Михаил Брук - Четвёртый ингредиент
Так или иначе, а «теория водного питания растений» перестала быть символом веры. Нашлись люди, критически взглянувшие на эксперимент.
И тут же выяснилось: Ван Гельмонт пренебрег двумя унциями почвы, коей не доставало к концу опыта. Что и говорить, ничтожное количество.
«А какова калорийность сей субтильной субстанции? – спрашивал оппонентов французский физик Мариотт.- Быть может в ней куда более питательных веществ, чем в той массе продуктов, которую человек поглощает за свою жизнь.
Вдобавок, оказалось, что ни Ван Гельмонт, ни Бойль не брали в расчет воздух. Воздух, который, как установил «отец анатомии растений» Мальпиги, в союзе с почвой «кормит» растения.
Но приверженцы «водяной теории» не уступали. Уже в 1800 году, когда для многих ее несостоятельность стала очевидной, Берлинская академия вручила некому Шрадеру премию за работу, повторявшую постулаты голландца.
Многие «светила» почтенного заведения все еще чурались идей Палисси, Вудворта, Мариотта. Возможно, ученые мужи, даже не слыхивали о них, но, скорее всего, просто не желали знать. Наступало новое время. Время академических «войн».
Понятно, в дискуссиях лилась не кровь, а чернила. Обменивались не выстрелами, а словами. Но ожесточению научных споров, могли позавидовать и знаменитые полководцы. Недаром, сам Наполеон стал непременным участником заседаний Парижского «Института».
Кто знает, может аргументы и контраргументы интеллектуалов, их изощренные «courbette» и «balansier», «pas de deux» и «pas de trie» мысли, простые «flic-flac» логики легли в основу стратегий и тактик, разработанных великим человеком? Помогли ему одержать столько невероятных побед на полях сражений.
Но вернемся к открытию Вудворта. Мы уже знаем, англичанин отвергал воду, как единственный источник питания растений, и прочил им в пищу землю, точнее «землистое вещество земли». Хотя толком сам не мог объяснить, что сие такое.
Тогда-то, его соотечественник, выпускник Оксфорда, Джетро Туль и выступил с ненавязчивой «reprise». Он рекомендовал фермерам тщательно измельчать земляные глыбы, вывернутые плугом. Дельный совет, если не знать причины, побудившей ученого к подобной операции. Туль отвергал влагу, как основную пищу растений. «Истинной пищей» трав и деревьев он считал маленькие частички почвы.
«Все растения заглатывают их одинаковым образом, - писал он. – Рыхление увеличивают простор, на котором растение может «пастись», добывая себе пищу». Процесс заглатывания Туль не объяснял. За него это сделали издатели, неизменно изображая на обложках книг корни, оканчивающиеся миниатюрными челюстями.
Так, каковы же эти «частички земли», которые «съедают» растения? Трудно предположить, что «обитатели царства флоры проявляют в этом неразборчивость», - заметил шотландский ученый Френсис Хом. На протяжении многих лет он «колдовал» над стеклянными сосудами с травами и злаками. Добавлял к ним разные соли. Порой доводя растения до полного истощения. Но, вволю «поиздевавшись» над подопытными экземплярами, давал им небольшую порцию селитры или иного снадобья и возвращал к жизни.
«Драмы» и «трагедии», постоянно разыгрываемые Хомом в лаборатории, не снискали ему уважения среди коллег. Все-таки в основе научного познания лежат гуманные начала, а не на изуверские опыты. Естественно, что и результаты, полученные шотландцем, воспринимались, как фантастические и нелепые. Ну, кто поверит, будто растениям нужны соли, масло и... огонь?
Правда, существовало еще одно учение. «О соках земных». Эдакое неожиданное «cabriole», увидавшее свет во времена бестолкового царствования Людовика Пятнадцатого. Поводом послужили неурожаи, терзавшие Францию на протяжении восьми лет.
«В казне нет денег, в крестьянских дворах хлеба, в армии много больных,- рапортовал королю маршал де Грамон. – Обстановка для войны с Испанией складывается критическая».
Тогда, с подсказки медика маркизы Помпадур, доктора Кенэ, и обратились в Бордосскую академию. А там, не найдя ответа, объявили конкурс. Победителем и единственным участником, которого стал врач польского короля Иоганн Адам Клюбель. Доктор Адам хорошо разбирался в агрономии, химии, экономике, что не мешало ему время от времени ставить пиявки утомившемуся от пиров монарху.
