Эдвард Томас - Будда. История и легенды
Когда четыре недели (или семь недель) подошли к концу, явились два купца, Тапусса и Бхаллика, ехавшие из Уккулы (Ориссы). Предупрежденные божеством, они, приблизившись к Будде, предложили ему рис и медовые пряники. Будда подумал: «Татхагаты не принимают еду в руки. Куда мне принять рис и медовые пряники?» Тогда четыре великих царя, боги четырех стран света, принесли четыре каменные чаши. Он принял чаши и поел, когда в них положили еду[168].
После трапезы купцы отвесили ему земной поклон и сказали: «Господин, мы идем к вам, как в убежище, мы идем к Учению, как в убежище. Примите нас отныне и на всю жизнь как мирян — последователей, которые пришли к нему как в убежище». Вот какими были первые буддийские миряне, посвященные при помощи двойной формулы[169]. Рассказ об этом посвящении неудачно помещен непосредственно перед фрагментом, в котором говорится о сомнениях Будды в необходимости наставлять людей; однако он действительно не обучал купцов. В «Лалитавистаре» он произносит долгое заклинание, даруя им богатство и счастье в четырех четвертях мира и под двадцатью восемью лунными созвездиями. Все события вплоть до этого момента оказываются вставками в более старый рассказ, который снова продолжается в Винае. Там в тех же канонических выражениях, что и в «Маджджхиме», но от третьего лица, рассказывается о посещении Будды Брахмой, о желании обучить своих бывших учителей, о встрече с Упакой и о путешествии в Бенарес к пяти монахам.
Согласно Винае, вслед за этим Будда произнес речь в наставление монахам. Более ранний рассказ не только опускает это, но и утверждает, что Будда обучал двух монахов, в то время как трое уходили за подаянием, и трех монахов, в то время как двое уходили за подаянием, и так до тех пор, пока они не достигли нирваны. Другими словами, когда складывалось это повествование, легенда о первой проповеди еще не возникла. Конечно, можно считать, что повесть о первой проповеди относится к старой традиции, независимой от Канона, но в каноническом повествовании ничто не свидетельствует о том, что его составителю было известно о ней. Именно каноническую версию принимают и комментаторы, вставляя в нее повесть о первой проповеди. Комментаторы знали, что Будда должен был произнести проповедь, и в Каноне они нашли — точно так же, как нашли первые слова Будды, — проповедь, которая определенно содержит фундаментальные принципы буддизма.
Первая проповедь
Эти две крайности, о монахи, не должен практиковать тот, кто удалился от мира. Что это за крайности? Соединенная со страстями, низкая, пошлая, грубая, низкая и бесполезная и соединенная с самоистязанием, мучительная, низкая и бесполезная. Избегая этих двух крайностей, Татхагата обрел знание Срединного пути, дающего зрение и знание и стремящегося к покою, постижению, просветлению, нирване.
Что такое, о монахи, Срединный путь, дающий зрение?.. Это Благородный Восьмеричный путь, а именно правильное понимание, правильное стремление, правильная речь, правильное действие, правильный образ жизни, правильное усилие, правильная внимательность, правильная концентрация. Вот это, о монахи, Срединный путь...
1. И вот, о монахи, благородная истина о страдании: рождение — страдание, старость — страдание, болезнь — страдание, смерть — страдание. Печаль, плач, уныние и отчаяние — страдание. Соединение с неприятными вещами — страдание, недоступность желаемого — страдание. Одним словом, пять кханд привязанностей — это страдание.
2. И вот, о монахи, благородная истина о причине страдания: стремление, ведущее к перерождению, соединенное с удовольствием и страстью, которое находит повсюду удовольствие, а именно стремление к страсти, стремление к существованию, стремление к несуществованию.
3. И вот, о монахи, благородная истина о прекращении страдания: прекращение без остатка этого стремления, отказ, отречение, освобождение, отсутствие привязанностей.
4. И вот, о монахи, благородная истина о пути, ведущем к прекращению страдания: это благородный Восьмеричный путь, а именно правильное понимание, правильное стремление, правильная речь, правильное действие, правильный образ жизни, правильное усилие, правильная внимательность, правильная концентрация. Это благородная истина о страдании. Так, о монахи, среди ранее неслыханных учений возникли во мне зрение и знание, возникли мудрость, знание и свет. Следует постигнуть эту благородную истину о страдании. Так, о монахи, среди ранее неслыханных учений была постигнута мной эта истина. И так, о монахи, среди ранее неслыханных учений возникли во мне зрение и знание (повторяется в тех же выражениях об остальных истинах с теми отличиями, что причина боли во второй истине должна быть отброшена, третья — о прекращении боли — должна быть осознана, а четвертая — Благородный Восьмеричный путь — осуществлена).
