Питер Хизер - Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть
Самое позднее к 515 г. Теодорих явно оставил надежду заиметь собственного сына, но нашел другой способ передать право на престолонаследие по своей линии. С этой целью он выдал замуж Амаласунту за некоего Евтариха, или Флавия Евтариха Циллига, чтобы передать ему свое имя. Это был и умный, и завораживающий выбор. В генеалогии Амалов, изложенной Иорданом в «Гетике», но берущей начало, разумеется, в истории готов Кассиодора, Евтарих представлен как второстепенный родственник – внук Беремунда и сын Гунимунда, который отказался от борьбы с Валамиром, неумолимо стремившимся к власти, и бежал на запад в королевство вестготов, вероятно, в конце 450-х гг. (схема, с. 25). Этому родству нет независимого подтверждения за пределами «Гетики», но, в то время как совершенно не ясно, был ли сам Беремунд изначально в родстве с Валамиром, как предлагает генеалогия (хотя, как мы видели, усердное (старательное) устранение Хлодвигом второстепенных родственников по мужской линии могло бы составить хорошую аналогию), кажется вполне вероятным, что Евтарих на самом деле был внуком Беремунда. Возможно, это слишком близкое родство, чтобы пытаться лгать о нем в высших политических кругах, где происхождение считалось известной величиной. Таким образом, Теодорих выбрал для своей дочери в супруги и себе в наследники человека, который мог разумно претендовать на некоторую остаточную лояльность со стороны ядра военных сторонников из своего окружения, который вел свое происхождение изначально от паннонийских готов. В то же самое время Евтарих был влиятелен сам по себе как человек благородного происхождения из королевства вестготов, приехавший в Равенну из Испании для женитьбы. По моему мнению, нет ни малейшего сомнения в том, что Теодорих планировал, что счастливая пара унаследует от него его итальянские, испанские и южно-галльские территории; иными словами, что недавно объединенное готское королевство продолжит существовать и после его смерти. Дело здесь, конечно, в том, что у Евтариха имелись крепкие связи с вестготской родовой знатью, и вполне можно было рассчитывать на его помощь в стабилизации ситуации в той части королевства. В одном более или менее современном источнике он также назван «чрезмерно грубым человеком», что было очень кстати, когда в перечень служебных обязанностей входит управление несколькими тысячами готов, представляющих военную элиту, разбросанную от адриатического побережья Италии до Средиземноморского побережья Восточной Испании[77].
Враждебность Константинополя была смягчена более сложным путем. Когда Теодорих пришел к власти, большая часть церкви Восточной Римской империи и особенно Константинопольская патриархия находились с римской точки зрения в расколе. Помимо Аттилы и империи гуннов в середине V в. также существовали трудности и в богословии. Было принято считать, что человек и Бог каким-то образом соединены в личности Иисуса, но как именно – было неясно. Один патриарх Константинопольский Несторий (428–431) считал, что глупо думать, будто частица Всемогущего Бога в Христе могла умереть при распятии, и утверждал поэтому, что это касалось только человеческой составляющей. Однако другой церковнослужитель Восточной Римской империи – патриарх Кирилл Александрийский полагал, что тайна спасения требовала, чтобы Бог умер на кресте. Так что в результате возник резкий спор, который охватил поколения и привел к тому, что император Марциан попытался в 451 г. решить его, созвав Вселенский собор в Халкидоне на другом от Константинополя берегу Босфора. Тогдашний папа Лев I не присутствовал на нем, но послал своих делегатов и внес главное доктринальное утверждение: Tome of Leo. В результате авторитет папы оказался неразрывно связан с идеологическими итогами собора, который услужливо провозгласил Христа одновременно и человеком, и Богом, в котором соединились «две природы».
Только это было бесполезно. Он сделал достаточно для того, чтобы исключить самую экстремальную версию доводов Нестория, но для многих современных сторонников Кирилла предложил определение веры, которое было достаточно туманным, чтобы позволить взять его на вооружение некоторым ловким философам – слишком рьяным приверженцам Нестория. Так что полемика не прекратилась после 451 г., а переориентировалась на спор вокруг самого Халкидона. К 482 г. император Зенон уже устал от дрязг и настоял на том, чтобы тогдашний патриарх Константинопольский Акакий издал компромиссный документ – Генотикон (буквально: акт объединения), – чтобы попытаться прекратить все толки в отношении слова «природа» и поладить с остальным христианским миром. Но это означало в какой-то степени отход от того, что было сказано в Халкидоне, а папский престол не желал этого. Последовал обмен письмами и взаимными обвинениями, в результате чего в 484 г. папа Феликс и Акакий отлучили друг друга от церкви, инициируя так называемый Акакианский раскол (христианским расколам везде дают название по имени того, кто проиграл и на кого сваливают всю вину)[78].
