Артур Конан-Дойль - Повести и рассказы разных лет
1893 г.
Убийца, мой приятель
- Сорок третьему номеру никак не становится лучше, доктор, - с заметным упреком в голосе сообщил старший надзиратель, просунувший голову в приоткрытую дверь моего кабинета.
- Ну и черт с ним, с сорок третьим номером! - ответствовал я, не отрываясь от свежего выпуска "Австралийского хроникера".
- А 61-й жалуется на боли в горле. Неужели вы ничем не можете ему помочь?
- Этот тип и так напоминает ходячую аптеку! - возмутился я. - Он пожирает не меньше половины всей продукции британской фармацевтической промышленности; что же касается его горла, то оно здоровей, чем у нас с вами.
- Еще поступили жалобы от седьмого и сто восьмого номеров, - продолжал старший, сверившись с записями на голубом листочке бумаги, - но эти двое хроники, двадцать восьмой вчера отказался работать - заявил, что от поднятия тяжестей у него в боку колоть начинает. Если не возражаете, доктор, я попросил бы вас осмотреть его. Да, еще с тридцать первым неладно. Это тот самый, что убил Джона Адамсона с брига "Коринф". По ночам с ним такое творится, что никакого сладу, - кричит, стонет, мечется.
- Ну, ладно, ладно, схожу посмотрю попозже, - сказал я со вздохом, отложил газету и налил себе чашечку кофе. - Надеюсь, больше у вас ко мне ничего серьезного нет?
Надзиратель просунул голову в помещение еще на несколько дюймов и, понизив голос, заговорил конспиративным тоном:
- Прошу прощения, доктор, но я заметил, что восемьдесят второй навроде как простыл и кашляет. Вот вам хороший предлог заглянуть к нему в камеру и поговорить, ежели повезет.
Чашка кофе застыла у меня в воздухе на полпути к губам, а я в изумлении воззрился на абсолютно серьезную физиономию тюремного чиновника.
- "Предлог"? "Если повезет"? Да о чем, черт возьми, вы изволите толковать, Макферсон?! - воскликнул я в искреннем негодовании. - Разве вам не известно, что, помимо заключенных, я обслуживаю еще и жителей нашего города и каждый вечер приползаю домой на четвереньках, уставший как собака? А вы позволяете себе навязывать мне дополнительного пациента, да еще утверждать, что мне нужен предлог для того, чтобы его посетить?!
- Ручаюсь, доктор, он вам понравится, - настаивал Макферсон, успевший к этому времени просунуть в дверь еще и плечо. - История этого парня заслуживает внимания, если только вам удастся его расшевелить, хотя он по натуре не из тех, кого можно назвать разговорчивыми. А, может, вы просто не знаете, кто такой восемьдесят второй номер?
- Не знаю и знать не желаю! - отрезал я в полном убеждении, что надзиратель пытается навязать мне в качестве знаменитости какого-нибудь местного подонка.
- Его фамилия Мэлони, - сказал Макферсон. - Тот самый, что согласился выступить королевским свидетелем в деле об убийствах в Блюмендайкском каньоне.
- Не может быть! - От волнения я поставил чашку обратно на стол, так и не донеся ее до рта. Это имя было мне хорошо знакомо. Я слышал о череде безжалостных убийств и даже читал очерк об этом деле в одном из лондонских журналов задолго до переезда на жительство в колонии. Я припомнил, что по степени жестокости описанные преступления превосходили деяния таких печально знаменитых извергов, как Берк и Хейр, а также тот факт, что один из главарей банды спас свою шкуру, согласившись дать на суде показания против своих подельников.
- Вы уверены? - спросил я, уже чуточку спокойней.
- Еще бы! Это Мэлони, можете не сомневаться. Главное - разговорить его, доктор, а уж потом вы такое услышите, что и во сне не приснится. С таким малым стоит познакомиться поближе, и это еще скромно сказано! - добавил он с ухмылкой, после чего вобрал голову в плечи, прикрыл дверь и исчез, оставив меня заканчивать завтрак в одиночестве и размышлять о только что услышанной сногсшибательной новости.
Тюремный врач в Австралии - должность незавидная. В Сиднее или Мельбурне к этой службе можно приспособиться, но в таком маленьком городишке, как Перт, развлечься почти нечем, а те немногие возможности рассеять скуку, которые там все же имеются, давным-давно приелись. Климат здесь отвратительный, а местное общество лишь немногим ему уступает. Овцы и крупный рогатый скот - основа благосостояния большей части населения, поэтому главным предметом разговора служат цены на шерсть и мясо, проблемы разведения, выведение новых пород и заболевания животных. Будучи приезжим и "чужаком" и не разбираясь ни в одной их вышеупомянутых тем, я безнадежно зевал, когда рядом с жаром обсуждали новые методы дезинфекции овец или способы лечения шелудивости. В результате я оказался в состоянии интеллектуальной изоляции и рад был любой зацепке, способной хоть немного развеять монотонность моего существования. В такой ситуации убийца Мэлони, несомненно обладающий ярко выраженной индивидуальностью и своеобразной манерой поведения, мог послужить катализатором в пробуждении к активной деятельности моего изрядно отупевшего мозга. Я принял твердое решение последовать совету надзирателя и постараться поближе познакомиться с этой загадочной личностью. Закончив утренний обход, я остановился перед дверью с номером "82", мгновение постоял перед ней, а затем открыл замок и вошел.
