Мирослав Иванов - Покушение на Гейдриха
НЕВЕСТА ИЗ МОРАВИИ
Поручик Адольф Опалка ушел из дому 26 июня 1939 г. после телефонного разговора с приятелем. Сказал, что едет на экскурсию в Бескиды. Только я да тетя Адольфа знали, что он и его товарищ уходят в Польшу в чехословацкую армию, которая там создавалась. Ненадолго до этого он сжег все мои письма, то же самое по его просьбе с его письмами сделала и я. Утром перед отъездом я сфотографировала его в последний раз. На снимке он выглядел грустно; грустным было и наше расставание. Мы ведь не знали, что его ждет впереди.
Через границу они перешли удачно. Об этом я узнана из письма — оно пришло через две недели. На нем стоял штамп Остравы. В том же году через Пепика Пожара из Югославии мне сообщили, что Адольф во Франции. В 1940 году я узнала, что он направляется в «свадебное путешествие в Африку». Это означало: Адольф вступил в иностранный легион.
Позднее это сообщение подтвердилось. Жаль, что из-за соображений конспирации все его весточки мне вручались переписанными незнакомой рукой. После известий из Африки уже не приходило ничего. Когда шла война во Франции, мы с тетей уже потеряли надежду, что он еще жив. Однако мы не переставали думать о нем и терпеливо ждали…
Ночью в субботу, 28 марта 1942 г., накануне вербного воскресенья, он вдруг появился дома в Ржешице. Его сбросили с самолета где-то в районе Окршишки. Он сжег парашют и явился домой. Шел он с трудом, потому что при приземлении подвернул правую ногу, — может быть, даже треснула кость. Он шел сначала в направлении к Моравске-Будеёвицам, а потом — к Гротовице. Ему очень хотелось с кем-нибудь заговорить, почувствовать, что он на родине, но он не посмел. Один раз не выдержал, спросил о чем-то маленькую девочку, спешившую в школу. Шел днем и ночью, сдвинув кепку на глаза, подняв воротник. Проходя через деревни, покашливал, прижимал ко рту платок, чтобы его случайно не узнали. В Гротовице оказался под вечер. Хотел остановиться в Далешице, где я раньше училась, но не решился. Задами, вдоль реки и через сад, пробрался он к дому тети. Осторожно постучал в окно кухни, посветил фонариком, не знал, кто отзовется. Дети легли спать, стук напугал их. Тетя, набравшись смелости, вышла в сени спросить, кто там. По голосу она его не узнала, и только когда Адольф сказал, что у него на руке перстенек кассира Кофрони, — поверила. Дети перешли спать в горницу, Адольф очень устал и промок. Он хотел отдохнуть. С детей взяли обещание, что они не скажут никому ни слова о его возвращении, и пока Адольф был дома, дети ночевали у родственников.
Обычно Адольф лежал в горнице или сидел в кухне на низкой табуреточке, чтобы его не было видно из окна. Нога все болела. По вечерам он надевал женское платье и выходил во двор или в сад. Я встретилась с ним только в страстной четверг, когда зашла к тете, и спросила, зачем у нее занавешено даже то окно, которое выходит во двор. Она объяснила, что мылась, вот и занавесила. Но я почувствовала: тут что-то не так. Вдруг открылась дверь, и в горницу вошел Адольф.
От неожиданности я присела на лавку. Он выглядел хорошо, совсем как раньше. Та же прическа, побрит, стал стройнее, мужественнее и очень серьезный. Раньше-то он любил шутить. Мы не знали, с чего начать разговор. Он расспрашивал о знакомых со всей округи, поражаясь, сколько людей арестовали, сколько погибло. Адольф рассказывал, что в Польше ему пришлось совсем худо. Он продал даже часы, чтобы купить еду. Потом во Франции вступил в иностранный легион и отбыл в Африку.
В Африке ему понравилось. Сначала он был в Сиди-бель-Аббесе, потом — в Оране. Под его командой были только чернокожие. А дружил он с поляками и французами. Он быстро научился говорить по-французски. Рассказывал, что чернокожие — очень занятные, совсем как маленькие дети. Они звали его «Опа», на их языке это означало какую-то глупость. Они предлагали ему потом переехать в Африку, к ним в племена, где он стал бы вождем и получил столько жен, сколько бы захотел. Денщик, чтобы разбудить его, всегда щекотал ему пятки. Форма у них там была очень красочная: какие-то юбчонки, куртки со шнуровкой и фески.
Адольфу было неприятно, что гражданское белое население смотрело на темнокожих с презрением.
Климат в алжирских горах суровый. Ночью — страшный холод, днем — нестерпимая жара.