Пока не были как следует очищены мое троичное знание и понимание в этих благородных истинах с их двенадцатью подразделениями, о монахи, в мире с его богами, Марой, Брахмой, с отшельниками, с брахманами, богами и людьми я не достиг высшего полного просветления. Это я знал.
Но когда были как следует очищены мое троичное знание и понимание в этих благородных истинах с их двенадцатью подразделениями, тогда, о монахи, в мире... я достиг высшего полного просветления. Это я знал. Знание возникло во мне, возникло понимание того, что освобождение моего сознания непоколебимо; это моя последняя жизнь; больше перерождений не будет.
К концу проповеди Конданна достиг знания о том, что все подверженное происхождению также подвержено прекращению. И боги, живущие в земле, провозгласили весть о том, что Господин повернул Колесо Учения. Весть эта, передаваясь через богов разных разрядов, поднялась вверх к миру Брахмы. Тогда господин произнес такую удану: «Поистине Конданна достиг знания (аннаси); поистине Конданна достиг знания». Поэтому его стали звать Анната-Конданна, «Конданна, достигший знания». Тогда он попросил, чтобы над ним свершили паббаджа, церемонию оставления мира, и упасампада, церемонию рукоположения, и был посвящен со словами: «Приди, монах (эхи, бхиккху), учение провозглашено; веди благочестивую жизнь, чтобы полностью положить конец страданию». Это считается первоначальной формулой рукоположения, созданной самим Буддой. После дальнейших наставлений были посвящены Ваппа и Бхаддия, а за ними Маханама и Ассаджи.
Тогда Будда стал проповедовать им о несуществовании души. Душа (атман), существование которой отрицается, это не самость, данная в актуальном опыте. Оспаривается теория постоянной природы души, реальности, которая крылась за всеми психическими феноменами. Доказательством служило то, что, какую бы часть индивида мы ни взяли, телесную или умственную, мы не сможем указать в ней ни на один постоянный элемент, и, когда индивид свободен от всех страстей (рага) или стремлений (танха), которые вынуждают эти элементы перерождаться, он освобожден.
Проповедь о приметах Не-Души
Тело, монахи, бездушно. Если бы тело, монахи, было душой, это тело не было бы подвержено болезни и о теле можно было бы сказать: «Пусть мое тело будет таким, пусть мое тело не будет таким». Но вот потому, что тело бездушно, монахи, оно подвержено болезни и невозможно о нем сказать: «Пусть мое тело будет таким, пусть мое тело не будет таким».
Чувство бездушно... восприятие бездушно... совокупности бездушны...[172]
Сознание бездушно. Ведь если бы сознание было душой, это сознание не было бы подвержено болезни и о нем можно было бы сказать: «Пусть мое сознание будет таким, пусть мое сознание не будет таким».
Но вот потому, что сознание бездушно, монахи, оно подвержено болезни и невозможно о нем сказать: «Пусть мое сознание будет таким, пусть мое сознание не будет таким».
— Как вы думаете, монахи, тело постоянно или непостоянно?
— Непостоянно, Господин.
— Но непостоянное мучительно или приятно?
— Мучительно, господин.
— Но подобает ли думать о том, что непостоянно, мучительно и подвержено переменам: «Это мое, это я, это моя душа?»
— И вправду нет, господин.
(То же о чувстве, восприятии, совокупностях и сознании.) По этой причине действительно, монахи, какое бы тело, прошлое, будущее или настоящее, внутреннее или внешнее, грубое или тонкое, низкое или замечательное, близкое или далекое, должно рассматриваться тем, кто должно и правильно понимает, так: «Все это тело не мое, это не я, не моя душа». (То же о чувстве и пр.)
Постигая это, монахи, ученый благородный ученик испытывает отвращение к телу, к чувству, к восприятию, к совокупностям, к сознанию. Чувствуя неприязнь, он избавляется от страсти, посредством избавления от страсти он освобождается, и в освобожденном возникает знание об его освобождении. Он понимает, что перевоплощение разрушено, ведется благочестивая жизнь, совершено то, что надо было совершить, нет (для него) ничего за пределами этого мира.
