влияние на государственные дела прежде всесильной Боярской думы. Бояре, не желающие принимать участия в царских нововведениях, от должности не устраняются, однако ничем уже не управляют. Вся власть быстро и последовательно сосредотачивается в руках царя.
Это был самый энергичный, после реформ Иоанна Грозного, шаг к введению абсолютизма в России.
Пожалуй, все это было самым сильным поводом для недовольства среди «старых кадров» страны.
Историки-славянофилы любят писать об обиде бояр на распоряжения брить бороды, носить в официальных случаях европейское платье. Но это как раз не столь важно — многие, в особенности молодые бояре, вроде того же Василия Голицына, и так это делали, а кто не хотел, мог от официальной жизни устраниться или, как уже было сказано, платить «налог на бороду».
Но вот лишение реальной власти, а значит, большей части доходов, — это уже был повод не просто для недовольства. Это был повод для ненависти.
Как ни странно, о реальных крупных заговорах, направленных на убийство царя, на тот период ничего не известно. Означает ли это, что их не было, что напуганные примером Ивашки Цыклера бояре присмирели, либо попытки покушений делались, но не достигли цели и не стали известны? В это трудно поверить. А вот в то, что подобные факты могли замалчиваться, а участники заговоров просто тайно ликвидироваться, верится вполне. Система тайной слежки и сыска тогда уже начала внедряться и, вероятно, приносить свои первые плоды. (А тем, кто, читая эти строки, скривился, позволю себе напомнить, что без системы государственной безопасности государство не может существовать, и упразднить таковые системы возможно, только упразднив само государство…)
Итак, врагов у Петра в это время, несомненно, не убавилось, а прибавилось, и основные враждебные силы пока находились в России, а не за ее пределами.
А он продолжает свое грандиозное строительство, продолжая готовиться к самому серьезному шагу — к многолетней борьбе за то, о чем много лет мечтал, но что не успел осуществить его великий предшественник Иоанн Грозный — выход в Балтийское море, который обеспечил бы возможность военного равновесия между Россией и ведущими европейскими странами. Предстояло решающее противостояние со Швецией и усмирение ее нахальных претензий на северные, исконно русские земли.
Но отвоевать мало, надо удержать. Надо «ногою твердой встать у моря». Не вязнуть в болотах, не караулить туманные берега, заросшие лесом. Но выстроить на своей земле города, которые были бы не хуже европейских.
Так рождается великая утопическая мечта о новой столице. Рождается и воплощается, как большинство «утопий» Петра.
Из тьмы лесов…
Когда мы всем городом готовились отметить его трехсотлетний юбилей, как водится, нашлись витии, что в газетках, а больше изустно стали припоминать одно, якобы очень давнее предание.
Встретил-де государь-батюшка в лесах близ Финского залива некоего старца, и тот старец сказал ему о будущем новой столицы: «Ровно триста лет от основания простоит град твой!» (Говорят, эта же притча была в ходу перед двухсотлетием Санкт-Петербурга, но тогда старец почему-то вещал: «двести лет…» Оговорился, наверное.)
Газетки в связи с этим в который раз стали обсуждать гипотезу очередных потопов, землетрясений, метеоритов, космических пришельцев, эпидемий и т. д. Свою задачу — смутить и припугнуть народ в канун праздника пишущие и нашептывающие, строго говоря, не выполнили: даже и тени паники не создали, и что совсем уж для них обидно — настроения не испортили. Если кому и не в радость был праздник, то не по этой причине. А Питеру благополучно минуло триста один.
Тем, кто доживет до четырехсотлетнего юбилея Санкт-Петербурга, советую вспомнить притчу — она наверняка всплывет снова, и на этот раз финский старец скажет: «четыреста лет».
Ну, а если серьезно, то всякие пророчества, легенды, мистика сопровождают наш город во все время его существования. Потому что и впрямь он был создан как сказка и небыль, потому что стоил великих жертв и крови, потому что благословения и проклятия одинаково равно впитались в его болотистую землю.
Места здешние для русских людей святы. Неподалеку (по российским меркам) находится Старая Ладога, город, с которого, как свидетельствуют последние открытия ученых, и начиналось Русское государство. На берегах Невы, а затем Ладоги совершал свои великие подвиги князь Александр Невский. Здесь закладывались основы русского государственного самосознания — идея защиты Отечества, Всея Руси, а не отдельных княжеств и уделов.
Наверняка это понимал и государь Петр Алексеевич. Не случайно же он в первые годы строительства Санкт-Петербурга превращает монастырь Александра Невского в лавру и перевозит сюда из Переяславля-Залесского мощи Святого Князя, утверждая его небесное покровительство над новой столицей России.
Замысел строительства города, который соединил бы в себе черты самого по тем временам современного западного полиса и русской великодержавной столицы, наверняка созрел не в одночасье. И вместе с прагматическим расчетом: выстроить крепость в устье Невы, закрыть на замок северные рубежи России, создать форпост для войны со Швецией, — видимо, вынашивалась мысль и о большом культурном центре, в котором русская мысль и русская культура могли бы сделать столь же стремительный скачок, что и экономика. Москва не годилась для осуществления этой задачи — старые традиции, а главное замедленный ритм ее существования неизбежно воспрепятствовали бы такому развитию.
