Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 2. С Юрием Гагариным
— Сколько оленей в заповеднике? — спрашиваю егеря.
— Восемьсот голов…
Зверей приходится теперь считать и беречь. Беречь хотя бы для того, чтобы слышать вот этот звук, заставляющий много веков бешено колотиться сердце охотника.
— «У-о-го-о!..»
Это большой, сильный олень ищет в осеннем лесу противника, зовет сразиться. Есть ли ему соперник?
— «У-о-го-о!..»
Есть! Еще один, еще… Мы оказались в центре лесной переклички. К засохшей груше привязываем лошадь и, стараясь не потерять друг друга в посветлевшем тумане, почти ощупью идем на зов.
Поляна в сыроватом, истоптанном копытами лесу. Запах мускуса и опавших листьев.
Ни одна ветка не должна хрустнуть под ногой. Обезумевший от возбуждения олень может и не услышать, но осторожная самка уйдет, а за ней уйдет и…
— Смотри, смотри!.. — щиплет за руку егерь.
В сорока шагах роет копытом землю олень.
Вот он закинул кверху ветвистую ношу на голове, напряг покрытую седыми космами шею:
— «У-о-го-о!..»
Противник отзывается, но медлит. В ярости олень уже который раз бросается на куст бересклета.
Фонтаном летит из-под рогов земля. На бересклете нет уже мелких веток, но олень все разбегается и бьет воображаемого недруга… Из осинника появляются два безмолвных молодых самца. «Старик» в ярости бросается, но молодые трусливо показывают «зеркало». Олень возвращается к бересклету.
В пору осенних свадеб олень не ест. Только воду пополам с грязью да случайные грибы находили в желудках убитых самцов. С первыми заморозками идет олень на поляну своей первой любви и тут, вытаптывая землю, зовет соперников.
Затрещали сучья. Враги наконец встретились… Нет, об этих минутах нельзя писать без восторга. В книгах и на полотнах многие видели эту картину: склонены, с раздутыми ноздрями головы, нацеленные вперед рога. Сухой треск.
Еще. Два великана расходятся, грозятся, пугают друг друга. Опять сухие удары рогов… Три самки тут же невозмутимо пощипывают траву. С сожалением гляжу на бесполезный фотоаппарат — темно…
Схватку не выдержал пришелец. При новой изготовке он вдруг раздумал нападать, поднял голову, прислушался. Наблюдавшая битву сойка уронила из клюва желудь и подняла отчаянный крик. Самки тотчас же шмыгнули в лес. За ними, ломая ветки, пошел и покровитель. Его противник постоял на поляне еще минуту, показал нам бородатую седую шею и царственную голову и, не переставая трубить, скрылся в осиннике.
Пока мы разыскивали лошадь, егерь рассказывал, сколько раз находил окровавленные, пронзенные рогами туши не успевших увернуться противников.
Олень с любопытством глядел на странных «соперников».
— А бывает, сплетутся рогами и погибают оба от жажды и голода… Ну как, понравилась схватка?
Я кивнул головой, но показал на фотоаппарат.
— До девяти будут реветь, а потом пойдут к реке. Попробуем подстеречь на просеке.
Егерь поставил меня за куст, а сам стал за сосну. Я достал объектив, а он развернул газету и поднес к губам ламповое стекло:
— «У-о-го-о!..»
Киваю головой: «Великолепно!» С трех сторон сразу приняли вызов. Но мы умолкли, ждем, когда туман чуть-чуть рассеется. Я поминутно достаю экспонометр, измеряю свет. Наконец стрелка подошла к нужной цифре. Егерь берет стекло и надувает щеки…
Минут двадцать шел к нам «противник». Наконец на просеке показалась ветвистая голова.
Егерь еще раз надул щеки. Олень подошел ближе, остановился, с любопытством разглядывая странных соперников. При первом щелчке фотоаппарата он вздрогнул, а когда я стал переводить пленку, понял^опасность, повернулся, но не побежал, а с достоинством шагнул в чащу. Таким же образом вели себя и еще два драчуна, вызванных нами на просеку. Потом прямо на нас вышли две испуганные чем-то самки. Но мы им показались еще большей опасностью. Они на секунду остановились и вдруг галопом бросились назад.
Все же я успел навести аппарат…
В девять часов все стихло. Тенькали и прыгали только синицы, стряхивая с веток капли осевшего тумана. Голосом, похожим на олений, прокричал вдалеке паровоз.
— Едут люди, — не то с завистью, не то с сожалением сказал егерь.
Мы сели в телегу и тихо тронулись по мягкой колее к дому.
