Леонид Вишняцкий - Неандертальцы: история несостоявшегося человечества
ТЯГОТЫ ЖИЗНИ
О том, что край, действительно, был суров, а времена нелегки, свидетельствуют не только палеогеографические, но и палеоантропологические материалы. Судя по этим материалам, неандертальцы жили недолго, жизнь их, начиная с раннего детства, была полна тягот и лишений, и повсюду их подстерегали опасности, следствием встречи с которыми становились многочисленные травмы: переломы, сильные ушибы, боевые или охотничьи ранения. На некоторых неандертальских скелетах прямо-таки живого места нет — и зубы, и череп, и кости конечностей несут следы всяческих болезней, стрессов и увечий. Словом, тяжко им приходилось, очень тяжко, с этим не поспоришь. Ну, а с другой-то стороны, кому в каменном веке приходилось легко? И почему все, или почти все, так уверены, что неандертальцам было хуже, чем остальным, и что тяготы, которые выпадали на их долю, обходили стороной современных им или более поздних, верхнепалеолитических и неолитических гомо сапиенс? Есть ли для такой уверенности достаточные основания?
На первый взгляд, есть. Главные я уже упомянул. Во-первых, это очень низкая средняя продолжительность жизни и очень высокая детская смертность, во-вторых, широкое распространение так называемой гипоплазии, т. е. нарушений в структуре зубной эмали, могущих являться следствием недоедания и болезней в период её формирования, и, наконец, в-третьих, наличие на многих неандертальских костяках следов неоднократных переломов и иных травм. Рассмотрим эти три группы фактов по порядку и сравним картину, имеющуюся для неандертальцев, с той, что вырисовывается для гомо сапиенс верхнего палеолита и/или охотников-собирателей и других традиционных обществ недавнего прошлого.
Итак, продолжительность жизни. Нередко ископаемые кости позволяют более или менее точно установить, на какой стадии прервалась жизнь человека, которому они принадлежали. Об этом судят, в частности, по степени развития или стёртости зубов, по состоянию швов, разделяющих кости черепа и ряду других признаков. Точно определить возраст в годах, конечно, очень трудно, а если речь идёт о людях вымерших видов, то попросту невозможно (поскольку «расписание» их индивидуального развития могло сильно отличаться от нашего), но зато часто удаётся сделать достаточно обоснованное заключение о том, к какой возрастной группе принадлежал данный индивид, т. е. имеем ли мы дело с останками ребёнка, подростка, взрослого или старика.
Считается, что средняя продолжительность жизни неандертальцев составляла около 23 лет[98]. Это, конечно, очень мало, но не следует представлять себе дело так, будто пожилых людей среди них вообще не было, или, тем более, что столь краткое существование было запрограммировано генетически. Даже у шимпанзе продолжительность жизни не так уж сильно уступает человеческой, особенно если не сравнивать с людьми развитых обществ последних ста-полутораста лет. Да, в естественных условиях шимпанзе доживают максимум до 50 лет или около того, но дело тут не в генетической предопределённости, поскольку известно, что те представители этого вида, которые пользуются благами цивилизации, могут жить гораздо дольше своих диких сородичей. Например, Чита — звезда кинематографа, игравшая одну из главных ролей в фильме о Тарзане, — перешагнула 70-летний рубеж. В 2005 г., в возрасте 71 года, она ещё здравствовала. А недавно самка шимпанзе, живущая в питомнике во Флориде, в условиях, приближённых к естественным, отличилась тем, что родила в возрасте 65 лет (детёныш, однако, прожил лишь несколько месяцев)[99].
Про неандертальцев, правда, в некоторых книгах можно прочесть, что они и до 45 не дотягивали, но это не так. Наиболее удачливые индивиды достигали возраста в 50 лет и больше: например, человеку из грота Фельдгофер, когда он умер, было, по всей видимости, около 60 лет. Что же касается очень низкого среднего показателя продолжительности жизни, то он объясняется, прежде всего, огромной детской смертностью. К настоящему времени найдены скелетные останки нескольких сотен неандертальцев, и едва ли не половина из них — дети, а если брать в расчёт только погребения, то детей ровно половина (см. табл. 7.1). Это очень высокий процент, особенно если учесть, что детские кости сохраняются в ископаемом состоянии гораздо хуже, чем кости взрослых, а значит, их доля в антропологических коллекциях занижена. Таким образом, доля людей, умерших до достижения половой зрелости, почти наверняка составляла не менее 50 %, а скорее всего даже несколько превышала это значение. Не случайно на большинстве тех памятников, где представлены останки нескольких человек, среди них преобладают дети (Ля Ферраси, Дедерьех, Амуд)[100].
