Василий Потто - Кавказская война. Том 3. Персидская война 1826-1828 гг.
VIII. БИТВА ПОД ШАМХОРОМ (Князь Мадатов)
На пути к Елизаветполю постепенно формировался русский отряд, имевший назначение противостоять врагу в его движении из Карабага на Тифлис. 30 июля в Казахскую дистанцию пришел с Лезгинской линии Грузинский батальон, с сотней казаков и четырьмя орудиями, под командой графа Симонича. Соседних шамшадильских татар он нашел в полном возмущении. Конвой, находившийся у пристава, незадолго перед тем был вырезан, так что из него спаслось только два казака, и то один раненый. Сам пристав, полковник Остроуков, был вероломно захвачен, и татары, которым он безусловно верил, которых ласкал, о которых так много заботился, теперь намеревались отправить его, как пленника к эриванскому хану. Армяне давно предупреждали Остроукова быть осторожным, но он приписывал эти советы интригам и не хотел их слушать. И вот, когда гроза разразилась, те люди, которых он теснил в угоду татарам, явились его избавителями: они дали ему средство бежать из-под стражи и долго скрывали его в своих деревнях, рискуя тем навлечь на себя беспощадную месть шамшадильцев. Симонич в тот же день вошел в Шамшадиль и, не имея возможности проникнуть в самые горы, стал на реке Таусе.
На следующий день перед ним показались конные партии мятежников,– и была перестрелка. 1 августа татары явились уже в значительных силах и пытались даже отрезать фуражиров, но попали между двух огней и понесли большую потерю; с одной стороны сам Симонич ударил на них с ротой грузинских гренадеров, с другой – атаковали их казаки. Майор Князев, командовавший донской сотней, в порыве храбрости занесся слишком далеко и был ранен – один из всего отряда. 2 августа – опять перестрелка. Все это показывало, что неприятель держится где-нибудь поблизости в значительных силах, и граф Симонич решился переменить позицию. 3 августа он передвинулся опять в Казахскую дистанцию, на речку Акстафу, и занял важное в стратегическом смысле Делижанское ущелье, составлявшее с той стороны ворота в Грузию.
Здесь, 5 августа, присоединился к нему батальон ширванцев, прошедший кратчайшей дорогой из Царских Колодцев, под командой своего полкового командира, подполковника Грекова г ожидались и еще два батальона – из Грузии. Этот последний отряд (батальон херсонцев и сводный батальон из двух рот Грузинского полка и трех рот егерей при шести орудиях) выступил из Тифлиса 4 августа.
“Жители,– рассказывает один из участников похода,– провожали нас искренним пожеланием успеха, но тот, кто внимательно всмотрелся бы в лица этих провожавших, заметил бы на них выражение затаенного страха и недоверия. Мы также выступали не весело; мы знали, что персияне уже в наших границах, знали, что скоро должны встретить их в превосходных силах, слышали о наших неудачах, и под их влиянием в рядах солдат заметно было какое-то уныние; молча совершались переходы, и не слышно было тех веселых песен и шуток, которые обыкновенно сопровождают русских солдат в походе”.
После трехдневного марша отряд дошел до Красного Моста, на реке Храме, и там остановился отдохнуть. Вдруг явился верховой с приказанием не трогаться дальше до приезда князя Мадатова. Трудно описать тот восторг, который овладел солдатами при этом известии. “Ну, слава Богу,– говорили они между собой,– едет Мадатов! Теперь персиянам шабаш!”
В то время, как отряд постепенно усиливался, в Тифлис, действительно, приехал Мадатов. Он проводил лето 1826 года на кавказских минеральных водах, где и рассчитывал остаться до глубокой осени, чтобы восстановить расстроенное трудами и ранами здоровье. Вдруг пришла в Пятигорск неожиданная весть о вторжении персиян. Мадатов забыл свою болезнь, сел в перекладную тележку и на третий день был уже в Тифлисе. Ему и поручил Ермолов передовой отряд, собиравшийся к стороне Елизаветполя.
И вот, к войскам, стоявшим у Красного Моста, 9 августа, в два часа глухой ночи, в простой почтовой тележке, без всякого конвоя, приехал Мадатов. Красный Мост стоит на самой границе древних владений Грузии и перекинут через широкую и быструю речку Храм. Это – образец азиатской архитектуры. Он выстроен без помощи железа и утвержден на четырех каменных арках, пять столетий уже поддерживающих его без ремонтных работ и поправок. В виду этого-то древнего памятника, несмотря на ранний час, Мадатов встретил свои батальоны выстроенными поротно. Князь обошел весь бивуак и весело поздоровался с людьми. Солдаты кричали “ура!”
Мадатов по своему обыкновению шутил с солдатами.
– Ну, ребята,– говорил он,– правду ли я слышал, что у вас нет говядины?
– Так точно,– отвечали солдаты.
– Так вот, ребята, что: я вас знаю – вы русские воины. Я поведу вас на персиян, мы их побьем,– и тогда у нас всего будет вдоволь!
– Рады умереть под командой вашего сиятельства! – кричали солдаты.
В тот же день отряд двинулся дальше и 13 августа соединился с войсками, стоявшими, под командой графа Симонича, на реке Акстафе. Прибытие Мадатова в Казахскую дистанцию произвело большое влияние на колебавшиеся умы татар, всегда склонных стать на сторону сильного. Они совсем не рассчитывали увидеть Мадатова. Персияне, зная влияние его, давно распустили слух, что он отозван в Россию. Теперь приезд Мадатова так сильно поразил татар, что они толпами приходили в лагерь, чтобы собственными глазами убедиться в этой истине. И если мятеж не потух окончательно в горах Шамшадиля, то в Казахской дистанции первейшие агалары тотчас же составили конную дружину, которая верно и служила под знаменами Мадатова против своих же единоверцев.