— Завтра мороз будет, — по каким-то признакам определил егерь. — Мороз для оленей — первое дело. Любят мороз. Эх, поглядели бы — ревет, а у него дух изо рта!..
Я подумал: как хорошо, что рядом с большими городами и дорогами сохранился и бережется островок нетронутой, вечно радующей человека природы!
Фото автора. Воронежский заповедник.
27 октября 1960 г.
Два часа на дне моря
Старушка протянула рублевый билет, и в обществе трех ребятишек я шагнул в прохладное подземелье.
— Море ненастоящее, — серьезно сказала девушка у входа и улыбнулась.
Девушку звали Иза Васильева. С этой русалкой в белом халате мы и совершили путешествие, о котором я расскажу.
Путешествие длилось всего два часа. Мы не надевали скафандров и подводных масок, мы даже не замочили обуви. И все-таки увидели подводный мир. Впрочем, к чему интриговать читателя — экскурсовод Иза Васильева провела нас по морскому аквариуму.
— Аквариум основан очень давно… — Иза называет имена Миклухи-Маклая, Александра Ковалевского… Пока она рассказывает, вы разглядываете страшных, похожих на ежей рыб, чучело акулы, рыбу-петуха, осьминогов, каких-то червей в банках со спиртом. Это пестрое, не мертвое, заспиртованное царство, словно и выставлено для того, чтобы, спустившись вниз, вы могли прошептать: «Как хорошо все живое!..»
В лицо летят брызги. Это напуганная кем-то из ребятишек полоснула хвостом белуга… Три черные спины. Три родственницы в бассейне.
Только приглядевшись, начинаешь различать: эта вот тупорылая — белуга, это осетр, а эта, с крючковатым носом, — севрюга.
— Чистоплотная рыба. Нереститься ходит в пресную воду… — Иза рассказывает, что поубавилось этих рыб в Черном море. А я вспоминаю, как у плотины Куйбышевской ГЭС билась о бетонную стену белуга. Ее увидели, когда она, уже окровавленная, перевернулась вверх брюхом.
Великий инстинкт звал рыбу вверх по реке, но она не могла пройти…
— Белуга живет двести лет и вырастает до тонны весом. — Иза ведет нас мимо застекленных стенок. Полумрак, сыро и тихо.
Лунным светом сияет «море». Нежными лентами трепещут водоросли. На дне — половинная галька, покрытые слизью обломки скал. Все сделано так, чтобы морские жители чувствовали себя «как дома». И все-таки неволя есть неволя. Трудно для каждого завести специальное меню. Кормят всех одним блюдом — мелкой рыбешкой. Для тех, кто поменьше, рыбешку рубят. За общим «столом» вегетарианцы едят из одного котла с хищниками. Удивительную приспособляемость рыб можно наблюдать и в природе. На Каракумском канале я наблюдал, как вегетарианец-сазан с жадностью набрасывался на своих братьев, меньших по росту. Недостаток пищи сделал добряка-сазана хищником, и его, как щуку, ловили «на живца».
Конечно, нарушение естественных норм жизни не проходит бесследно. В аквариуме обитатели моря не болеют, но перестают размножаться и плохо растут. Это лишает работником станции ценных наблюдений, да и посетители могли бы увидеть любопытные сценки, например, заботу о потомстве.
Вот морской бычок. Его не сразу отличишь от камней — невзрачный и незаметный, а ведь это он слывет среди рыб самым примерным отцом. Самка лепит гнездо из песка и кладет туда икринки. С этой минуты бычок-отец становится на стражу. Он так бдителен, что некогда бедняге поесть. Выводятся из икры маленькие бычки, а самоотверженный отец умирает от истощения.
Или вот не менее интересная рыбка — смарида. Целый косяк шныряет взад и вперед за стеклом. У самки «одежда» скромная, а самец настоящий «стиляга»: пестрый, по боку лента. Но не это удивительно. Удивительно, что все рыбки родятся самками, а через три года превращаются в самцов. А у морского карася-ласкиря заведено наоборот: каждому карасю суждено превратиться в самку.
Удивительный, незнакомый и мало еще изученный мир за стеклом! Основные свои повадки подводные жители сохраняют и в неволе. Остановимся у ванны, где плавает камбала. Большинству эта странная, похожая на плоский блин донная рыба знакома в маринованном виде.
И, конечно, не все знают, как ловко маскируется камбала «на воле». На серых камнях она серая, перенесем на черное дно — моментально чернеет. В аквариуме проводили специальный опыт. Дно ванны окрасили под шахматную доску и пустили камбалу. На глазах бывший до этого серым «блин», как по линейке, разделился на клетки — черные и белые. Это явление в природе называют мимикрией. Оно встречается не только у морских животных — вспомните хамелеона…