Извилистые пути международной дипломатии таковы, что окончательное разрешение проблемы этого раскола дало Теодориху необходимый механизм для преодоления враждебности Византии. Этот раскол был чрезвычайно неудобен Восточной империи. Никто не мог подвергать сомнению авторитет римского престола, связанный со святыми Петром и Павлом, так что для патриарха Константинопольского, главы Церкви, ярлык раскола по вопросам веры представлял собой существенную проблему. Неудивительно, что была использована любая возможность найти ее решение, к тому же особенно напряженный период последовал за сменой папской власти после смерти папы Симмаха в июле 514 г. Многочисленные посольства и обмен письмами, однако, ни к чему не привели, и именно смена власти в Константинополе в конечном счете предоставила удобный случай. 9 июля 518 г. Анастасий почил в бозе. У него не было сыновей, и он либо не хотел, либо, что более вероятно, был не способен обеспечить достаточную политическую поддержку одному из своих племянников (который вновь появится на страницах этой книги в следующей главе). Право наследования перешло вместо него к довольно пожилому прославленному начальнику дворцовой стражи по имени Юстин.
В двери Теодориха постучался шанс, потому что новая власть решила отмежеваться от старой путем прекращения этого неудобного для церкви раскола. Обычная римская имперская идеология господствовала по-прежнему, так что должным образом Богом избранный император должен был действовать решительно, чтобы добиться единства в вопросах религии. Это также являлось хорошей идеей с точки зрения перспектив для Восточной Римской империи, так как с 514 г. большая часть ее вооруженных сил на Балканах под командованием полководца Виталиана бунтовала, и одной из претензий этого военачальника к Анастасию было именно его неприятие решений Халкидона. Как только Юстин и его советники решили включить Виталиана во властные структуры и положить конец бунту, они также связали себя обязательством полностью восстановить авторитет решений Халкидона.
События развивались быстро. В первый раз Юстин написал папе Ормисдасу 1 августа 518 г. и объявил о своем престолонаследии. Следующее письмо было послано с императорским легатом 7 сентября – Юстин просил папу отправить к нему посланников, готовых вести переговоры о мире; другое письмо было от племянника императора Юстиниана, в котором тот спрашивал, не желает ли папа приехать в Константинополь. Посол добрался до Рима не раньше 20 декабря, но в январе 519 г. папская миссия была уже в пути. В десяти милях от города ее встретила делегация высокопоставленных лиц, включая полководца Виталиана, 25 марта – дата, которая выпала в тот год на понедельник Страстной недели. Всего три дня спустя патриарх Иоанн Константинопольский подписался под письмами из Рима, и бедный старый Акакий был вычеркнут из диптихов – официального перечня правоверных патриархов, за которых и которым регулярно молились на литургиях[79].
Все прекрасно, но какое отношение все это имеет к Теодориху? Вас можно извинить, если вы подумаете, что небольшое, а одна научная школа долгое время считала конец раскола грозным событием, знаменующим поворот в истории королевства Теодориха. Когда он пришел к власти, факт раскола держал римскую католическую церковь и всех добрых католиков Италии – особенно сенаторов-землевладельцев – в изоляции от таких же католиков в Восточной империи. Как только вопрос с расколом был решен, ничто уже не мешало этим людям примкнуть к Константинополю, а мир и гармония отношений Теодориха с ними – а значит, и политические, и административные функции его королевства – должны были пострадать. Звучит теоретически правдоподобно, но не согласуется с тем, как пошли дела. Внимательный читатель заметил бы, что легату Юстина потребовалось довольно много времени, чтобы добраться до Рима. Выехав из Константинополя 7 сентября, он приехал в Рим только 20 декабря. Это произошло потому, что по пути туда он провел много времени при дворе Теодориха в Равенне. Папа тоже осторожно посоветовался с готом, прежде чем отправлять свое собственное посольство, которое встало во главе больших празднеств в Константинополе на Страстной неделе 519 г. Иными словами, Теодорих оказался полностью вовлечен во все это, а его отношения с Римом были настолько хороши и близки, что папа не шевелил и пальцем без его одобрения, повторяя сюжет, уже однажды имевший место: папский ответ на мирные предложения стареющего Анастасия.