Ну, а как обстояли дела по этой части у тех, кто пришёл на смену неандертальцам, т. е. у гомо сапиенс верхнего палеолита Европы? Есть мнение, что намного благополучней. Детская смертность якобы сократилась до 30 %[101], средняя продолжительность жизни, соответственно, выросла, и, стало быть, «жить стало лучше, жить стало веселее». Однако если взять данные по возрастному составу людей из захоронений середины верхнего палеолита (погребений начала этой эпохи почти неизвестно), то выяснится, что, во-первых, доля неполовозрелых индивидов составляет не 30, а почти 40% (табл. 4.1), а во-вторых, что и эту цифру следует рассматривать лишь как минимум, причём очень далёкий от действительности. Крайне сомнительно, что младенческая смертность в период последнего ледникового максимума была столь низка, сколь это явствует из таблицы. Такому показателю (всего 11 %) могли бы позавидовать очень многие доиндустриальные общества. Скорее, дело здесь просто в выборочном отношении к умершим, когда одних (взрослых) считали более достойными погребения, чем других (детей). Видимо, на самом деле, в верхнем палеолите, как и в предшествующую эпоху, в среднем лишь около половины всех родившихся доживало до репродуктивного возраста[102]. Даже в обществах неолита и бронзового века детская смертность, судя по материалам могильников фатьяновской, андроновской, карасукской и ряда других культур, нередко значительно превышала 50 %, и аналогичные значения этого показателя зафиксированы также для многих групп охотников-собирателей недавнего прошлого[103]. По средней продолжительности жизни, кстати, некоторые из этих групп тоже совсем недалеко ушли, а то и вовсе никуда не ушли от неандертальцев. Например, у филиппинских агта и батаков она составляла 21—22 года, а у асмат Новой Гвинеи — 25 лет[104].
Сравнение возрастного состава погребённых неандертальцев и европейских Homo sapiens середины верхнего палеолита (30-20 тыс. лет назад)[105].
Таблица 4.1: Сравнение возрастного состава погребённых неандертальцев и европейских Homo sapiens середины верхнего палеолита (30-20 тыс. лет назад).
Возрастная группа Неандертальцы Homo sapiens середины верхнего палеолита (граветт) Младенцы 13 (38%) 8(11%) Дети 3(9%) 11 (15%) Подростки 1 (3%) 9(13%) Взрослые 17(50%) 43 (61%) Всего 34 71Таким образом, по доступным для оценки (конечно, очень приблизительной) демографическим параметрам особой разницы между неандертальцами и людьми верхнего палеолита, а также неандертальцами и более поздними обществами охотников-собирателей не заметно. Впрочем, не будем забывать, что большая часть приведённых выше цифр — это нечто вроде «средней температуры по больнице».
В действительности же все демографические характеристики, скорее всего, довольно сильно варьировали как в пространстве, так и во времени. Ведь образ и уровень жизни неандертальцев, обитавших в разное время в разных регионах и ландшафтно-климатических условиях — от Гибралтара до Алтая и от Переднеазиатских нагорий до Русской равнины — вероятно, различались не меньше, чем у верхнепалеолитического населения тех же областей. А значит, и средняя продолжительность жизни, и уровень детской смертности, и доля людей, достигавших преклонного возраста, не были постоянны: они менялись и, возможно, весьма существенно, от эпохи к эпохе, от региона к региону, от популяции к популяции. Об этом ни в коем случае не следует забывать, тем более что это относится не только к демографическим, но и к палеопатологическим оценкам степени благополучия (или, точнее, неблагополучия) неандертальских сообществ, к разговору о которых мы переходим.