После начала войны во Франции он покинул Африку и воевал в рядах чехословацкой бригады. Она вынуждена была отступить в направлении Бордо. Оттуда на судах чехов переправили в Англию. В Англии было хорошо: сытная еда, нормальное жилье, хорошее отношение, угнетала только бездеятельность. Поэтому он поступил на курсы парашютистов и весной 1942 года вызвался добровольно лететь на родину. Все ценное, что у него было, фотографии и всякие дорогие ему мелочи он дал на сохранение товарищу, который в Англии женился.
Тетя уговаривала его побыть еще дома, но Адольф не хотел даже слушать ее. Не за этим он сюда прилетел! Среди объявлений в газетах он искал какие-то условные знаки. Потом сказал, что поедет в Прагу. У него все давно было собрано. Револьверы, много денег (все марки), специальные питательные пилюли и яд. Продовольственных карточек у него не было. Он удивлялся, что у нас даже в трактире еду дают по карточкам. В Англии а ресторанчиках, как правило, она была без карточек, тетя отдала ему свои карточки.
В четверг, 9 апреля 1942 г., рано утром Адольф ушел из дому. В конце апреля он сообщил, что ждет меня в Праге 2 мая, и просил привезти одежду, которой я набила полный чемодан. Адольф ждал меня на перроне Вильсонова вокзала. Никто не обращал на нас внимания. Мы поехали в район Жижкова к пани Моравцовой, у которой сын тоже был в Англии. Здесь Адольф встречался с другими парашютистами. Он переоделся в те вещи, которые я ему привезла, но все ему было мало. Он говорил, что придется шить что-то новое. Спрашивал, как дела дома, не ищут ли его, как ехала в поезде, были ли обыски. Пока я ехала, контроль документов проводился несколько раз, но багаж никто не смотрел. Мне повезло. Потом мы поехали искать для меня ночлег. Все отели были забиты немецкими военными, нигде не было свободных номеров. Я обратилась тогда к семье Лангровых, которые жили в районе Дейвице и были знакомыми Папежиковых из Вышкова. Они меня не знали, я их — тоже, но приняли весьма сердечно. Так заботы мои кончились, и мы могли еще немного поговорить. По дороге в трамвае много не поговоришь — всюду полно немцев. Я не расспрашивала, что Адольф делает, только узнала от него, что все еще живет в Радотине под Прагой, постоянно куда-то ездит (в Табор, Пльзень), меняет имена и удостоверения личности, ночует каждый раз на новом месте, чтобы быть не очень заметным. Он все время повторял, чтобы мы в Ржешице вели себя осторожно, чтобы спрятали все его фотографии. Мы договорились, что он опять напишет, а я ему еще раз привезу одежду. Вернулась я из Праги благополучно. Только тетя дрожала от страха.
17 мая я снова приехала в Прагу, привезла ему еще вещи. В этот раз Адольфа не было на вокзале. Я не знала, что делать. Вдруг ко мне подошла незнакомая женщина и сказала, что Адольф прийти не может, а мне надо ехать к тете. К какой тете? Я не успела спросить, а она уже исчезла. Я поехала в Жижков и с нетерпением ждала там Адольфа. Он все не появлялся. Под вечер наконец прибежал какой-то перепуганный, спросил, как я себя чувствую. Мы поехали а Дейвице устроить меня на ночлег. Адольф был замкнутый, неразговорчивый, все будто ждал чего-то. Он рассказал, что в Пльзени его чуть не убили, когда он давал самолетам сигналы, но все было зря — из их затеи ничего не вышло. Прощаясь, он намекнул, что ему предстоит опасное дело, но он надеется, что все кончится хорошо.
ТРЕТИЙ МОНОЛОГ СВИДЕТЕЛЯ ИЗ ПАРДУБИЦЕ
Вы уже знаете, что произошло с фотографиями, которые мы с Фредой отвезли в Прагу Моравеку. Вальчик исчез из Пардубице, здесь остался только Бартош, иногда наведывался Потучек. Однако Фреда был недоволен его недисциплинированностью и попросил Лондон прислать другого радиста.
Весной 1942 года были сброшены новые группы парашютистов. Каждая из них перед заброской получала примерно три адреса-явки. Эти адреса сообщались по радио также Фреде Бартошу, и мы ждали появления у нас вновь прибывших. Наш пароль был «Алкасар». Если через неделю после высадки никто не приходил, моя жена Ганка отправлялась проверять указанные адреса. Это было опасное занятие — всюду шныряли осведомители. О приземлении мы узнавали из объявлений в газете «Народни политика», в которых указывался адрес типографа Войтишека в Лазне-Белограде. К нему-то и должны были являться парашютисты.
От Войтишека моя жена приводила их к нам. Первым пришел Краль. Отличный парень…
Пробыв у нас дня два, он перебрался в Прагу, в семью Моравцовых. Это был пражский «пропускной пункт». После этого парашютистов размещали по другим квартирам… Позднее мы узнали, что под именем Краль скрывался Адольф Опалка. Мы ждали еще одного парашютиста, но он все не появлялся и не давал о себе знать. Куда только Фреда не посылал Ганку — все было напрасно.
