Мариан Брандыс - Адъютант Бонапарта
Сулковский проиграл. И не мог не проиграть. Неизвестно, связывал ли Наполеон, позволяя своему адъютанту создание первого пробного польского батальона с этим позволением какие-то дальнейшие и более серьезные планы касательно самого Сулковского. Но если даже так было, то после окончательной разработки идеи польских отрядов в Италии как вспомогательного корпуса на ломбардской службе роль Сулковского все равно должна была завершиться. На задуманную таким образом польскую армию не должен был иметь влияние мечтатель "со слишком буйным воображением", известный своими симпатиями к радикальным итальянским патриотам, бескомпромиссный якобинец, которого Бонапарт упрекал в "отсутствии политического чутья".
Месяцы формирования легионов наверняка были самым тяжелым периодом в жизни нашего героя. Вся четкая конструкция его планов на будущее рассыпалась в прах. Старый генерал Домбровский, олицетворяющий в его глазах шляхетскую Польшу, перечеркнул все его годами вынашиваемые мечты и перехватил у него роль будущего освободителя отчизны. Молодой оскорбленный радикал не мог принудить себя к тому, чтобы дать справедливую оценку Домбровскому и легионам, и до конца оставался противником этого предприятия. Человека, который занял его место, он считал безыдейным кондотьером, а создаваемую им армию - жалкой карикатурой на задуманную им, Сулковским, революционную польскую армию.
Последний акт этого трагического конфликта разыгрался через полгода после первой миланской встречи на исходе мая и в начале июня 1797 года, сразу же после возвращения Сулковского из "освобожденной"
Венеции.
В начале лета 1797 года легионы переживали период бурного роста. Вопреки первоначальным опасениям Домбровского подписание Леобонского перемирия отнюдь не затормозило формирование польских воинских соединений в Италии. Заключение окончательного мира казалось еще очень далеким, а постоянно возникающие слухи о срыве переговоров и скором возобновлении военных действий будили в польских сердцах новые надежды. Только сейчас начинали приносить плоды воззвания, посланные Домбровским и Выбицким на родину и в эмигрантские центры. В новую польскую армию, точно на подлинную родину, отовсюду стекались изгнанники. На квартиры легионов в Пальманове, в Тревизо, а потом в Болонье беспрерывно являлись все новые и новые добровольцы: дезертиры из австрийской армии, беглецы из русской и прусской частей Польши, а также различные авантюристы и проходимцы. Особую известность приобрел отважный капитан Липчинский, который дальнюю дорогу из Польши в Италию проделал... пешком.
Домбровский творил чудеса, чтобы всю эту "свору оборванцев" одеть и вооружить, раздобыть для нее провизию и жалованье, превратить ее в регулярное войско.
В этом ему деятельнейшим образом помогал шеф "портновского заведения" легионов Казимеж Конопка, бывший варшавский террорист, изгнанный из Польши за участие в казнях тарговичан.
Имя Конопки я привожу специально для того, чтобы показать, что не все польские радикалы относились так неприязненно к Домбровскому и легионам, как Сулковский. С той минуты, как польская армия в Италии стала свершившимся фактом, многие эмигрантские радикалы немедленно заявили о своем вступлении в нее, отложив покамест давние счеты и споры о социальном облике будущей Польши. Казимеж Конопка был не единственным якобинцем в штабе легионов, кроме него, к ближайшим соратникам Домбровского принадлежали: братья Ян и Людвик Дембовские, Гамилькар Косинский и Клеменс Либерадский, один из основателей парижской Депутации.
По мере того как легионы крепли, изменялась и позиция ведущих идеологов Депутации. Легионы генерала Яна Генрика Домбровского, имеющие опору в мощной организационной базе Итальянской армии и возглавляемые опытными военными специалистами, оказались предприятием более солидным и более обещающим, нежели вольница "военной конфедерации" в Валахии под командованием самозванного "главнокомандующего коронными и литовскими армиями" генерала Ксаверия Домбровского. В результате постоянных слухов о новой войне с Австрией ослабевали и сомнения географического плана.
