Вячеслав Федоров - Оружие Победы
Вот такая была теория. Нестеров, как человек, склонный к научному анализу, всегда шел от теории и тщательно обдумывал все детали. Таран был им рассчитан, и в возможности его выполнения он уже не сомневался. Все сослуживцы были уверены, что свою мысль Нестеров доведет до практического завершения, он ждет лишь удобного случая.
И этот случай представился 26 августа (8 сентября по новому стилю) 1914 года.
А накануне произошли события, которые ускорили развязку.
Над городом Жовква, где размещался штаб 3-й русской армии, каждое утро появлялся австрийский самолет-разведчик. Он летал спокойно, нагло, высматривая диспозицию русских войск.
Австриец был осторожен, и только в воздухе появлялись русские летчики, как он тут же улетал.
Один из штабных генералов, приехавших в летный отряд, упрекнул авиаторов в их бессилии. Это было равно тому, если бы их обвинили в трусости.
Командир отряда принял упреки близко к сердцу и дал генералу слово офицера, что этот австриец перестанет летать.
Товарищи летчика поняли, что он решился на таранный удар. С трудом они уговорили командира лететь в паре с поручиком Александром Кованько и заставить австрийца сесть.
Но обстоятельства сложились иначе.
Сохранилось много документальных свидетельств очевидцев первого таранного удара. Но, пожалуй, самые точные написал товарищ Нестерова по службе летчик Виктор Георгиевич Соколов.
Он дожил до глубокой старости и, приехав на место гибели Петра Николаевича Нестерова в 1967 году, составил схему полета и падения обломков самолета, снабдив ее своими воспоминаниями.
«…На следующий день (26 августа — 8 сентября) австрийский аэроплан появился над Жовквой рано утром. Нестеров и Кованько поднялись за ним в погоню, но у Нестерова оборвался трос с грузом, которым он хотел попытаться разбить винт у австрийца, а затем в воздухе мотор стал давать перебои и Петр Николаевич сел. Вслед за ним опустился и Кованько. Нестеров приказал срочно отремонтировать мотор…
…Ближе к обеденному времени в воздухе вновь показался австрийский самолет. Аэроплан Кованько к полету не был готов, он хотел забраться в кабину наблюдателя, но Петр Николаевич сказал:
— Не надо, Саша, я полечу один.
— Но что ты будешь делать? Возьми по крайней мере хоть браунинг, — сказал Кованько.
— Ничего, я как-нибудь обойдусь, — ответил Нестеров и поднялся в воздух.
Было видно, как австриец, сделав круг, шел над городом прямо на запад, слегка набирая высоту. А Нестеров обходил город с южной стороны и, быстро поднимаясь, шел наперерез противнику, заметно догоняя его. Было ясно, что скорость „Морана“ Нестерова намного выше скорости „Альбатроса“.
Вот они уже на одной высоте. Вот Нестеров уже выше противника и делает над ним круг.
Австриец заметил появление страшного врага, видно было, как аэроплан начал снижаться на полном газу. Но уйти от быстроходного „Морана“ нельзя. Нестеров зашел сзади, догнал врага, и как сокол бьет неуклюжую цаплю, так и он ударил противника. Сверкнули на солнце серебристые крылья „Морана“, и он врезался в австрийский аэроплан.
После удара „Моран“ на мгновение как бы остановился в воздухе, а потом начал падать носом вниз, медленно кружась вокруг продольной оси.
— Планирует! — крикнул кто-то.
Но для меня было ясно, что аэроплан не управляется и это падение смертельно.
Австриец же после удара какой-то момент еще держался в воздухе и летел прямо.
„Неужели напрасная жертва?“ — мелькнуло у меня в голове.
Но вот и громоздкий „Альбатрос“ медленно повалился на левый бок, потом повернулся носом вниз и стал стремительно падать…».
Так было положено начало воздушному бою. Но поняли это пока только летчики. Газеты по обыкновению подали факт с тараном как сенсацию. Товарищам Нестерова пришлось «охлаждать» возбужденную публику.
Летчик Евграф Крутень писал: «Все мы, военные летчики, уверены, что Нестеров не просто воткнулся, зажмурив глаза… он выполнил свою идею, которую высказал: „…Я не фокусник. Моя первая „мертвая петля“ — доказательство моей теории: в воздухе везде опора. Необходимо лишь самообладание. Теперь меня занимает мысль об уничтожении неприятельских аппаратов таранным способом, например, ударом на лету своими шасси сверху…“».