Обитатель камеры лежал на тюремной койке, но при моем появлении встрепенулся, резко, повернулся в мою сторону, спустил на пол длинные ноги и сел, устремив на меня наглый, вызывающий взгляд, не суливший ничего хорошего для предполагаемой доверительной беседы между нами. Его резко очерченное бледное лицо, волосы песочного цвета и единственный глаз сине-стального оттенка придавали физиономии заключенного неуловимое сходство с хищником из семейства кошачьих. Роста он был высокого, с хорошим телосложением и развитой мускулатурой, вот только плечи у него чрезмерно сутулились, создавая впечатление горбатости. Столкнувшись с этим человеком где-нибудь на улице, случайный наблюдатель увидел бы перед собой ладно скроенного мужчину с довольно привлекательной наружностью и манерами щеголя. Последнее выражалось даже в том, как Мэлони носил уродливую тюремную одежду в одном из самых гнилых исправительных заведений в стране - полосатая роба и такие же штаны не могли скрыть того достоинства, с которым этот злодей держался в обществе заключенных более мелкого пошиба.
- Я не подавал жалобу, что болен, - заявил он с места в карьер резким, скрипучим голосом, сразу напомнившим мне, что я имею дело не с заурядным воришкой, а с "героем" Лина-Вэлли и Блюмендайка - самым кровожадным и жестоким беглым каторжником из всех, кто когда-либо грабил фермы и перерезал глотки их хозяевам на этом континенте.
- Я знаю, что вы не подавали жалобы, - сказал я, - но надзиратель Макферсон сообщил мне, что вы простыли, вот я и решил зайти взглянуть на всякий случай.
- Разрази гром надзирателя Макферсона и вас вместе с ним! - заорал заключенный в порыве ярости. - А теперь проваливай отсюда, лекаришка, добавил он уже не так громко. - Ступай, доложи обо всем коменданту. Что же ты стоишь? Иди! Думаешь, я не знаю ваши штучки? Вам только и надо поймать меня, чтобы довесить к сроку еще шесть месяцев!
- Я вовсе не собираюсь никому докладывать! - возразил я возмущенно.
- Восемь квадратных футов, - продолжал он с горечью, не обращая внимания на мой протест и, похоже, стараясь завести себя для новой вспышки. - Всего восемь квадратных футов, но и на этом крошечном пространстве меня не могут оставить в покое! Ходят, глазеют, выспрашивают... Черт бы побрал все ваше проклятое семя! - И Мэлони в бессильном гневе потряс над головой сжатыми в кулаки руками.
- Любопытные у вас представления о гостеприимстве, - заметил я сдержанным тоном; твердо решившись не поддаваться на провокацию и сохранять спокойствие и выдержку, я брякнул первое, что пришло в голову.
К моему удивлению, слова мои оказали на узника экстраординарное воздействие. Судя по всему, он воспринял их как поддержку только что высказанного им гневного протеста против посягательств на уединение в том жалком помещении, которое он с некоторой натяжкой мог считать своим домом.
- Прошу прощения, дорогой доктор, - произнес он с отменной вежливостью. - Я вовсе не имел намерения показаться вам грубияном. Не желаете ли присесть? - осведомился он, жестом указывая на деревянные козлы, служившие изголовьем для его ложа.
Я механически уселся на предложенное "кресло", все еще не успев прийти в себя от изумления при столь резкой перемене тона. Не могу сказать, что в новом облике Мэлони был мне более симпатичен, чем в прежнем. Необузданный разбойник и убийца исчез на время, но за подобострастной манерой поведения и гладкой, вежливой речью явно проглядывал облик бессовестного стукача, ради сохранения собственной шкуры заложившего на суде всех своих сообщников.
- Как вы себя чувствуете? - спросил я, напуская на себя профессиональный вид.
- Да бросьте вы это, доктор! - отмахнулся Мэлони. - Бросьте! - Он усмехнулся, обнажив два ряда ровных белых зубов, и уселся на койку рядом со мной. - И не пытайтесь уверить меня, что в мою камеру вас привела исключительно забота о моем драгоценном здоровье. Со мной этот номер не пройдет. Вы пришли поглядеть на Вульфа Тона Мэлони, фальшивомонетчика, убийцу, грабителя, беглого каторжника и королевского свидетеля. Это все я, верно? Все чин чином, черным по белому, и я не стыжусь своей биографии!
