Б. Цыбулевский - Тегеран – Ялта – Потсдам
Сталин спрашивает, есть ли у немцев укрепления на том фронте, где предполагается прорыв.
Маршалл отвечает, что немцы создали укрепления тяжелого типа на этом участке фронта.
Сталин спрашивает, будут ли у союзников резервы для развития успеха.
Маршалл отвечает утвердительно.
Сталин говорит, что он задает этот вопрос, так как Советскому командованию известно, какое большое значение имеют резервы. Особенно это стало ясным в зимнюю кампанию. Он хотел бы спросить, какое количество танковых дивизий сосредоточили союзники на участке предполагаемого прорыва. Советское командование во время зимнего прорыва сосредоточило в центральной части фронта около 9 тысяч танков.
Маршалл отвечает, что он этого не знает, но приблизительно на три пехотные дивизии будет одна танковая, то есть на 35 дивизий будет около 10–12 танковых дивизий.
Сталин спрашивает, сколько танков в дивизии у союзников.
Маршалл отвечает – 300 танков.
Черчилль говорит, что на всем западноевропейском театре союзники имеют 10 тысяч танков.
Сталин говорит, что это немало. На фронте главного удара Советское командование сосредоточило от 8 до 9 тысяч самолетов. Сколько самолетов у союзников?
Портал отвечает, что у союзников почти столько же самолетов, в том числе 4 тысячи бомбардировщиков, каждый из которых в состоянии принять бомбовую нагрузку от 3 до 5 тонн.
Сталин спрашивает, каково превосходство союзников в пехоте. У Советского командования на фронте главного удара было превосходство в пехоте: 100 дивизий против 80 немецких дивизий.
Черчилль заявляет, что в пехоте у союзников никогда не было и нет большого превосходства, но у союзников было иногда очень большое превосходство в авиации.
Сталин говорит, что у Советского командования имеется большое превосходство в артиллерии. Может быть, союзникам будет интересно узнать о том, как действует советская артиллерия? Мы, говорит Сталин, как боевые товарищи, можем обменяться опытом с союзниками. Год тому назад Советское командование создало специальную артиллерию прорыва. Это дало хорошие результаты. В артиллерийской дивизии имеется от 300 до 400 пушек. Например, у маршала Конева на фронте в 35–40 километров было установлено шесть артиллерийских дивизий прорыва. К этим дивизиям присоединена была еще корпусная артиллерия. В результате на каждый километр прорыва приходилось около 230 пушек. После артиллерийской бомбардировки много немцев было убито, другие были оглушены и не могли долгое время прийти в себя. Тем самым перед Красной Армией были открыты ворота. Дальнейшее продвижение было уже нетрудно.
Он, Сталин, извиняется, что отнял время, рассказывая сейчас об этом. Мы, говорит Сталин, высказали свои пожелания в отношении того, как союзные армии могут помочь советским войскам. Он хотел бы знать, какие пожелания у союзников имеются в отношении советских войск.
Черчилль заявляет, что он хотел бы воспользоваться этим случаем, чтобы выразить глубокое восхищение той мощью, которая была продемонстрирована Красной Армией в ее наступлении.
Сталин говорит, что это не пожелание.
Черчилль заявляет, что союзники осознают трудность своей задачи и не преуменьшают ее. Но союзники уверены в том, что они решат поставленную задачу. Этой уверенностью исполнены все командующие союзников. Хотя удар предполагается нанести по самому сильному месту обороны немцев, союзники уверены, что этот удар будет успешным и принесет пользу операциям советских войск. Что касается пожеланий, то союзники хотят, чтобы наступление советских армий продолжалось столь же успешно.
Рузвельт заявляет, что он согласен с Черчиллем.
Сталин говорит, что зимнее наступление Красной Армии, за которое Черчилль выразил благодарность, было выполнением товарищеского долга. Согласно решениям, принятым на Тегеранской конференции, Советское правительство не было обязано предпринимать зимнее наступление.
Президент спрашивал его, может ли он, Сталин, принять представителя генерала Эйзенхауэра. Он, Сталин, конечно, дал свое согласие. Черчилль прислал ему послание, в котором спрашивал, не думает ли он, Сталин, в течение января перейти в наступление. Он, Сталин, понял, что ни Черчилль, ни Рузвельт не просят его прямо о наступлении, он ценит эту деликатность союзников, однако он увидел, что для союзников такое наступление необходимо. Советское командование начало наступление, и даже раньше намеченного срока. Советское правительство считало это своим долгом, долгом союзника, хотя у него не было формальных обязательств на этот счет. Он, Сталин, хочет, чтобы деятели союзных держав учли, что советские деятели не только выполняют свои обязательства, но и готовы выполнить свой моральный долг по мере возможности.
Что касается пожеланий, то он спрашивал об этом потому, что Теддер высказал пожелание о том, чтобы советские войска не прекращали наступления до конца марта. Он, Сталин, понял так, что это, возможно, желание не только Теддера, но и других военных деятелей союзников. Мы, говорит Сталин, будем продолжать свое наступление, если позволит погода и если дороги будут проходимыми.
Рузвельт заявляет, что он полностью согласен с мнением маршала Сталина. На конференции в Тегеране невозможно было составить общий план операций. Он, Рузвельт, понимает так, что каждый союзник был морально обязан продвигаться с возможно большей скоростью. Когда происходила Тегеранская конференция, между войсками союзников, двигавшимися с востока и с запада, было большое расстояние. Но сейчас наступило время, когда нужно более тщательно координировать операции союзных войск.
Черчилль заявляет, что он приветствует слова маршала Сталина. Ему, Черчиллю, кажется, что он может сказать от себя и от Президента следующее. Причиной того, почему союзники в Тегеране не заключили с Советским Союзом соглашения о будущих операциях, была их уверенность в советском народе и его военных.
Рузвельт отвечает, что Тегеранская конференция происходила перед его переизбранием. Было еще неизвестно, будет ли американский народ на его, Рузвельта, стороне. Поэтому было трудно составить общие военные планы.
Черчилль заявляет, что вопрос, поднятый Теддером в его разговоре с маршалом Сталиным, может быть обсужден впоследствии штабами союзников. Конечно, говорит Черчилль, нас могут критиковать за то, что наступления союзников не были координированы. Если погода будет мешать операциям советских войск, то, может быть, союзники будут тогда наступать на своем фронте? Но этот вопрос должны решить наши штабы.
Сталин говорит, что получился разнобой. Советские войска прекратили свое наступление осенью. В это время начали наступление союзники. Теперь получилось наоборот. В будущем этого нужно избежать. Может быть, нашим военным целесообразно обсудить планы летних операций?
Черчилль говорит, что это, может быть, необходимо сделать. Наши военные, говорит он, могли бы заняться военными вопросами, пока главы будут заниматься политическими.
Сталин отвечает, что это верно.
Канниигхэм говорит, что он хотел бы дополнить сообщение генерала Маршалла. Угроза новой подводной войны со стороны немцев является скорее потенциальной, нежели актуальной. Немцы достигли больших успехов в деле усовершенствования подводных лодок. Однако это не так важно. Важно то, что немцы уже строят новые типы подводных лодок. Эти подводные лодки будут снабжены самыми последними техническими приспособлениями и будут обладать большой скоростью под водой. Поэтому морским силам будет трудно с ними бороться. Подводные лодки немцы строят в Бремене, Гамбурге и Данциге. Если ему, Каннингхэму, будет разрешено выразить одно пожелание, то он, как представитель морского ведомства, хотел бы просить о том, чтобы советские войска скорее взяли Данциг, так как там сосредоточено 30 % производства подводных лодок.
Рузвельт спрашивает, не находится ли Данциг под огнем советской артиллерии.
Сталин отвечает, что Данциг еще не находится под огнем советской артиллерии. Советское командование надеется скоро подойти к Данцигу на расстояние артиллерийского огня.
Черчилль говорит, что военные могли бы встретиться завтра утром.
Сталин говорит, что он с этим согласен. Встречу он предлагает назначить на 12 часов дня.
Черчилль заявляет, что во время этой встречи военные должны обсудить положение не только на Восточном и Западном фронтах, но и на Итальянском фронте, а также вопрос о том, как лучше всего использовать наличные силы. На завтра он, Черчилль, предлагает назначить заседание по политическим вопросам, а именно о будущем Германии, если у нее будет какое-либо будущее.