Победный ореол Бонапарта придал надеждам на то, что легионы пробьются в Польшу, весьма реальные очертания. В среде эмиграции начали верить, что будущий строй освобожденной родины определяет те, кого поддержат итальянские легионы. Так что Депутатской партии приходилось менять свою политику. Бывшие противники итальянских легионов начинают яростную борьбу за политическую радикализацию уже сформированных легионов и за то, чтобы вырвать их из-под влияния умеренного Агентства.
На практике это означало по-прежнему борьбу с генералом Яном Генриком Домбровским как "человеком Выбицкого и Бара". Позицию Домбровского старались прежде всего поколебать тем, чтобы провести на командные должности как можно большее число офицеров продепутатской ориентации. Покуда эту новую политику проводили на расстоянии - из Парижа, Венеции, Дрездена, где сосредоточены были основные массы беженцев, - она еще не была для Домбровского особенно опасной. Ситуация обострилась только тогда, когда много поляков из Венеции, покинувших этот город из-за военных действий, перебрались в Болонью, где размещались легионы, и в Милан, где находилась штаб-квартира французской армии.
Отношение венецианских поляков к Домбровскому было особенно агрессивным. Это объяснялось тем, что первые проекты создания польской армии из австрийских пленных, как я уже упоминал, вышли именно из Венеции. Известно по многим историческим данным, что посланцы польской эмигрантской колонии в Венеции - между ними и мятежные генералы Колыско, Вышковский и Лазнинский - еще в марте 1795 года добивались у французского правительства разрешения на формирование польских легионов. Поэтому венецианские политики считали себя духовными отцами всей польской армии в эмиграции, никоим образом не желали терпеть "несправедливого" возвышения Домбровского и всячески добивались того, чтобы решающим образом влиять на все организационные вопросы формирования легионов. Главным инициатором этого был генерал-майор Франтишек Ксаверий Лазнинский, предводитель основанной в Болонье Патриотическо-демократической партии, честолюбивый человек и не стесняющийся в средствах политический игрок. Вот этот-то генерал Лазнинский и явился виновником окончательного поражения и компрометации Сулковского.
27 мая 1797 года Ян Генрик Домбровский приехал в Милан, чтобы уладить с Бонапартом несколько важных дел, связанных с легионами. Беспрестанная погоня за командующим французской армией входила в число постоянных обязанностей создателя легионов. Когда переписка не давала результатов, генерал оставлял всю "лавочку" на помощников, а сам, как обычный турист, усаживался в почтовый дилижанс, держа в дорожной сумке всю свою личную канцелярию, и порою неделями гонялся за перелетающим с места на место Бонапартом, чтобы найти его наконец, вечно занятого и спешащего, и во время короткого перерыва между совещаниями изложить ему свои соображения или получить от него необходимую подпись.
На сей раз Домбровскому нужно было договориться об окончательном статуте легионов и в первую очередь получить согласие на замещение нескольких высших офицерских должностей предложенными им кандидатами. Находящиеся в Милане противники Домбровского - среди них и Лазнинский сочли это идеальным моментом для решающего сражения за легионы и решили вместо кандидатов Домбровского подсунуть своих. Единственным человеком, который мог это осуществить, был, разумеется, польский советник Бонапарта капитан Юзеф Сулковский.
О всей этой интриге, называемой некоторыми историками "интрига Сулковского против Домбровского", мы узнаем из письма Домбровского, посланного 12 июня из Милана к адъютанту Тремо в Болонью.
...Мне бы пришлось записать целый лист, ежели бы я захотел рассказать вам, что тут со мной вытворяли, прежде чем я сумел получить от Бонапарта подпись под назначениями. Стшалковский дал мне знать, что Лазнинскому как-то удалось перетянуть на свою сторону Сулковского и что тот у Бонапарта сделает все, чтобы мне помешать... Я незамедля поехал в Милан, отдал список Бонапарту, но, к моему и всех порядочных людей удивлению, мне вернули совсем другой список с его подписью... весь он был сделан собственной рукой Сулковского... Тогда только я раскрыл всю интригу и то, что Сулковский был инициатором ее; но я все же не утратил резону и поехал с Вельгорским в Момбелло к Бонапарту, изложил ему все дело, сказал, что подле него находится некто, мешающий нам, показал ему список, который он подписал, и растолковал, чем он отличается от моего. Он долго беседовал со мной и с Вельгорским, велел подать перо и чернил... и подписал мой список... Мы были у него до обеда и вернулись в Милан довольные и успокоенные...
