Андрей Квакин - Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути
В письме А. В. Бобрищеву-Пушкину 20 октября 1922 г. Н. В. Устрялов пишет: «Я по-прежнему считаю ошибочной линию «Накануне»… Вы тысячу раз правы: «В России Термидор укрепляется. Это давление жизни, и коммунизм перед ним не может не отступить». Да, конечно, это так. И наша задача теперь – не нервничать, не суетиться и сумасшествовать, чем, по мнению Губера («Литературные Записки»), грешат сменовеховцы, а упорно гнуть свою линию «второго дня», ни в какой мере не приспосабливаться под первый.
Недавно приезжал сюда из России профессор М. М. Рубинштейн, бывший московский, а теперь иркутский. Мы долго беседовали с ним. Он – вполне «сменовеховец», т. е. стоит за полное признание советской власти и созидательную работу в России. Но отсюда вовсе не хочет он выводить своей политической солидарности с коммунистической партией, – не любит злоупотреблять и ссылками на «заветы Октября». Он считает, что мы допустим огромную ошибку и погубим себя, если добровольно возьмем на себя ответственность за политику советской власти. Наша роль теперь – деловых людей и только. Мне кажется, он глубоко прав.
Если укрепляется термидор, должны скоро сказаться и его результаты. Постепенно начнут сходить со сцены люди крови и первого дня. Бухарин, Дзержинский, Радек – диссонируют с атмосферой нэпа. Тут место Красиным, Ломоносовым, ну, Чичериным, Луначарским. Предстоят, несомненно, еще кое-какие перемены, будет дифференциация. Левые могут временно победить, но не в споре о нэпе, а в плоскости внешней политики (агрессивная революционная война). Но погибнут и в случае поражения, и в случае победы русской армии… Нам же необходимо быть по ту сторону этих внутрибольшевистских эволюций. Я писал Лукьянову, что «Накануне» не уясняет себе объективно-исторической роли сменовехизма: это движение ни в коей мере не революционное, а вполне и всецело послереволюционное. Так нужно и записать (умные большевики так и записали) и не рядиться в революционные тоги, идущие нам не более, чем Врангелю – костюм демократа. Я считаю, что Ключников, благодаря своей неуравновешенности, – «ни в какую не попал» и теперь может погрязнуть в какой-либо мелкой склоке переломного времени. Очень жалко его!
Общая наша линия ясна: собственническая крестьянская советская Россия. Но полная лояльность наличной власти, борьба со всеми врагами нынешней России. Большего от нас умные большевики абсолютно и не требуют. «Накануне» же упорно пытается уподобиться той belle fille[246], которая надеялась doner plus que ce qu'elle a…[247]
Опять же в тактике по отношению к эмиграции. Вы пишете, что «Накануне» озлобилось, ибо его травят из последних слов со всех сторон. Озлобилось и «полевело». – Но разве это достойно серьезных политиков? Пусть Милюков, Струве и Гессен озлоблены – разве это мотив для нашего «левения» или «правения»? Пусть ругаются, это вполне естественно. Тем спокойнее должны мы доказывать, что они губят собственные идеалы, а мы служим патриотизму и именно их богам, только усовершенствованным. Вода камень точит. А что добьемся мы, заворачивая влево – в интернационализм и коммунизм? Ровным счетом ничего.
Очень интересны Ваши соображения о мировой революции. Но я их воспринимаю больше не sub specie коммунизма, а, скорее, в плане шпенглеровского «[Der] Untergang des Abendlandes»[248]. Коммунизм сам по себе ничего не спасет, ничего не исцелит. Он – последнее слово механизации общественной жизни. Но, впрочем, это тема настолько сложная, что не решаюсь говорить о ней и схематически.
