Антон Деникин - Вооруженные силы Юга России. Январь 1919 г. – март 1920 г.
Российская печать, органы «линейцев», иногда литература «Освага», правда, в порядке необходимой самообороны, отвечали на нападки самостийников тоном столь же резким и страстным. Поношению подвергались и люди, и идеи, я не ошибусь, вероятно, если среди многочисленных южных газет того времени назову лишь одну – «Утро юга» Мякотина, которая в общей бурной газетной кампании, в критике кубанской власти сохраняла поучительный, но сдержанный тон.
Изверившись в возможности соглашения, я предлагал председателю «Особого совещания» условиться, по крайней мере, с атаманом и кубанским правительством о прекращении взаимной газетной травли… Атаман и сам признавал, что «направление деятельности краевого отдела пропаганды с самого начала возникновения своего… вызывает недовольство (его) и отдельных членов правительства…». Принимал известные меры, временно умерявшие злобность официальной печати, но ненадолго. Власть атамана была весьма ограничена – отчасти конституцией, отчасти тем обстоятельством, что группы «линейцев», к которым принадлежал и сам генерал Филимонов, проявлявший лояльность и умеренность, не были достаточно сплочены, организованы и сильны, чтобы составить должный противовес самостийникам. Отчасти, наконец, по личным свойствам самого атамана-человека по характеру весьма мирного. Поэтому в течение более года своего атаманства генерал Филимонов балансировал с большим трудом между молотом и наковальней – между Радой и главным командованием. То сдерживал порывы демагогов, умиротворял настроения, сглаживал углы. То иногда, как, например, в вопросе о создании Кубанской армии, был солидарен с самостийными кругами и весьма настойчив, что было тем более непонятным, что с лета 1919 года кубанские лидеры в своих бурных речах, уже не стесняясь, ставили целью создания Кубанской армии борьбу с главным командованием.
Положение становилось чрезвычайно тягостным. Ни одна из наших попыток установления государственной связи не увенчалась успехом. Нам не было предъявлено к тому же ни одного контрпроекта со стороны кубанских правителей, если не считать неприкрытого пожелания – полного невмешательства главного командования в дела Кубани. Последнее было бы, быть может, и спасительным, но, к сожалению, невыполнимым: Кубань волею судьбы являлась нашим тылом, источником комплектования и питания Кавказской армии и связующим путем как с Северным Кавказом, так и с единственной нашей базой – Новороссийском. Кубанские части в октябре составляли все еще 12 процентов Вооруженных сил Юга.
Нас сковывали цепи, которые рвать было невозможно.
В конечном результате к осени 1919 года положение было таково: на царицынском фронте стояла страшно поредевшая Кавказская (кубанская по составу) армия, сохранявшая еще благодаря, главным образом, влиянию лояльного и национально настроенного кубанского генералитета и офицерства бодрость духа и дисциплину. Но с тыла, с Кубани, к армии не шло уже более на пополнение ни казаков, ни лошадей.
На мой взгляд, совершенно безразлично: верить ли искренности того лозунга, который в 1919 году проповедовала кубанская революционная демократия – «Единая Кубань в единой федеративной Российской республике» («Программа и тактика кубанской объединенной группы федералистов-республиканцев»), лозунга, обусловившего якобы внутреннюю распрю между «кубанским народоправством» и «реакцией» во образе «Особого совещания»… Верить ли признанию, сделанному теми же лицами в 1921 году (конференция в Праге), что целью их была всегда «государственная независимость Кубани» и, следовательно, борьба велась между кубанской самостийностью и национальной Россией… В обоих случаях борьба кубанских правителей на два фронта – против большевиков и Добровольческой армии – являлась заведомо непосильной и потому безумной.
Она губила и их, и нас.
И не без основания Бронштейн-Троцкий еще в сентябре 1919 года избрал путь, параллельный с кубанскими правителями. Он считал невыгодным «трогать Кубань», наступая от Царицына на Тихорецкую. Бронштейн предпочитал харьковское направление, чтобы «отрезать деникинские войска от Кубани, что дало бы временную опору кубанским самостийникам и временное замирение в Кубани в ожидании развязки нашей борьбы с деникинцами на Донце и на Украине».
И хотя отрезать добровольцев от казаков большевикам не удалось, но работой самостийников «замирение» все-таки было достигнуто.
