Сборник статей - Неизвестная война. Правда о Первой мировой. Часть 1
На следующий день после этих параллельных переговоров состоялось заседание Совета Короны. Кайзером Вильгельмом II, канцлером Теобальдом фон Бетман-Гольвегом[121] и Циммерманом было принято решение поддержать Австро-Венгрию в связи с убийством эрцгерцога в Сараево и готовиться к войне. Решающим было, конечно, мнение кайзера. Вечером того же дня посол Сегени-Марич телеграфировал в Вену о полученной поддержке. Циммерман рассказал о заседании совета Ойосу. Граф получил с собой письмо Бетмана-Гольвега, составленное от имени кайзера. В нем кайзер благодарил Франца Иосифа за послание, заверял австрийского императора в своей поддержке и обещал взять переговоры с Румынией на себя.
В те дни германская верхушка, поддерживавшая на словах Австро-Венгрию, вела себя достаточно равнодушно по отношению к происходящим событиям. Государственный секретарь Готлиб фон Ягов[122] проводил медовый месяц в Люцерне, переложив свои обязанности на Циммермана, а кайзер Вильгельм II на следующий день после переговоров с австрийскими официальными лицами уехал в круиз по Северному морю.
Австрийские политики делали то же самое, но по иным причинам. Министр иностранных дел Берхтольд посоветовал Конраду Гётцендорфу и военному министру Александру фон Кробатину уйти в отпуск, чтобы никто ни о чем не догадался.
7 июля граф Ойос вернулся в Вену и в тот же день выступил на заседании министерского совета с отчетом. Его второе выступление на эту тему состоялось 19 июля.
Позднее говорилось о том, что сторонник войны с Сербией Александр Ойос приближал ее всеми силами, не представляя в то время ее истинных масштабов. Он хотел вооруженного конфликта на Балканах, едва ли подозревая, что пламя войны охватит весь мир.
Стремительная смена событий вызвала хаос и сумятицу не только в делах, но и в сознании людей: никто так и успел понять, что в действительности произошло. В момент австрийской мобилизации главнокомандующий Сербии находился в Австрии на отдыхе, а потерявшие наследника престола австрийцы продолжали заниматься повседневными делами и отмечали выходные песнями и танцами.
Реакция европейских стран на сараевское убийство была не совсем адекватной. В то время как Сербия посылала Австрии официальные соболезнования, английская официальная печать выходила с заголовком «К черту Сербию!».
Еще интереснее вел себя министр иностранных дел Англии Эдвард Грей[123]. Его двойная игра стала в истории символом беспримерного лицемерия. 8 июля он сказал русскому послу Александру Бенкендорфу[124], что Англия всегда поддержит Россию, в особенности – если последняя окажет военную помощь Сербии. На следующий день объявил немецкому послу Лихновскому, что Англию с Россией не связывают никакие соглашения, и он приложит все усилия для предотвращения войны. 27 июля он же, угрожая выходом в отставку, требовал от кабинета министров утверждения военной резолюции, а еще через два дня, 29 июля, вновь заверял Лихновского в совершенной дружбе с Германией и сохранении нейтралитета. После этой зигзагообразной политики кайзер Вильгельм II назвал Грея «подлым обманщиком и фарисеем»[125].
Король Великобритании Георг V 26 июля сообщил германскому принцу Генриху, что его страна в случае начала войны будет придерживаться нейтралитета[126].
Премьер-министр Венгрии Тиса призывал к осторожным действиям по отношению к Сербии и возмутил этим австрийского министра Берхтольда. Французская делегация во главе с президентом Пуанкаре и премьер-министром Вивиани находилась с официальным визитом в России.
Все были заняты своими повседневными делами, а летнее время способствовало еще и традиционным отпускам в излюбленных районах Европы, от которых царственные особы, чиновники и дипломаты не собирались отказываться, полагая, что ничего особенного в мире не происходит.
Ультиматум6 июля, когда граф Ойос еще вел переговоры в Берлине, Иован Иованович передал из Вены, что в ходе следствия появились данные об участии Сербии в заговоре. После этого стало ясно, что обвинений в соучастии не избежать, и началась проверка сербских государственных структур.