Авиатор Игорь Сикорский: «То, что другие люди способны делать при сильнейшем возбуждении, Нестеров делал спокойно, размеренно, с полным сознанием совершаемого».
Подвиг Нестерова вошел в книгу рекордов Гиннесса с необычной формулировкой. Скорее в книгу попал австрийский экипаж «Альбатроса»: летнаб лейтенант Фридрих Розенталь и летчик унтер-офицер Франц Малина. Их аэроплан стал первым самолетом, «уничтоженным тараном».
История авиации не меняла своих взглядов, их начали менять историки, взявшие под сомнение первенство Нестерова. Кому и зачем это понадобилось?
Геройский поступок Петра Нестерова долго оставался меченым роковой печатью. Полгода на самом активном Восточном фронте воздушные бои не велись. Самолеты противоборствующих сторон по-прежнему летали на разведку, и если происходили случайные встречи, то летчики ограничивались перестрелкой. Обострять ситуацию никто не хотел.
Но долго такое пассивное противостояние продолжаться не могло. Кто-то должен был идти на обострение…
Русские солдаты осматривают останки вражеского «Альбатроса», тараненного Нестеровым.
Летчик 4-го корпусного авиаотряда Александр Казаков тоже, как и Нестеров, давно размышлял о вооружении самолета. Он пополнял свой арсенал самодеятельными приспособлениями: брусками на проволочке, грузиками, гирьками, сетями… В конце концов остановился на «кошке с лапками». Ею он рассчитывал цеплять аэропланы неприятеля. От натяжения тросика на «кошке» срабатывал капсюль и детонировала пироксилиновая шашка.
С этим приспособлением он и вылетел 9 марта 1915 года на перехват германского двухместного биплана.
Вот как он сам вспоминал об этом вылете:
«Проклятая кошка (якорь) зацепилась и болталась под днищем самолета…
Что было делать: два фронта, сорок тысяч глаз русских и немецких смотрели на нас из окопов, уйти, не сделав ничего, находясь в нескольких метрах от противника, позор перед этими двадцатью тысячами русских глаз.
Тогда я решил ударить „Альбатрос“ колесами по его верхней поверхности. Недолго думая, дал руль вниз…
Что-то рвануло, толкнуло, засвистело, в локоть ударил кусок крыла моего „Морана“. „Альбатрос“ наклонился на один бок, потом сложил крылья и полетел камнем вниз…
Я выключил мотор — одной лопасти на моем винте не было. Я начал планировать, потеряв ориентировку, и только по разрывам шрапнели догадался, где русский фронт. Садился, парашютируя, но на земле перевернулся. Оказывается, удар был настолько силен, что шасси было вогнуто под крылья…»
Летчик остался жив — это вселяло надежду… Из оружия отчаяния таран превращался в рассчитываемый прием боя.
Вскоре примеру русских летчиков последовал англичанин лейтенант Лесли Форбс. Он ударом крыла своего истребителя нанес смертельный удар немецкому «Альбатросу». Уже в госпитале Форбс написал, что на таран пошел сознательно.
Роковая печать фатального исхода поединка с тарана была снята.
С весны 1915 года на аэропланах начали устанавливать пулеметы и необходимость в таранных ударах вроде бы исчезла. Кроме того, самолеты просто начали жалеть, война истощала их запасы.
Недавно исследователи авиационной истории «открыли» имя еще одного русского летуна, решившегося на отчаянный шаг. Пилот Широков (имя автору неизвестно) в августе 1919 года, разогнав свой «Фарман», врезался в колчаковский биплан, бомбивший боевые порядки Красной Армии.
Вот, пожалуй, и все имена самых первых последователей Петра Николаевича Нестерова. Казалось бы, на этом история тарана могла и прерваться. Самолеты начали вооружать пулеметами, пушками, маневром и скоростью. И действительно, необходимость в таранном ударе отпала. Но это продолжалось только семнадцать лет…
Воспользуемся передышкой и вернемся к «сенсационным» газетным спорам, которые перепутали жанр «расследования» с жанром «разоблачений». Один из нижегородских краеведов (даже не хочется называть его имя — Авт.) задумал оспорить первенство Нестерова в применении тарана и отдал его французу Гарро. Как доказательство он привел цитату из газеты «Волгарь» от 29 августа 1914 года.
В этот день газета опубликовала некролог по «геройски павшему летчику штабс-капитану Петру Николаевичу Нестерову».
«Петр Нестеров — человек беззаветно храбрый. Еще до открытия Россией военных действий, когда французский авиатор Гарро протаранил немецкий аэроплан и сам погиб, Петр Нестеров говорил своим близким:
