Павел Федоров - Встречный ветер
- Почему кисель? - насильно улыбнувшись, спросила Настя.
- Скучная какая-то. Вялая вся, аж сморщилась. Давай лучше пойдем за грибами. А? Последний раз... Хочешь?
- Мне, Валечка, что-то ничего не хочется.
- И за грибами даже?
- И за грибами даже...
- А вот я знаю, чего ты хочешь! - обрадовалась сестренка.
- Ничего ты не знаешь, ничего ты не разумеешь, - со вздохом ответила Настя.
- Тебе от нас уезжать не хочется. Да? Тебе вон его жалко...
- Кого?
- А вот его, Миколу нашего, - показала она на зыбку, где, посапывая носом, спал маленький братишка.
- Нет, дочка, у ней не та думка на уме, - сказала неслышно вошедшая Лукерья Филипповна, высокая, еще не старая, миловидная женщина, со смуглым, загорелым лицом.
Как всякая мать, она гордилась своей старшей, закончившей в городе техникум дочкой, любила ее и по-матерински чувствовала происходившую в ней душевную перемену. Пробовала откровенно с ней поговорить, но Настя только смущенно краснела, отмалчивалась, закрывалась, как улитка в коробочку, уходила и пела грустные песни.
- Какая же у меня думка, мама? - многозначительно спросила Настя.
- Наверное, замуж тебе хочется, вот и вся думка, - шутливо ответила мать.
- Ой, мама, скажешь тоже! - вспыхнула Настя.
- А то я не вижу?
- Что же вы такое видите?
- Вижу, ходишь сумная, будто у тебя зуб вырвали... А раз сумная, значит замуж пора.
- Ну, что вы говорите, мама?
- Я знаю, что говорю.
- Замуж? - с удивлением протянула Валя и тут же деловитым тоном заметила: - Да у ней и жениха-то нет...
- А ты почем знаешь? - спросила Лукерья Филипповна.
- Э-э! Был бы, так она б мне сказала. Она мне все говорит, переплетая косичку, ответила Валя.
- Так и все? - лукаво прищурив глаз, спросила мать.
- А как же? Мы же с ней обе невесты, - не моргнув, ответила Валя.
- Ты только глянь на нее, на эту птаху! Про какие дела она толковать начинает, - засмеялась Лукерья Филипповна. - Ты поди-ка лучше да приведи из огорода телка, я скоро корову доить буду. Тоже мне невеста!
- Женщины все бывают невестами, - с самым серьезным видом сказала Валя и, тряхнув косичками, выбежала.
- Ты только подумай, яка скаженна растет девка? - всплеснув руками, проговорила Лукерья Филипповна. - Это, наверное, ты ее просвещаешь?
- Что вы, мама! Она такая смышленая, все своим носиком чует, возразила Настя. - Хорошая у меня сестричка, да и братик тоже...
В люльке заворочался и проснулся ребенок. Сначала покряхтел, а потом заплакал.
Настя подошла к люльке и взяла на руки крупного и румяного после сна братишку. Он замолчал, огляделся; заметив мать, протянул ей пухлые ручонки.
- Сыночку моему и поспать не дали. - Лукерья Филипповна приняла его и, боком присев на кровать, дала ребенку грудь. Чмокая губами, Миколка лукаво, улыбчивым взглядом косился на сестру, которая вертелась за спиной матери и строила ему из пальцев рожки.
- Значит, завтра ты нас покидаешь? - задумчиво спросила мать и вздохнула.
- Да, мама, отпуск мой кончается, пора на работу.
- Придется встать пораньше...
- Вечером все приготовим, да и что там готовить, - махнула смуглой рукой Настя.
- Ну, как же! Сложить все. Я тебе там коржиков напекла.
- Спасибо, мама. - Настя встала с кровати, размазав по щеке набежавшую слезу, отошла к окну.
- Может быть, ты мне все-таки скажешь? - снова спросила Лукерья Филипповна. От зоркого взгляда матери ничего не укрылось.
- Ну, что ж я тебе скажу? - не оборачиваясь, ответила Настя.
- Скажи, что у тебя на сердце? Ты последнее время чего-то скрываешь... А от матери ничего скрывать нельзя, дочка.
- Не знаю, мама... Ничего еще я не знаю...
- Э-э! Раз так отвечаешь, то все знаешь.
Оторвавшись от груди, повеселевший Миколка, подражая матери, тоже повторил:
- Э-э...
- Вот и сама правда! - целуя сынишку, проговорила Лукерья Филипповна.
- Какая же, мама, правда? - смущенно спросила Настя.
- А ты, дочка, голову мне не крути, я же все давно вижу. Думаешь, не понимаю? Прищемил кто-то твое сердечко, оно и болит... Так или нет?
Склонив голову, Настя теребила край кофточки и не отвечала.
- Ну, что молчишь? Я же не враг тебе. Кто он такой будет?
- Да там, у нас... есть один... - чуть слышно проговорила Настя.
- Из рыбаков, что ли?
- Нет.
- Тогда кто же? Да говори ты мне сразу. Сколько тебя пытать?
- Он, мама, офицер.
- Ну, и что же у вас получилось? - с волнением в голосе спросила Лукерья Филипповна.
- А покамест ничего... Он даже и не знает об этом.
- Вон какие дела! - облегченно вздохнула Лукерья Филипповна. Знаешь, дочка, что я тебе скажу?
- Что, мама?
- Все это, детка моя, чепуха. Ничего и в самом деле нет, все ты выдумала. Так, дымок...
- Пока не проходит, мама, - ответила Настя и в глазах ее блеснули слезы.
- Нет, дочка, то бывает не так... Ты слушай меня. Все мы, бабы, когда начинаем волосы на голове мыть, водицы в тазик нальем и до разу пальчик сунем, пробуем, щоб не обжечься. - А ты захватила двумя горстями и ошпарилась. Зараз тебе крепко подумать надо и отступиться, а то сгоришь сердцем и все попусту. Часом он, тот твой офицер, знать ничего не знает, ведать не ведает, что у тебя на сердце, а ты сохнешь. Даже с лица сменилась, похудела.
- Не очень-то я сохну. Больно мне нужно сохнуть, - с некоторым упреком возразила Настя. - Лучше дайте-ка мне Миколочку, я его на прощанье искупаю. Водичка тепленькая есть, я как раз приготовила себе голову помыть. Иди до меня, Миколочка, братик мой черноглазенький!
Братишка протянул ручонки и крепко обхватил Настю за шею. От прикосновения теплых детских рук и от добрых слов матери у нее легче стало на душе, сердце наполнила радость, пропитанная тайной неутолимой жаждой любви и материнства.
После ухода Лукерьи Филипповны Настя налила в таз воды и посадила туда ребенка. Плескаясь и брызгая водой, Миколка смеялся и повизгивал. Смывая с его маленькой розовой спины мыльную пену, Настя приговаривала:
- Ой да, Миколочка! Как он любит купаться! А я, братик, и сама люблю в море поплавать. Завтра, как только приду, и с пирса вниз головой - бух!
- Бу-ух! - шлепая по воде руками, звонко повторял Миколка.
- Потом приду домой в свою каморочку, надену самое лучшее платье, где-нибудь подкараулю этого буку-капитана и скажу ему такие слова, такие слова!.. Уж я его растревожу, заставлю раскрыть те строгие очи, которые не хотят меня замечать! Эх ты, Миколочка, маленький тепленький карасик. Был бы у меня такой, я его каждый день мыла бы, кашкой кормила, да тетешкала...
Над Дубовиками, замирая, томится в притихшей зелени лесов ласковый, знойный вечер. В комнату прокрадывается солнечный луч и вместе с Миколкой полощется в медном тазике, скользит по стеклышкам мыльных пузырей, и в каждом таком пузырике, как в маленьком зеркальце, блестят озорные Настины глаза.
А Миколка радостно пищит, плещется, как настоящий карасик, и брызжет водой на новую Настину кофточку, такую же густо-синюю, как и вечернее небо. Пришлось кофту снять.
Миколка бултыхался до тех пор, пока не остыла вода и на его розовом тельце не выступила "гусиная кожа", однако вылезать не хотел, смеясь и озоруя, уклонялся от рук сестры. Сестра все же ухватила его, положила на разостланную на кровати простыню и стала надевать беленькую рубашонку.
В это время в сенцах громко залаяла собака. Настя оглянулась.
Смущенный и растерянный неожиданной встречей, на пороге стоял капитан Ромашков...
Глава одиннадцатая
Прорвавшийся нарушитель обнаружен еще не был. После двух стычек он уже знал, что его ищут, поэтому был крайне осторожен, увертлив и, видимо, отлично знал местность. Какое он взял направление, куда пошел, - высказывались разные предположения. Одни говорили, что нарушитель непременно пойдет на плоскогорье, где расположены пастбища, там он найдет себе пропитание. Другие думали, что он будет пытаться преодолеть Черные горы и уйти за главный хребет. Но Черные горы дики и труднопроходимы. Местные жители, взятые в проводники, помогли солдатам пройти глубоко в тыл и перекрыть самые дальние тропы. Командование решило взять под наблюдение не только дороги и тропы, но и населенные пункты.
За десять дней группа пограничников, во главе с майором Рокотовым и капитаном Ромашковым, в тяжелых условиях, по малопроходимым тропам, поднялась до границы старого лесного заповедника, форсировала несколько горных рек и речушек. На одиннадцатый день поисков пограничники, усталые, изнуренные большими переходами, спустились в район угодий Дубовицкого леспромхоза. Надо бы дать людям отдых, привести в порядок снаряжение и в первую очередь разбитую обувь.
В этой группе находился и старший лейтенант Пыжиков. Узнав от майора Рокотова, что группа подходит к Дубовикам, Петр обрадовался.
Он подсчитал, что по времени Настя должна находиться там. Хотелось повидать ее, многое сказать, заполнить свою душевную пустоту встречей с девушкой, которая, может быть, станет ему самым близким человеком... Он вспомнил, как еще недавно почти каждое утро, возвращаясь после проверки нарядов, он встречал ее у пирса - всегда веселую, бодрую, распевающую чудесные девичьи песни. Ведь и в тот день она просила проводить ее. Но на его голову свалилось это ужасное происшествие и придавило, как свинцовой плитой. Тяжко ему сейчас глядеть пограничникам в глаза. Они ни о чем не напоминают, но он чувствует, что у каждого из них на уме.
