Любовь Воробьёва - Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.
В июле 1572 г. крымский хан Девлет-Герей со 120-тысячным войском, состоявшим из крымских и ногайских татар и отрядов турецких янычар, снова пошёл на Москву, решив повторить успех 1571 г. Однако на реке Лопасни у села Молоди он был остановлен русскими полками. Завязалась Молодинская битва, в ходе которой было разбито войско Девлет-Гирея (в Крым вернулось, по разным оценкам, не больше 20 тысяч человек). Опричное же войско, участвовавшее в битве, полегло всё{76}. В 1572 г. террор, сопровождавший введение опричнины, был прекращён.
Угрозы с юга ещё больше заставляли Иоанна напрягать все усилия, чтобы пробиться к морю. Без овладения балтийским берегом Московское государство не могло получать из Европы сведущих специалистов (в ратном и во всяком другом деле), чтобы обезопасить свои южные рубежи от вторжений крымских и турецких войск. Напомним, что в модернизации страны путём использования квалифицированных иностранных специалистов Иоанн Грозный, по приказу которого была основана в Москве знаменитая Немецкая слобода, был предшественником Петра Первого. Например, подрывными работами ещё при взятии Казани руководил датчанин Бутлер[31].
В 1572–1577 гг. Московское государство по-прежнему удерживало всю Эстонию (кроме Ревеля и островов) и Северную Латвию (за исключением Риги). Предпринятая весной 1577 г. трёхмесячная осада Ревеля окончилась безрезультатно из-за невозможности блокировать город с моря. Здесь господствовала Швеция, организовывавшая разного рода вооружённые отряды для атак с моря на территории, занятые русскими войсками.
Картина войны стала меняться с кончиной польского короля Сигизмунда-Августа и избранием бывшего трансильванского воеводы Стефана Батория (1533–1586) на престол Речи По-сполитой (1576 г.). Баторий происходил из древнего венгерского рода, и его предки в течение 200 лет были вассалами и турок, и немцев (австрийцев). При выборе в королевское достоинство Баторий был выдвинут в качестве кандидата вместе с римским императором Максимилианом. На выборах, происходивших на открытом поле под Варшавой, тот получил большинство голосов. В избрании Максимилиана, за которого стояли самые знатные лица Речи Посполитой, а также присоединённые к Польше прусские и ливонские земли, был заинтересован и Иоанн Грозный. Он посылал к императору свои великолепные посольства с пожеланиями счастья, напоминаниями брать польскую корону и просьбами снова уступить добровольно половину Ливонии. Но, поскольку Максимилиан не спешил появляться в Польше, на какой-то период времени возникла ситуация, похожая на двоевластие. Этим воспользовался Стефан Баторий, чтобы склонить на свою сторону влиятельных представителей польских сословий. Это оказалось не так трудно, поскольку, как свидетельствует летописец, «поляки в глубине души не очень-то были склонны к немецкому народу; в те времена они больше льнули к венграм, которым подражали в одежде, оружии и нравах….К тому же Стефан обещал, а впоследствии подтвердил и присягой, что будет свято сохранять их отчасти варварские привилегии, а также, что не будет обращать внимания на проделки некоторых знатных панов, совершённых во время междуцарствия»{77}.
Затем сорокатрёхлетний Баторий поспешил со свадьбой с Анной Ягеллон, пятидесятилетней сестрой бездетного Сигизмунда-Августа, унаследовавшей после смерти брата польскую корону. В апреле 1576 г. Баторий женился на королеве Анне, а 1 мая 1576 г. короновался польским королём. Во время коронации он пообещал, что завоюет всё, отнятое Москвой, войском, которое сам поведёт, даст 800 тыс. злотых на войну, выпустит пленную шляхту и т.д.{78}
Коронование Батория, а не австрийского кандидата, как того хотел Иоанн, только усилило желание русского царя во что бы то ни стало покончить с Ливонией. Видя военные приготовления Москвы, город Данциг (по-польски Гданск) также не захотел признать Стефана королём, хотя бы по той причине, что уже присягнул императору. Неоднократные переговоры ни к чему не привели. Король Стефан объявил жителей города «врагами отечества» и приступил к его осаде. Когда же Баторию удалось заставить Данциг присягнуть польской короне, император Максимилиан, раздосадованный тем, что ничем не смог этому воспрепятствовать, стал искать союза с Москвой, чтобы свергнуть Батория. Иоанн решил, что наступило самое подходящее время, чтобы овладеть Ливонией, и предпринял против неё новый поход, заняв Ленварден, Ашераден, Кокенгаузен, Роннебург, Арле, Венден, Вольмар и другие города. Находившиеся по другую сторону Западной Двины литовцы ничего не посмели предпринять против русских сил. На этот раз, как свидетельствует летописец, всей Ливонии грозила большая опасность{79}. Однако смерть императора Максимилиана, на которого Иоанн Грозный очень надеялся, облегчила Баторию его задачи.
