Анри Сен-Симон - Мемуары. Избранные главы. Книга 1
Король, знавший и о визите г-жи де Ментенон к Мадам, и о предмете их разговора, дал последней поуспокоиться и потом в тот же день пришел к ней, чтобы в присутствии ее и герцога Шартр-ского вскрыть завещание Месье; при сем присутствовали также канцлер и его сын как государственные секретари королевского дома и Терра, канцлер Месье. Ясное и разумное завещание, составленное в 1690 году, назначало исполнителем воли покойного того, кто в момент вскрытия будет первым президентом парижского парламента. Король сдержал слово, данное г-жой де Ментенон, ни о чем не вспоминал и вел себя крайне дружественно с Мадам и герцогом Шартрским, которому выказал чрезвычайную — и это слово не будет преувеличением — благосклонность.
Король пожаловал герцогу Шартрскому, кроме пенсиона, который тот получал и сохранил, пенсион покойного Месье, что составляло шестьсот пятьдесят тысяч ливров; таким образом, вместе с землями, принадлежавшими ему как принцу крови, и другими владениями у герцога Шартр-ского после выплаты Мадам вдовьей части и другого причитающегося ей наследства оставался доход в миллион восемьсот тысяч ливров; это не считая Пале-Рояля, Сен-Клу и других дворцов. Он сохранил то, что предоставлялось всегда лишь детям королей Франции, — гвардию и швейцарцев, которые были у Месье, кордегардию в крыле Версальского дворца, которая принадлежала Месье, своего канцлера, своего генерального прокурора, чтобы вести тяжбы от его имени, а не от своего, и право раздавать на своих землях все бенефиции, кроме епископских; короче, он полностью получил все, что имел Месье. Сохранив свои пехотные и кавалерийские полки, он получил и те, что имел Месье, а также его роты легкой и тяжелой кавалерии; кроме того, он принял титул герцога Орлеанского. Столь огромными, небывалыми почестями, равно как и увеличением пенсиона на сто тысяч экю в сравнении с тем, что получал Месье, герцог Шартрский обязан исключительно своему браку и недавним упрекам Месье, которые сами по себе могли принести ему лишь бесчестье, не испытывай король угрызений после ссоры с братом, которая, возможно, ускорила его смерть.
Со всем постепенно свыкаешься, но поначалу такие исключительные пожалования вызвали бесконечное изумление. Принцы крови были этим смертельно уязвлены. Дабы утешить их, король даровал Принцу и его дому пожизненно все привилегии первого принца крови, которые имел его отец, и увеличил пенсион на десять тысяч экю, так что теперь он составлял не сорок, а пятьдесят тысяч; это и был пенсион, причитающийся первому принцу крови. Герцог Шартрский имел все это при жизни Месье как внук короля Франции, но получил много больше после смерти Месье, и г-н Принц воспользовался этим. Пенсион Мадам и новой герцогини Орлеанской тоже был увеличен. Они приняли все визиты, в том числе и послов, и в течение сорока дней король часто навещал Мадам, и она бывала у него, у отпрысков королевского дома и у герцогини Бургундской, причем все они, за исключением короля, видели ее в длинном плаще и с траурной вуалью, а в Сен-Жермене она показывалась в полном вдовьем наряде; по прошествии срока она получила дозволение ежевечерне ужинать в обществе за королевским столом, бывать в Марли и появляться всюду без траурной вуали и вдовьего чепца, от которого, как она заявляла, у нее болит голова. Что касается остальных траурных одеяний, король отменил их, чтобы не видеть вседневно столь мрачных предметов. Отныне уже не казалось странным, когда Мадам встречали в обществе, даже на музыкальной мессе Монсеньера, рядом с ним, а там был весь двор, и вообще всюду, в привратницкой у сестер-визитандинок,[87] разве что не в алтаре у них, и все это под предлогом, что, бывая с королем и у него, она находится среди родных. Поэтому не было уже речи ни о монастыре, ни о Монтаржи, Мадам сохранила в Версале и свои апартаменты, и апартаменты Месье. Некоторое время сохранялось еще ограничение на спектакли, но уже зимой король часто просил Мадам приходить к г-же де Ментенон. где перед ним игрались музыкальные комедии, и все это под предлогом близкого семейного общения.
Король был в трауре полгода и взял на себя все расходы по великолепным похоронам. В понедельник 13 июня весь двор предстал королю в длинных мантиях. Монсеньер, лишь утром прибывший из Медона, снял мантию ради заседания государственного совета, но, выйдя из него, вновь надел и отправился в Сен-Клу подать святую воду вместе со всеми принцами крови, герцогом Вандомским и многими герцогами в порядке старшинства; его карету встречал герцог Орлеанский и его двор. Аббат де Грансе, первый капеллан Месье, подал кропило Монсеньеру и двум его сыновьям,[88] принцам крови Франции, а другой капеллан — всем остальным. В тот же день после обеда все придворные дамы в траурных вуалях пришли к герцогине Бургундской, у которой уже собрались все принцессы крови. Дамы присели всего лишь на минуту, после чего герцогиня Бургундская в сопровождении двора проследовала к королю, к Мадам, к герцогу и герцогине Орлеанским, затем поднялась в карету, где села на заднее сиденье с ее высочеством великой герцогиней,[89] а на переднем сиденье расположились три принцессы крови;[90] у одной дверцы сидела г-жа герцогиня, У другой — герцогиня дю Люд; сопутствовали им пятьдесят дам в собственных либо королевских каретах. Тут-то все и смешалось. Принцессам крови, каждая из которых должна была занимать отдельную карету, вздумалось сесть с герцогиней Бургундской. Никто этого не ожидал, поскольку такое случилось впервые; не знаю, какое преимущество они надеялись из этого извлечь. Это нарушило порядок следования других карет, который был установлен с предпочтением герцогинь над принцессами, одна из которых, г-жа д'Эльбеф, с досады бросилась в последнюю карету. Принцесса д'Аркур устроила г-же де Ментенон такой скандал, что король впервые приказал, чтобы в случаях, когда присутствуют принцессы, святую воду подавали лишь принцессы крови, и это было исполнено. Крик стоял чудовищный, и герцогиня Бургундская, которая неделю назад приезжала в Сен-Клу, где Месье давал ей парадный обед и устроил празднество, была до того удручена, что почувствовала себя дурно, и ей довольно долгое время пришлось пробыть в покоях герцога Орлеанского, прежде чем она смогла выйти подавать святую воду. Служба была великолепная, на ней присутствовали оба двора; герцог Бургундский, герцог Беррийский и герцог Орлеанский возглавляли траурную процессию, так как Монсеньер, не вполне еще оправившийся от удара, не решился подвергать себя риску, участвуя в долгой церемонии на жаре. Г-н де Лангр произнес надгробную речь, и довольно неплохую.