Клюбель рассуждал примерно так. «Теория водного питания, как считают англичане, не состоятельна. Но что предложено взамен? «Землистое вещество» Вудворта? «Зубастые» растения Тула? «Огонь» чудака Хома? Маловато для нашего просвещенного века».
И «лекарь Иоганн», решил вернуться к истокам.
«Что мы имеем перед собой?- вопрошает он. И тут же отвечает.- Землю, плодородие коей разнообразно. Но даже самая богатая земля ничего не производит, если ее вовремя не оросит дождь. Выходит, правы те, кто полагает воду необходимой. Но влага лишь поит растения, кормит же, их питательный сок, образуемый водой и землей».
Клюбель так и не попытался выяснить: из чего состоит и каков с виду «питательный сок». За него это сделал немецкий химик Ахард, научившийся извлекать из почв и торфов некое бурое вещество. Жидкость напоминала слабо заваренный чай. И под действием кислоты в ней образовывались твердые черные гранулы.
«Сия субстанция сродни почвенному соку,- заключил ученый, чем темнее земля, тем больше сока удается выделить». И только. Немецкий химик оказался не любопытным. Потому-то теория питания растений в конце восемнадцатого века все еще напоминала разрозненные главы от некогда утерянной книги.
А была ли книга? Учение, к которому Палисси написал свое пророческое «Введение», вот уже два столетия пополнялось самыми невероятными фантазиями. Внешне противоречивые, они упрямо держались древнего постулата, выведенного еще Аристотелем: «Все питается тем, из чего состоит, и все питается из многого».
Неудивительно, столь туманное изречение каждым толковалась по- своему. Стоило немного поколдовать над колбами и ретортами, и из растения удавалось вытянуть и воду, и жир, и, даже твердые кристаллы солей. Искусство химиков росло год от года, как и вера в эксперимент. Но опыт – не просто умение пользоваться пробирками, колбами и химическими реактивами. А продуманные действия, подчиненные конкретной цели. Увы, многие ли помнили об этом? Потому-то новой панацеей от бесплодия земель стал …жир.
В памятках земледельца так и записали: «Прежде необходимо накормить почву влагой и жиром. Наилучшие из удобрений те, в которых содержаться разжиженные масла и превращенная в пар вода. Такое встречается только у веществ, находящихся в процессе брожения».
В ту пору, еще не подозревали о существовании микробов. И под «брожением» понимали изменение вещества, если при этом от него шел пар, и оно издавало резкий запах. Свежий навоз удовлетворял обоим требованиям. Вот и получалось, в который раз, что неверные рассуждения приводили к правильным выводам.
Беда в том, что выводы важны практикам. Науке же необходима истина. И то, что годилось для выращивания злаков, овощей и фруктов, ну, никак не помогало создать сколько-нибудь внятную теорию их питания. Теорию, которая не просто открыла бы путь к увеличению урожаев, но и сделала их более устойчивыми. Ибо библейская притча о «семи жирных и тощих годах» в восемнадцатом столетии продолжала оставаться не менее актуальной, нежели во времена фараонов.
Мнения множились. Ясности не прибавлялось. Земледелие зиждилось на старых, как мир понятиях и страдало от тех же бед. Наука же выказывала свою полную беспомощность. А кому нужны бесполезные умствования? Уж точно не людям, решившим преобразовать весь мир.
История Антуана Лорана Лавуазье тому подтверждение. Хотя он и выдвинул революционную для тех лет идею: «Растения черпают материалы, необходимые в своей организации в воздухе, который их окружает, воде, в минеральном царстве, а брожение и горение постоянно возвращают атмосфере и минеральному царству элементы, которые у него заимствованы». Идею, не оспариваемую даже в наши дни.
Увы, как часто случается, «борцы за свободу и равенство» оказались тупее и кровожаднее ниспровергаемых ими «тиранов». И в 1794 году по ложному обвинению в растрате Конвент отправил Лавуазье на гильотину. Петиции, просьбы, прошлые заслуги не возымели действия.
«Республика не нуждается в ученых!»- заявил председатель трибунала Коффиналь. Видимо, полагая, что варварство и жестокость куда важнее в «царстве справедливости», возводимом якобинцами на костях своих сограждан.
«Палачу довольно было мгновения, чтобы отрубить эту голову, - заметил после казни математик Лагранж, - но потребуются столетия, чтобы дать другую, такую же».