В тот же день министр иностранных дел Российской империи Сергей Сазонов[127] подошел к австрийскому послу в Санкт-Петербурге Оттокару Чернину[128] с предложением организовать сербское расследование заговора и предотвратить тем самым нагнетание военной истерии. Определенного ответа он в тот день не получил…
Австрийский дипломат Йозеф Редлих как-то назвал своего коллегу Оттокара Чернина «человеком семнадцатого века, который не понимает времени, в котором живет». Чернин был чешским аристократом, австрийским чиновником и доверенным лицом Франца Фердинанда. Доверие эрцгерцога уже о многом говорит, поскольку близко сходились с ним лишь немногие люди, наделенные терпением. Впрочем, Чернину не пришлось долго терпеть угрюмость принца: он постоянно пребывал в дипломатических разъездах – то в Румынии, то в России. Как австрийский абсолютист Чернин действительно не понимал реальности того времени. Желая заинтересовать Румынию территорией Трансильвании, он навлек на себя недовольство венгров, и его прорумынская идея провалилась. Переоценивая силу Австрии, он недооценивал влияние Германии и считал возможным оказывать на нее давление.
И все же Йозеф Редлих ошибся в своем определении: Чернин не был человеком семнадцатого века, скорее он оказался провидцем, хотя сам об этом не подозревал. После Первой мировой войны территория Трансильвании действительно досталась Румынии, а военная мощь Германии оказалась побеждена силами Антанты.
Посол Чернин смог дать ответ Сазонову лишь десять дней спустя. 16 июля он сообщил русскому министру, что Австрия не станет предпринимать никаких шагов, которые вызвали бы войну на Балканах. Это было явной дезинформацией с целью успокоить Россию. И российские власти не стали выражать протест.
Несмотря на нанесенное в Сараево оскорбление имперского двора, автором ультиматума была не Австрия, а Венгрия. 7 июля 1914 года (в тот же день, когда выступал граф Ойос) на заседании австрийского правительства премьер-министр Венгрии граф Иштван Тиса[129] объявил о решении предъявить Сербии условия. Активность Тисы в этом деле объяснялась его беспокойством и желанием предотвратить конфликт. Сам он считал свой документ очень мягким и взвешенным.
В ультиматуме содержалось десять пунктов:
1. Запрещение изданий, пропагандирующих неприязнь к Австро-Венгрии и нарушение ее территориальной целостности;
2. Исключение анти-австрийской пропаганды из народного образования;
3. Запрещение общества «Народна Одбрана»[130] и всех других союзов и организаций, ведущих пропаганду против Австро-Венгрии;
4. Увольнение с военной и государственной службы всех офицеров и чиновников, занимающихся анти-австрийской пропагандой;
5. Сотрудничество с австрийскими властями в подавлении движения, направленного против целостности Австро-Венгрии;
6. Проведение расследование против участников убийства в Сараево и участие в расследовании австрийского правительства;
7. Арест майора сербской армии Войи Танкосича[131] и чиновника железнодорожного ведомства Милана Цигановича, причастных к убийству в Сараево;
8. Введение эффективных мер по предотвращению контрабанды оружия и взрывчатки в Австрию и арест пограничников, помогавших убийцам пересечь границу;
9. Официальное объяснение по поводу враждебных анти-австрийских высказываний сербских чиновников после убийства;
10. Постоянное информирование австрийского правительства о мерах, принятых согласно предыдущим пунктам.
Позднее говорилось, что эти требования не только не были мягкими – они содержали нападки на суверенитет и достоинство Сербии, а главное – документ был составлен так, чтобы Сербия его не приняла[132].
Нападки на анти-австрийскую печать в первом пункте меморандума подразумевали, в том числе, закрытие газеты Балкан, в которой на следующий день после покушения была напечатана статья о Принципе и Кабриновиче. Эта статья была медвежьей услугой всей Сербии, и Войя Танкосич едва не побил редактора, выпустившего ее в свет. Результатом этой скандальной публикации стал визит австрийского дипломата барона Шторка к генеральному секретарю министерства иностранных дел Славко Груичу. Шторка интересовало, каковы будут действия сербского правительства по расследованию убийства, которое даже сами славянские газеты связывают с Сербией? Груич выразил недоумение и непонимание такой формулировки, а также спросил, кем уполномочен Шторк. Тот в свою очередь выразил удивление, что правительство Сербии, не скупящееся в заверениях о своем добрососедстве, ведет себя в этом деле столь равнодушно.