Не могу закончить рассказ о Месье, не вспомнив известную очень немногим историю о смерти Мадам, первой жены Месье, насчет которой никто не сомневался, что она была отравлена, причем совершенно явно. Ее любовные связи возбуждали ревность Месье, его извращенные склонности возмущали Мадам: его фавориты, которых она ненавидела, как могли, углубляли раздор между супругами, чтобы полностью завладеть мужем. Кавалер Лотарингский,[91] родившийся в 1643 году и бывший в ту пору в расцвете юности и красоты, взял над Месье полную власть и давал это почувствовать как Мадам, так и всему двору. У прелестной Мадам, которая была на один год младше кавалера Лотарингского, были все основания страдать из-за той власти, которую он забрал над Месье; король был тогда исключительно благосклонен к ней, и она добилась в конце концов изгнания кавалера Лотарингского. При известии об этом Месье упал без чувств, потом залился слезами и пал в ноги королю, умоляя отменить указ, повергший его в беспредельное отчаяние. Не добившись этого, он впал в ярость и удалился в Виллер-Котре. Пометав громы и молнии в короля и Мадам, которая всегда протестовала против того, что ее оттесняют, он не смог долго играть роль недовольного, тем паче в деле, постыдном в глазах общества. Король согласился ублаготворить его в другом: Месье получил деньги, заверения в благосклонности и дружбе; он возвратился весьма расстроенный, но постепенно наладил подобающие отношения с королем и Мадам.
Д'Эффиа, человек дерзкого ума, обер-шталмейстер Месье, и граф де Беврон, человек мягкий и спокойный, но желавший занимать высокое положение при Месье, у которого он был капитаном гвардии, а главное, жаждавший тянуть из него деньги, чтобы составить себе состояние, так как он был младшим сыном в бедном нормандском роду, состояли в тесной связи с кавалером Лотарингским, чье отсутствие нарушило все их планы; кроме того, они опасались, как бы его место не занял новый любимчик, который не станет так их поддерживать. Ни один из троих не надеялся на благополучную отмену изгнания, поскольку видели, что Мадам начала входить во все дела и что король только что посылал ее с таинственной миссией в Англию,[92] где она полностью преуспела, отчего возвратилась еще более торжествующей, чем прежде. Родилась она в июне 1644 года, отличалась прекрасным здоровьем, и это вынуждало их оставить все надежды на возвращение кавалера Лотарингского. А он в то время развеивал свою злость в Италии и Риме. Не знаю, кому из троих первому пришла эта мысль, но кавалер Лотарингский прислал двум своим друзьям надежный и быстродействующий яд с нарочным, который, возможно, даже не знал, что он везет. Мадам была в Сен-Клу и уже некоторое время выпивала в семь вечера, чтобы освежиться, бокал цикориевой воды. Воду эту приготовлял особый слуга; он держал ее вместе с бокалом и пр. в шкафу одной из передних при покоях Мадам. Эта цикориевая вода наливалась то ли в фаянсовый, то ли в фарфоровый кувшин, а рядом стояла простая вода для разбавления цикориевой, ежели она покажется Мадам слишком горькой. Через эту переднюю проходили к Мадам все посетители, и там никогда никто не дежурил, потому что всегда было полно народу. 29 июня 1670 г., следуя через эту переднюю, маркиз д'Эффиа улучил момент, которого так долго ждал. В передней не было ни души, и он видел, что позади тоже нет никого, кто направлялся бы к Мадам. Он свернул с дороги, подошел к шкафу, открыл, всыпал принесенный с собой яд, но, услышав чьи-то шаги, схватил кувшин с простой водой, а когда водворил его на место, слуга, приставленный к цикориевой воде, вскрикнул, подбежал и грубо спросил, что он делает около шкафа. Д'Эффиа, нисколько не смутясь, ответил, что просит прощения, но он умирал от жажды, а поскольку знал, что в шкафу стоит вода — тут он указал на кувшин с простой водой, — то не удержался и попил. Слуга продолжал ворчать, но д'Эффиа, успокоив его и еще раз извинившись, вошел к Мадам и, не выказывая ни малейшего волнения, принял участие в беседе вместе с другими придворными. О том, что последовало часом позже, я рассказывать не буду: это и без того наделало много шума по всей Европе.
