KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Научные и научно-популярные книги » История » Виктор Тростников - Быть русскими – наша судьба

Виктор Тростников - Быть русскими – наша судьба

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Виктор Тростников, "Быть русскими – наша судьба" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Первый, общий вывод, на который наталкивает ознакомление с материалом, таков; эта мечта кардинально отличается от соблазнившей многих революционной мечты Октября. Если бы к тому времени в ЦК остались ещё большевики не по названию, а по сути, они прокляли бы Сталина, как ревизиониста, но он мудро позаботился о том, чтобы их не осталось. Практика отклонения от генеральной линии партии, указанной Марксом и Лениным, вместе с партией теперь прочно вошла в нашу жизнь.

Что сказал бы ортодоксальный марксист, услышав звучащую по всей стране в исполнении популярнейшего хора имени Пятницкого песню Захарова-Исаковского, где есть такие слова: «Так будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дому, до хаты»? Да он просто лишился бы дара речи. Жить богато, в то время как пролетарии в капиталистических странах грызут свои цепи! У истинного революционера само слово «богатство» вызывало ненависть, богатый был врагом, которого надо уничтожать. До окончательной победы коммунизма на всём земном шаре у нас не должно быть богатых и бедных – пока мы боремся за рабочее дело, мы все должны быть бедными, как монахи из нищенствующего ордена. Именно таким был верный сын революции Маяковский, который писал: «Мне и рубля не накопили строчки, краснодеревщики не слали мебель на дом, и, кроме свежевымытой сорочки, скажу по совести – мне ничего не надо». А тут – «живите богато»!

Или ещё одна всюду распеваемая песня, получившая – заметьте – государственную премию: «На газоне центрального парка в тёмной грядке цветёт резеда, можно галстук носить очень яркий и быть в шахте героем труда». До какой же степени должен обмещаниться шахтёр, пролетарий, чтобы надеть галстук, да к тому же не простой, а очень яркий! В двадцатых годах любой галстук вызывал сомнение в верности классу, все начальство ходило в косоворотках, а осторожный академик Ландау всю жизнь носил только ковбойки. Да и сам товарищ Сталин ни разу в жизни не надел галстука, как же мог он допустить такую контрреволюционную песню?

И, наконец, «курортные» шлягеры «Сашка, ты помнишь наши встречи в приморском парке, на берегу» и особенно побившее все рекорды прокручивания на патефонах, ставшее символом конца тридцатых танго «Утомлённое солнце». Уже то, что таким бешеным успехом у миллионов пользовалось танго, было бы для Маркса огорчительным. В двадцатых тоже танго было в ходу, но тогда им увлекались нэпманы – С них какой спрос, у них классовой сознательности быть и не могло, но нэпманов не стало, а танго сделалось только популярнее. И ведь из этого «Утомлённого солнца» без всякого стеснения выглядывает то, что так ненавидел Маяковский, – «мурло мещанина».

Другой признак обмещанивания советских людей – реабилитация в тридцатых годах гитары как музыкального инструмента, прежде считавшегося чуждым рабочему классу. Её начал пропагандировать Иванов-Крамской, и партия, вместо того чтобы его одёрнуть, даже присвоила ему какое-то звание, а потом сделала руководителем хора.

О чём всё это свидетельствовало? Об очень простой вещи. Наш героический народ, пережив все ужасы революции и Гражданской войны, готов был прилагать новые усилия для восстановления могучего государства и действительно их прилагал, но он захотел пожить наконец не только ради государства, но и немного ради себя самого. Не всё ведь отдавать землю в Гренаде тамошним крестьянам, пора уже благоустраиваться и на собственной земле.

Это подтверждают и фильмы того времени. Незадолго до войны кинопрокат сделал нашим зрителям неожиданный подарок: купил у Австрии и выпустил на массовый экран две картины с участием Франчески Гааль: «Петер» и «Маленькая мама», где одна из самых махрово-буржуазных стран мира изображалась не царством безжалостной эксплуатации и социального неравенства, а идиллическим райским уголком, где у всех имеются равные возможности раскрыть свои таланты и снискать любовь и признание. А затем всех потряс «Большой вальс», о котором много лет спустя написаны ностальгические стихи:

На вечернем сеансе, в небольшом городке
Пела песню актриса на чужом языке.
Сказку венского леса я увидел в кино —
Это было недавно, это было давно.

Почему партия разрешила советскому искусству культивировать те человеческие чувства, которые, согласно всё ещё официально исповедуемой ею марксистской идеологии, считались порождением мелкобуржуазной стихии? Всё по той же причине: народ заставил её сделать это. Это была действительно стихия, которую невозможно было сдержать, но никакая не мелкобуржуазная, а стихия нормальных человеческих порывов души, побуждений, влечений, стремлений и надежд. Партия прекрасно понимала, что воспроизводимое ею наверху каждого номера газеты «Правда» заклинание «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» давно воспринимается читателями как простой узор, лишённый какого-либо смысла и содержания. Русскому человеку был близок и симпатичен не пролетарий, а всякий, кто был добр, честен и отзывчив, признавал святость домашнего очага, любил свою семью, растил детей – иными словами, был не представителем какого-то класса, а просто человеком. Мы устали от ненависти к богатым и вместо зависти к ним стали испытывать желание тоже стать богатыми. И Сталин был вынужден обнадёжить нас в этом, произнеся свою знаменитую фразу: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее».