«Юго-Восточный союз» и Южно-русская конференция
В предыдущих книгах я очертил первые попытки южного казачества к объединению.
По словам Харламова, это было «стихийное стремление… коренящееся в психологических особенностях казачества, как отдельной бытовой группы русского народа… Оно есть не только эпизод прошлого, но имеет и будущее…». Этой стихийности я не наблюдал: все попытки организации «казачьего государства» являлись по замыслу плодом интеллигентского творчества, отнюдь не народного.
Первый опыт создания «Юго-Восточного союза» в 1917 году прошел под знаком полного игнорирования мятущимся казачеством и своей областной выборной власти, и «союзной». Второй – проект «Доно-Кавказского союза» – был совершенно искусственной, чисто политической комбинацией, которую проводил генерал Краснов в угоду германцам, видевшим в этой комбинации оплот против зарождавшегося Восточного фронта и одновременно против Добровольческой армии.
Весною 1919 года Круги и Рада разновременно выразили пожелание о воссоздании союза. Но формы его и цели, в особенности сокровенные, были различны.
Инициативу созыва конференции взяло на себя кубанское правительство, пригласив на нее к 5 мая и закавказские новообразования, и горские округа, подчиненные главному командованию. Расценивая подобный съезд как демонстрацию центробежных по преимуществу сил, я отнесся к нему резко отрицательно. О последовавших по этому поводу переговорах между казачьими деятелями сделан был доклад Донскому Кругу (закрытое заседание Круга 19 апреля 1919 г.) председателем его Харламовым, посетившим незадолго перед тем во главе делегации Кубань и Терек. Выяснилось, между прочим, тождество мнений донских и терских правителей с «Особым совещанием» в вопросе о неприемлемости состава конференции. «В сущности, – говорил Харламов, – ни Филимонов, ни Сушков (председатель кубанского правительства), да и вообще кубанское правительство, не верят в эту конференцию, но обязаны исполнить постановление Рады, проведенное „черноморцами“».
Время тогда было тяжелое, 10-я большевистская армия с царицынского фронта подступала уже к Батайску, в тыл Ростова и северной группе наших войск… Поэтому Харламов советовал Кругу «направить все внимание на борьбу… было бы совершенно неудобно в данный момент идти резко против взгляда главного командования». Так же отнеслись к этому терцы, и вопрос заглох.
Но через полтора месяца, когда фронт большевистский дрогнул, когда наши армии перешли в широкое наступление и освобождение всей территории Дона стало вопросом ближайших дней, Донской Круг, прерывая свои работы 1 июня, вновь подтвердил, что считает «неотложной задачей… заключение… „Юго-Восточного союза“, в первую очередь с Тереком и Кубанью, для укрепления экономической мощи края и утверждения кровью добытых автономных прав, при дружном боевом сотрудничестве с главным командованием Юга России в деле осуществления общих задач по воссозданию единой, великой Родины – России…».
20 мая председателем Круга разослано было приглашение в Ростов представителям Кругов (Рады) и правительств трех казачьих войск на конференцию, которая и собралась там 11 июня.
Российская общественность и печать отнеслись к этому факту с единодушным и резким осуждением. Отражением тех взглядов, которые сложились тогда, может служить конспект «протеста», выработанный на соединенном заседании (20 июня 1919 г.) правлений «Национального центра» и «Совета государственного объединения России», гласивший:
«а) Исторические заслуги казачества в деле собирания мощи России весьма велики.
б) В настоящей гражданской войне и борьбе с большевизмом казачество занимает первое место, как в деле защиты своего края, так и для восстановления единства и былой мощи России.
в) Эти великие заслуги казачества, а также особенности его быта и исторически сложившихся сословных преимуществ дают ему право на самостоятельное устройство своей внутренней жизни и отводят ему почетное место при разрешении вопросов об окончательном устройстве Русского государства.
г) Идея организации „Юго-Восточного союза“ как государственного объединения, которое должно быть противопоставлено охваченной большевизмом России, имела в свое время известное значение.
д) Ныне, когда восстанавливается единство России, причем представителем ее является в Сибири Верховный правитель России – Колчак, а на Юге – Добровольческая армия, сплотившая все антибольшевистские силы и ныне победоносно двигающаяся к Москве, возобновление вопроса о создании „Южно-русского союза“ не только не оправдывается современной обстановкой, но и политически вредно, так как препятствует воссозданию единой государственности.
