Алла Намазова - Бельгийская революция 1830 года
Князь Козловский писал о том, что в Брюсселе «сожгли министерские дома, взяли арсенал и шумели целую ночь, по так как правителей давно нет, они в Гааге, толпа ограничилась только шумом и почти не стреляла. Здесь непременно люди хотят быть французскими подданными, кто бы там ни управлял; никогда не скрываются и говорят об этом публично… Я видел многих эмигрантов и какого рода! Почти все Бонапартовы солдаты, которые надеются на возмущение Бордо и уверяют, что… (неразборчивое слово. — А.Н.) народ восстанет»[335]. Это письмо представляет для нас несомненный интерес, так как оно написано очевидцем бельгийских событий, русским либерально настроенным вельможей. Здесь важно подчеркнуть два момента: во-первых, Козловский говорит о настроениях бельгийцев в первые дни революции и об их стремлении присоединиться к Франции; во-вторых, Козловский упоминает в письме о французских эмигрантах, бежавших в Бельгию еще во времена Великой французской революции. В Брюсселе жил отец одного из самых блестящих республиканцев 30-х годов — член Конвента Жан-Батист Кавеньяк, умерший незадолго до революции, в 1820 г. Здесь же находился знаменитый «организатор побед» Лазарь Карно, бывший член Комитета общественного спасения, в Брюсселе жили Барер, Давид, Сиейес, Тибодо и др.
Несомненно, близкие связи с живыми участниками и свидетелями «революционной грозы» конца XVIII в., рассказы о перипетиях революций влияли на формирование оппозиционных настроений бельгийской буржуазии.
Козловский находился в дружеских отношениях с принцем Оранским и генералом Ван Галеном. Он пытался даже помирить сторонников принца Оранского и восставших бельгийцев. Однако эта попытка ни к чему не привела.
П.Б. Козловский был другом П.Я. Чаадаева, В.Ф. Одоевского, П.А. Вяземского, встречался с Н.И. Тургеневым в Лондоне и Чельтенгаме, горячо обсуждал положение дел в России и Европе. За связи с поляками, за симпатии к ним Козловский фактически был лишен средств к существованию. Ему выплачивали половину полагающейся по закону пенсии, стоял вопрос о лишении его и этой половинной доли. Вот почему Н.И. Тургенев из осторожности в своих письмах к брату называл Козловского «Чельтенгамским приятелем» или сокращенно — «Ч.п.»
*
Что касается позиции Англии в бельгийском вопросе, то об этом можно судить по переписке русских представителей в Лондоне с русским министерством иностранных дел. В ту пору Россию представлял в Англии князь Христофор Андреевич Ливен, который был женат на Дарье (Доротее) Христофоровне Бенкендорф. Надо сказать, что княгиня Ливен в силу своего природного ума и редкой наблюдательности играла более заметную роль в сложных дипломатических интригах, чем ее муж. Дарья Христофоровна сумела создать в Лондоне блестящий салон, где собирались все дипломатические деятели. Чрезвычайно наблюдательная и с детских лет хорошо знакомая с внутренней жизнью русского двора[336], княгиня играла крупную роль в дипломатическом мире и оказывала известное влияние на политику английского правительства в интересах России. Муж постоянно советовался с ней по всем вопросам. Княгиня Ливен не раз писала для мужа донесения в Петербург. Нессельроде, минуя Христофора Андреевича, завел с княгиней непосредственную переписку. Александр I неоднократно беседовал с ней о европейской политике, в 1818 и 1822 гг. по его приглашению княгиня Ливен приезжала на конгрессы в Аахен и Верону.
После Д.X. Ливен осталась обширная переписка и ее воспоминания, небольшая часть которых опубликована в различных журналах, в частности в «Русской старине» за 1903 г.[337]
Некоторые суждения княгини Ливен по поводу бельгийских дел содержатся в ее письме к лорду Грею от 25 августа 1830 г. Вот что она пишет: «Король голландский — друг России[338], он находится под защитой трактатов, и это может привести к войне. Царь любит принца Оранского, как брата. Что мне за дело до этих негодяев бельгийцев и до этих прирейнских провинций, которые вместо того, чтобы обожать своего короля, который относится к ним, как отец, обращают свои взоры к Франции. И эти венгерцы, помышляющие о том, чтобы отложиться! И эти итальянцы, которые волнуются! Даже в самой Вене проявляется нечто вроде общественного мнения, разве все это может быть терпимо! И в сему виной Франция!»[339] Здесь княгиня Ливен явно намекает на то, что французская Июльская революция оказала большое влияние на события в Бельгии и вообще в Европе. В этом же письме Д.X. Ливен говорит о позиции Франции и действиях Талейрана: «Талейран способен на все. Франция не хочет, чтобы дела Бельгии уладились, она хочет лавировать, затянуть их до тех пор, пока она не станет ее добычей, и все добродушие Талейрана не имеет иной цели, как отдать Бельгию в руки Франции. Это будет его политическим завещанием; он возвратит ей то, что она потеряла по его вине»[340].