Как только Максимилиан умер, король Стефан собрал в Польше сейм. На нём было решено выставить всю свою силу против «московита», чтобы тот уже никогда не мог претендовать на Ливонию. В рамках запланированного похода был заключён союз с татарами, с тем чтобы они атаковали русские войска с тыла, и возобновлён прежний мир с дружественной Османской империей. Баторий заключил союз и со своим свояком шведским королём Юханом (они оба были женаты на сестрах Сигизмунда-Августа).
Иоанн считал, что война за Ливонию развернётся в Ливонии, и отправил туда большое войско. Однако Баторий в июне 1579 г. начал поход не в Ливонию, где находились русские гарнизоны. Он двинул огромную армию, в рядах которой были наёмники из Германии, Венгрии, Трансильвании, из Вильно через Литву на Полоцк, т.е. в пределы Московской державы. В числе его «главных советников» был и князь Курбский. Свой поход на Русь Баторий стремился морально легитимировать. Поэтому Иоанн был демонизирован со слов Курбского как «московский злодей», которого следовало «обуздать». Пообещав Иоанну вскоре «прибыть к нему в Москву», Баторий обратился с грамотой и к жителям Руси, призывая их восстать против царя. В успехе своей «миссии» Баторий не сомневался.
Этот сценарий демонизации лидера страны и опоры на его оппозицию в целях распространения своего влияния на непокорные страны и территории западная цивилизация воспроизведёт ещё не раз и не только в России.
Одновременно с Баторием выступили и шведы. В июле 1578 г. шведский флот обстрелял и сжёг Нарву и Ивангород — единственные на тот момент морские ворота Руси на Балтике. Затем сухопутные силы Швеции осадили Нарву.
Армия Батория, разоряя сёла и населённые пункты на своём пути, подошла к укреплениям Полоцка. Передовые отряды поляков появились и под Смоленском. Русские, вопреки польскому сценарию, не собирались перебегать на сторону новоявленных борцов с «московским злодеем». Они не только отчаянно сопротивлялись, но и разгромили авангардные отряды интервентов. Не овладев Полоцком штурмом, Баторий начал его осаду. Сюда, под стены Полоцка, прибыл и Курбский с целью уговорить русских воевод перейти на сторону «освободителей». Частично в ходе трёхмесячной осады города ему это удалось: часть воевод переметнулась к неприятелю. Отправленная Иоанном на помощь Полоцку армия во главе с Борисом Шейным опоздала, и 29 августа город, охваченный пожаром, пал. И сразу же борцы с «московским злодеем», в рядах которых очутились авантюристы и любители лёгкой наживы чуть ли не со всей Европы, сами выявили свою злодейскую сущность. В ходе вакханалии насилия и грабежа было убито, зарезано и сожжено заживо много тысяч православных{80}. Но это был, как теперь на Западе принято говорить, «коллатеральный» (т.е. побочный) ущерб, сопровождающий «правое дело». Легитимации похода Батория поспособствовал и папа Георгий III. Он прислал торжествующему польскому королю «священный меч» в знак того, что рассматривает его военные действия против Руси как новый крестовый поход и солидарен с его пропагандистским толкованием как войны «против варваров» за «дело Христово». Сразу же после захвата Полоцка Баторий закрыл православный храм и открыл Академию иезуитов.
Следует сказать, что противостояние русских с поляками и шведами на поле брани сопровождалось противостоянием морально-психологическим в ходе обмена посланиями между Иоанном, шведским королём Юханом и польским королём Баторием. К тому времени в летописях и исторических хрониках, написанных представителями западной цивилизации, Московская держава называлась уничижительно «Московией», русские — «московитами», а русский царь — или великим князем, или просто «московитом». Иоанн же, гордый своим династическим первородством («нам брат — цесарь римский и другие великие государи»), уличал в безродности короля Юхана (его отец Густав I Ваза взошёл на престол «необычным» путём, т.е. в результате восстания против датского владычества) и бывшего трансильванского воеводу Батория (его первого из рода Баториев польская шляхта посадила на трон управлять собой, но не владеть). Для династически-легитимного мировоззрения той поры уличение в безродности («в мужичьем роде», а не «государственном») было чрезвычайно оскорбительным. Важно обратить внимание на то, что свою династическую первородность и связанное с ней исключительное положение в потоке текущих и исторических событий Грозный рассматривал прежде всего сквозь призму веры: «Всемогущий Бог благоволили ко всему нашему Роду: мы государствуем от Великого Рюрика 717 лет… Всемогущая Божья десница даровала нам государство, а не кто-либо из людей, и Божьей Десницей и милостью владеем мы своим государством сами, а не от людей приемлем государство, только сын от отца отцовское по благословению приемлет самовластно и самодержавно, а своим людям мы креста не целуем»{81}. Отсюда следовал вывод, квалифицирующий действия поляков (католиков) и шведов (лютеран) с позиций Высшего Суда: кто идёт на нас вопреки воле Бога и хочет отнять, что Бог дал нам, совершает дело богопротивное.