Понятно, что коль скоро было разрешено показывать на экране не «революционные», а обычные человеческие чувства, то киноискусство стало сразу же воспевать одно из самых сильных таких чувств – любовь. Ортодоксы тоже заклеймили бы это как мещанство. Эта вечная тема звучала и прежде, но она использовалась лишь для того, чтобы показать, как истинные коммунисты наступают на горло этому природному чувству, если оно мешает им служить делу мирового пролетариата. Любовь Яровая порывает со своим мужем, а героиня рассказа Лавренёва «Сорок первый» вообще расстреливает любимого человека, ибо в обоих случаях она – «красная», а он – «белый». Теперь любовь стала поэтизироваться и романтизироваться, подаваться как всепобеждающая сила, которой не страшны ни расстояния («Свинарка и пастух»), ни житейские препятствия («Моя любовь»). Настоящим гимном любви можно назвать картину, вышедшую на экраны как раз к началу войны, – «Сердца четырёх» с изумительной и неповторимой Валентиной Серовой в главной роли. Этот шедевр иногда и сейчас показывают по телевидению, и, когда его смотришь, невольно возникает вопрос: почему же в сталинскую эпоху, которую нынче принято клеймить как тоталитаризм, делались фильмы такого высокого качества, которое при сегодняшней демократии никак не достигается?

Это – очень серьёзный философский вопрос, выходящий за рамки киноведения. Почему-то именно в тридцатых годах, когда репрессии были в самом разгаре, когда все боялись сказать или сделать что-то не то, когда поощрялось и стало массовым явлением доносительство, а на всё наложила свою тяжёлую лапу партийная цензура, начался небывалый расцвет всех видов советского искусства. Парадоксально, но факт: самая несвободная страна мира где над каждым висел дамоклов меч ночного ареста, и марксистское лжеслово, как цепными псами, охранялось бдительными идеологами, стала настоящей страной художественных талантов! Высочайшего уровня достигла живопись, где работали такие мастера, как Нестеров, Дейнека, Рылов, Архипов, Малявин, Корин, Пластов, Лактионов, Непринцев, Решетников и другие. Вряд ли в какой-то другой период Россия могла похвалиться таким обилием скульпторов мирового класса, к числу которых принадлежали Меркуров, Мухина, Шадр, Конёнков, Вучетич и Аникушин. Своими работами они доказывали, что монументальное изобразительное искусство находится у нас на подъёме и занимает одно из первых мест в мире. Музыкальное творчество в области классического жанра было отмечено в России такими именами, как Шостакович и Прокофьев, которым, по всеобщему мнению специалистов, в то время не было равных на Западе.

Ещё более поразительным был феномен советского песенного творчества, достойного того, чтобы специалисты написали о нём тома исследований. Такого взлёта песенного жанра не было во всей нашей истории. И эта планка не опускалась с начала тридцатых и до самого развала Советского Союза, когда песенное искусство вдруг просто вымерло, как вымерли динозавры. Хотя историю советской песни можно разделить на три периода – довоенный, военный и послевоенный, и каждый налагал на неё свой неповторимый отпечаток, её качество оставалось неизменным, и сегодня, когда она безвозвратно ушла в прошлое, мы можем вспоминать о ней как о чуде. Как Дух, о котором говорил Иисус Никодиму, она неизвестно откуда пришла и непонятно куда исчезла. На целых пятьдесят лет русский народ стал поющей нацией, выражавшей в песнях все нюансы своей сложной и богатой душевной жизни. Казалось, эти песни рождались сами, отвечая потребностям народного сердца, их ласкающие ухо мелодии были так естественны, что люди с удивлением спрашивали себя: почему же я сам не сочинил эту мелодию? И всё-таки это не был фольклор, великие советские песни были написаны великими композиторами, появившимися в России в изобилии. Перечесть их невозможно, напомним лишь несколько имён, взятых почти наобум: Дунаевский, Книппер, братья Покрасс, Блантер, Соловьёв-Седой, Никита Богословский, Захаров, Листов, Александров, Новиков, Эшпай, Тихон Хренников, Туликов, Фрадкин, Френкель, Колмановский, Мокроусов и – последние могикане – Пахмутова и Тухманов. Не знаешь, кого здесь выделить, какую песню признать самой-самой – «На закате бродит парень мимо дома моего» Захарова – Исаковского, «Дороги» Новикова – Ошанина, «Одинокая гармонь» Мокроусова – Исаковского или их же «Враги сожгли родную хату». А во «втором эшелоне» у нас были такие песни, которые в любой другой стране были бы признаны вершиной, – назовём хотя бы «Спят курганы тёмные…» Никиты Богословского.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*