Судя по депешам X.А. Ливена и А. Матушевича, замещавшего русского посла во время его отсутствия, положение правительства герцога Велингтона осенью 1830 г. было сложным и непрочным. Английское правительство настаивало на заключении перемирия между Бельгией и Голландией. Оно заявляло, что не допустит присоединения бельгийских провинций к Франции. Герцог Велингтон не только страшился общеевропейской войны. Он опасался также последствий давления на бельгийцев с целью заставить их умерить свои претензии. Такое давление могло бы вызвать вооруженное вмешательство Франции, которое неизбежно повлекло бы за собой противодействие Англии. В подобном случае Англия была бы втянута в войну, а этого не желало английское правительство. Поэтому Матушевич писал Нессельроде 15(3) ноября 1830 г.: «Вы обвиняете действия герцога Велингтона в бельгийских делах в трусости. Этот упрек справедлив. Однако вооруженное вмешательство с перспективой общей войны не составляет для Англии маловажного вопроса. Общественное мнение Англии против всякого вооруженного вмешательства. С целью ободрить герцога вы меня уполномочиваете объявить ему, что мы собираем большую армию на нашей границе»[341]. Однако в тот момент Матушевич не считал возможным сообщать Велингтону о готовящемся выступлении русской армии, советовал не разглашать этой тайны, полагая, что такая демонстрация была бы равносильна объявлению войны. Заканчивая это частное письмо Нессельроде, Матушевич писал: «Между тем, чем больше я об этом думаю, тем меньше я могу усмотреть пользы, которую нам принесла бы война, нами вызванная».
На другой день после отправления этого письма герцог Велингтон подал в отставку, и лорд Грей был назначен премьер-министром, а Пальмерстон — статс-секретарем по иностранным делам. Несмотря на перемены в английском правительстве, курс его политики в бельгийском вопросе оставался прежним: не допустить военного вмешательства в бельгийские дела.
Серьезные опасения великим державам, в особенности Англии, Австрии и Пруссии, внушала позиция Франции. В случае присоединения Бельгии к Франции последняя, владея Антверпеном, постоянно угрожала бы Англии; владея Маастрихтом и Люксембургом, — Австрии и Пруссии. Для Франции оказание помощи нидерландскому королю означало бы восстановление Нидерландского королевства, создание которого в 1815 г. было направлено против самой Франции, и трудно было ожидать от нее в тот момент, чтобы она приняла участие в восстановлении невыгодного для себя положения только для того, чтобы доказать преданность договорам 1815 г.
Как только было получено известие о бельгийских событиях, французский министр иностранных дел заявил прусскому послу, что Франция не может допустить, чтобы иностранные войска вступили в Бельгию для подавления восстания, и что всякое вооруженное вмешательство заставит Францию объявить войну вмешавшемуся.
Что же касается Пруссии, то она могла свободно распоряжаться своей армией. Однако после такого решительного заявления Франции Пруссия отказалась от первоначального замысла оказать военную помощь Вильгельму I для подавления восставших бельгийцев. Россия пыталась сломить Пруссию. В докладе Нессельроде Николаю I по этому поводу говорилось: «Графу Дибичу не удалось побудить Пруссию к изолированному выступлению, которое она считает слишком запоздавшим, чтобы спасти крепости, и слишком компрометирующим по отношению к Франции, чтобы согласиться подвергнуться риск у подобной комбинации. С другой стороны, она признает необходимость совместного выступления четырех держав и имеет в виду предпринять необходимые шаги, чтобы вызвать мероприятия и декларации, вследствие которых статьи существующих договоров были бы немедленно применены к восстанию в Бельгии»[342].
Австрийский император, ссылаясь на «гемрафическое положение» своей страны, отвечал, что может оказать Голландии только моральную поддержку. Слабость австрийской армии и необходимость держать сильные гарнизоны в верхней Италии, где национально-освободительное движение получило после Июльской революции во Франии новый импульс, исключали всякое участие монархии Габсбургов в войне против Бельгии, а стало быть, и Франции.