Солдаты ликовали.
Памятником такого настроения в войсках осталась и поныне солдатская песня, сложенная тогда в лагере на реке Акстафе унтер-офицером Грузинского полка Орловым, которому принадлежит целый цикл боевых песен, долгое время распевавшихся гренадерами.
Буря брани зашумела,
Поскорей, друзья, к ружью,—
В чисто поле поспешайте
Защищать страну сию.
Мы не в ней хотя родились,
Она наша – в ней живем,—
И равно, что за отчизну,
За нее пойдем умрем.
Слышно, братцы, персияне
Расхищают все и жгут
По сю сторону Аракса,
К Карабагу уж идут.
Ну, скорее, марш, навстречу,
Граф наш Симонич – готов,
Он в Европе научился,
Как разить своих врагов.
Генерал храброй Мадатов
Нас к победам поведет;
Он военные ухватки
Персов знает напролет.
Под командой их не страшно;
Хоть врагов и больше нас —
Саранча это пустая.
Только грянем дружно враз —
Разобьем мы эту сволочь
И всю Персию пройдем.
Уж потешимся, ребята,
Лавр отчизне принесем.
Ни пески, ни лес, ни горы,
Сама смерть нам не страшны,
Все труды почтем игрою —
Для того мы рождены;
Рождены на свет к победам —
И привыкли побеждать
Не таких, как персияне,
И сумеем доказать
Всему свету, что с Россией
Тщетный труд войну вести,
Что Россия свою славу
Всегда может соблюсти...
Назначая Мадатова начальником передового отряда, Ермолов вовсе не хотел отступить от своей программы оборонительных действий до прибытия подкреплений, двигавшихся уже с Кавказской линии. Главные цели, которые должен был преследовать Мадатов, были: прикрытие Делижанского ущелья, удержание казахских татар от попыток к восстанию и прекращение разбоев, производимых возмутившимися жителями Елизаветпольского округа и Шамшадиля. И ему категорически предписано было, в случае появления главной персидской армии из Карабага, отступить без боя в Борчалинскую дистанцию и стать у Красного моста, на Храме. Напротив, если бы персияне перешли в наступление только частью своих сил, занимавших Елизаветполь, то Мадатов обязан был вступить с ними в битву; в этом случае Ермолов требовал уже действий решительных и выражал полную уверенность, что Мадатов, имея достаточно войск и сильную артиллерию, может заставить “мошенников” раскаяться в подобной дерзости. “Употребите все силы, любезный князь, чтобы не допустить эту сволочь подаваться вперед,– писал он Мадатову в частном письме.– Ваше мужество и многолетние заслуги – ручательство в том, что вы успеете внушить неприятелю тот ужас, какой должно вселять в него храброе русское войско под начальством опытного генерала... Предупредите моих товарищей, что требую от них подвигов, достойных кавказского корпуса...”
Ермолов обещал, вместе с тем, при первой же возможности прислать к Мадатову еще батальон пехоты и четыреста конных и пеших горцев, отличных стрелков, под командой подполковника Конокова, а на первых порах отправил к нему пока грузинскую милицию, собранную в Кизике и Телаве. Эта милиция, впрочем, была довольно слаба и по своему составу, и по вооружению. Лучшую, превосходную во всех отношениях милицию выставил город Гори, но Ермолов предпочел оставить ее для наблюдения за Борчалинской дистанцией.
В лагере, действительно, давно уже носились слухи, что Амир-Хан-Сардарь намеревается перейти в наступление. Но пока это были только слухи,– военные действия отряда должны были ограничиться лишь наблюдением да мелкими стычками. Уже в самый день приезда Мадатова, вечером, из лагеря посланы были три роты Грузинского полка, под командой майора Полякова, в деревню Амерлы, чтобы захватить персидский наблюдательный отряд, выдвинутый туда из Елизаветполя. Несколько агаларов взялись быть проводниками. Рассчитывали ударить на деревню ночью и накрыть персиян врасплох. Но ночь проходила, а деревни все не было. Забрезжился наконец свет, и тогда оказалось, что агалары вели отряд не той дорогой, так что до деревни и теперь оставался еще добрый переход. Как ни спешили гренадеры,– они пришли в Амерлы только в десять часов утра и, разумеется, никого уже там не застали, персияне имели время собрать нужные им сведения и ушли заблаговременно. Роты остались ночевать в Амерлах, но отдыхать им пришлось плохо. В самую полночь ударили тревогу, и солдаты почти до рассвета стояли под ружьем. Тревога оказалось, однако же, фальшивой; ее произвели бывшие в отряде татары, с тем чтобы, воспользовавшись суматохой, угнать из лагеря несколько казачьих лошадей. Эти подробности, передаваемые графом Симоничем в его мемуарах, весьма характерно рисуют народ, с которым войскам приходилось возиться, и обстоятельства, с которыми нужно было считаться. Агалары еще держались русских, но, влияние их на татар было ничтожно, и они, несмотря на все обещания, не могли уговорить шамшадильцев спуститься с гор в свои деревни; даже с казахами сношения устанавливались медленно, и только в последнее время татары решились, наконец, пригонять в русский лагерь на продажу скот.