…Считаю возвращение свое в Россию еще преждевременным, – пусть еще кое-что утрясется: людям нашего ремесла (политикам, публицистам) там еще нельзя служить, – надо прислуживаться, что, как и прежде, достаточно «тошно». Но скоро и это будет изжито, – тогда поедем…»[249]
При тогдашних средствах связи активная регулярная переписка между Европой и Азией была затруднена, что уменьшало остроту полемики между сменовеховцами, о чем свидетельствует письмо А. В. Бобрищева-Пушкина Н. В. Устрялову из Монте-Карло от 2 ноября 1922 г.: «Для обмена письмами нам нужно три месяца – огромный срок, конечно, крайне затрудняющий переписку. Так Юрий Вениаминович[Ключников], о котором Вы пишете, уже перестал быть лидером сменовеховцев, а «левые» заняли в «Накануне» доминирующую позицию. Недавно в полемике их с коммунистической печатью даже проскользнуло замечание, что они отмежевались от устряловского сменовехизма. Моя позиция здесь – примирительная. Я вижу тут лишь оттенки мысли, где и отмежевываться нечего: не такая у нас большая территория, земли мало, куренка, скажем, и того выпустить некуда; где же тут еще межеваться? Но это – вековечная русская черта. Если я перееду в Берлин, куда меня зовут, то кое-что растолкую. Во всяком случае, газета ведется прилично, с достоинством; я совершенно с Вами согласен, что в ней «ощущаются более разумные нотки», сравнительно с ляпсусами первого времени. И думаю, что это «надолго», так как коммунистическая печать вынуждает к полемике и невольно отбрасывает вправо. Парижский журнал «Смена вех» велся неизмеримо хуже, был сухим, а газета живая. С Юрием Вениаминовичем[Ключниковым] помирились и даже об этом напечатали, но это именно худой мир, который лучше доброй ссоры. В газету он не вернулся и не мог вернуться. Таким образом, он теперь – профессор, имеющий кафедру в Москве, заведующий там одним из книжных издательств, но к заграничному сменовехизму и к «Накануне» его отношение кончилось. Каковы дальнейшие судьбы сменовехизма, отсюда, из Монте-Карло сказать не могу. В Берлине определится»[250].
Из письма Н. В. Устрялова профессору Н. Н. Алексееву от 4 ноября 1922 г. явствует, что автора письма настораживало быстрое скатывание на советские позиции представителей группы «Смена вех»: «…Вы, вероятно, слышали, что я числюсь в стане «сменовеховцев», ибо некоторые мотивы моих здешних статей совпали с линией «Смены вех». Однако Ключников и его нынешние европейские друзья умчались с чрезвычайной быстротою куда-то дальше, все левей, левей, и за ними не угонишься, да, признаться, и охоты нет гнаться. Я и решил лучше уж остаться собой, и вот стал черносотенцем среди сменовеховцев и сменовеховцем среди черносотенцев. Тактически я приемлю многое в «Накануне», но идеологически по-прежнему мне ближе «Русская мысль». Удивляюсь только, как Струве с его огромным и столь недогматическим умом не хочет понять, что воссоздание России теперь мыслимо только через трансформацию, а не через сокрушение революции. Вернее, – через ее самоотрицание, а не просто отрицание. И в этом ее самоотрицании надо быть с ней, иначе вовсе отобьешься от России.
Помните, Вы когда-то смеялись, передавали слова какого-то студента, будто бы я на семинарии «синтезировал революционное народничество со старым славянофильством»? – Не пришла ли пора синтезировать со старым славянофильством нашу революцию? Тем самым весьма подновится славянофильство и весьма выиграет революция…
Ну, да, впрочем, все эти «синтезы» производятся жизнью совершенно независимо от нашего желания и нежелания. Мы только регистраторы, а итог подведет пресловутый «будущий историк»…»[251]
Из письма Н. В. Устрялова С. С. Лукьянову от 14 декабря 1922 г. из Харбина данная позиция проглядывает еще более четко: «Я вполне учитываю необходимость в настоящий момент революционного жаргона, и в этом отношении готов понять тактику «Накануне», – но сам к этому жаргону органически не могу приучиться… И все же вряд ли следует чересчур им злоупотреблять. Вообще говоря, сменовеховцы имеют явственную тенденцию превратиться в обыкновенных «сочкомов», – и повторяется старая история, что паписты держат себя всегда восторженнее и ортодоксальнее самого папы…
С большим интересом ожидаю от Вас ответа на посланные Вам мои письма. Я так давно ничего не имею ни от Ключникова, ни от Потехина, что начинаю утрачивать чутье тех внутренних сменовеховских интуиций, которые стоят за газетным «парадным крыльцом»[252]. Ужели эти интуиции – окончательно в сфере интернационально-коммунистической идеологии? Ужели, кроме тактики, у нас нет с Вами ничего общего и мы – не спутники, а только попутчики?..»[253]
Интересные размышления о будущем сторонников «Смены вех» можно почерпнуть из записи от 1 января 1923 г. дневника Н. В. Устрялова:
«Ну, еще год. Что-то даст наступивший?..
Весна нашего «большевизма» кончилась. Большевики нас теперь ругают чуть ли не по-прежнему. Особенно меня. И сам сменовехизм перестал быть единым течением, внутренне расслоился, дал менее, чем обещал. Ключников поссорился с «наканунцами», наканунцы «отмежевались» от меня, ну а я чувствую идеологическую свою отчужденность и от наканунцев, и от Ключникова… Бобрищев-Пушкин, впрочем, полагает, что корень этой разладицы не слишком глубок…
