Михаил Сарбучев - Никакого Рюрика не было?! Удар Сокола
Но самым тяжелым было вовсе не военное поражение. Пока английские и французские гранаты осыпали Малахов курган, в Европе набирал обороты маховик информационной войны. Именно тогда впервые начали смаковать «азиатскую» сущность русских. Бесновалась левая пресса, а громче других завывал малоуспешный и малообразованный публицист, живший на британские подачки, Карл Маркс. Синопское сражение было проиграно турецким флотом, зато выиграно англо-французскими журналистами. Синоп, за которым не последовало решительных действий (а ведь они могли по крайней мере вызвать страх и внушить осторожность, в том числе в выражениях), стал точкой кристаллизации русофобских настроений. Вторая половина XIX века – черное время в отношениях с Европой. Русских представляли «гуннами», «монголами», «варварами», которым чужды понятия воинской чести и гуманности. В англоязычной прессе появились рассказы о том, как русские моряки в ходе сражения достреливали оказавшихся в воде турецких раненых70.
Сюжет о расстреливаемых раненых всплывет в англоязычной литературе еще не однажды, когда понадобится изобразить звериное лицо врага. Так, достоверно известно лишь об одном подобном эпизоде со стороны германского флота во Второй мировой войне (U-852, командир Гейнц-Вильгельм Эк, осужденный Нюрнбергским трибуналом). Однако он стал своеобразным маркером Кригсмарине, особенно популярным у «историков» типа Пикуля. При этом, по свидетельству адмирала Ч. А. Локвуда, расстрел противника после потопления корабля был обычной практикой англо-американцев. В книге «Топи их всех», переведенной на русский язык и вышедшей в Воениздате в 1960 году, он упоминает о том, как капитан Мортон расстрелял экипаж потопленного японского транспорта, а при входе в базу привязал к мачте метлу, демонстрируя тем самым «Океан чист», чем доказал (по Локвуду) «образцовую настойчивость и агрессивность»71.
Со второй половины XIX века в Европе массово распространяются «научные» труды и «открываются» источники (и сколь своевременными и востребованными тут оказались работы Крузе!), где содержатся сведения о том, что русские не кто иные, как «потомки монгольских рабов», «варвары» и пр.
Подобно тому, как Ясон, бросив огромный камень на поле Ареса, избавил себя от грозного и многочисленного соперника, так и Британия, подкинув многократно превосходившей по силам континентальной Европе миф о русских-гуннах, добилась своей цели. Вместо единой Европы, как было после Наполеоновских войн, стало две НЕДО-Европы. Дальше оставалось только ждать, чтобы они друг друга поубивали, и въехать на дымящиеся руины на белом коне.
В криминалистике есть такое понятие, как почерк преступника. Именно он зачастую становится единственной ниточкой, потянув за которую можно распутать клубок и определить личность злодея. Подобный почерк имеет и политическая пропаганда. Интересно, что миф о «гуннах» как оружие информационной войны применялся англосаксами не только против русских, но и… против немцев. Как же так? Ну ладно мы – мешаные-перемешаные, «немытая Россия», находящаяся на богом забытом краю Европы. Но немцы-то! Эти «белокурые бестии», «потомки Нибелунгов». Они – тоже? Ну да. И они тоже. Вернее, так: когда король (королева) прикажет быть гунном, у нас гунном становится любой. Такова воля короля! Прикажут – будешь хоть луораветланом! Впрочем, нельзя не признать за британцами известной логики. Раз потомки русов – гунны, то население по крайней мере Мекленбурга, Передней Померании, Тюрингии, Восточной Пруссии – и подавно.
В 1914 году в Британии появилось немало «исследований», доказывающих родство германцев с азиатскими кочевыми племенами. На пропагандистских плакатах германцев рисовали как кровожадных извергов, поедающих детей и топчущих женщин и стариков копытами. «STOPHUN!». Спустя исторически короткий промежуток времени те же самые пропагандистские клише были использованы уже Германией, но привели вовсе не к победе, а к чудовищной трагедии.
Вот какой неожиданный оборот приобретает история с размытой самоидентификацией. Немцам «повезло» чуть больше. Во-первых, война, в которой против них применялось это оружие, продлилась всего шесть лет и закончилась полным разгромом, а стало быть, потребность в такой идеологеме сама собой отпала. Во-вторых, в Германии, привыкшей оперировать конкретными параметрами (показаниями приборов, данными краниометрии, антропологии, статистики), стремящейся все учесть и подсчитать, подобные «изыскания» всерьез даже не рассматривались. Другое дело – Россия. Она мыслит абстракциями: «БогЪ», «духЪ», «щастье», «правда», «величие» etc. И часто для обывателя понятие «русский» становится оценочным, обозначающим этакого «хорошего парня» и не имеющим под собой никакого этнического содержания. Для немца носителем «немецкого духа» может быть только человек, соответствующий определенному типу, прежде всего расовому типу – назовите его как хотите, но он имеет начало и имеет конец. Из этого, между прочим, вытекает довольно неожиданное следствие: «хороший парень» может быть и кем-то еще, не только немцем. В нашем же «национальном», а точнее, все еще имперском сознании понятие «дух» и его носитель разделены. Якобы «дух» способен «переформатировать» носителя любого генотипа под «русского». Если Пушкин воспринимал «русский дух» как производную от культурного контекста, базирующегося на фольклорной составляющей, то есть на «национальных кодах», то что под этим словосочетанием понимают современные «мастера культуры», одному богу известно. Это уже потом нам стали «братья навек» китайцы, индийцы и другие коренные народности британских колоний. Далее – БРИК-С, далее везде…
Следует сказать, что в Восточной войне у России нашлись и союзники, причем довольно необычные. За океаном эту войну восприняли как противостояние со старым врагом – Великобританией, которая в те годы ассоциировалась для американцев с такими понятиями, как «тирания», «национальный гнет», «агрессия». Сегодня об этом не принято вспоминать, но в Севастополе вместе с Николаем Пироговым под английскими бомбами работало несколько десятков американских врачей-добровольцев (не все там локвуды). Штурм Петропавловска потерпел фиаско во многом благодаря тому, что экипаж китобойной шхуны, отправленной американским посланником в Гонолулу (Гавайи тогда еще не были штатом США, а являлись формально независимым королевством), вовремя предупредил гарнизон крепости о готовящемся нападении англо-французской эскадры. По каналам американской дипломатии передавались и разведданные.
Не совсем «по-немецки» повели себя пруссаки (вот она, «гуннская» кровь!), несмотря на то что были связаны с Британией рядом соглашений о континентальной блокаде России. Чопорные тевтонцы неожиданно закрыли глаза на вопиющее несоблюдение прописанных на бумаге договоренностей и очень «по-русски» разводили руками, когда грузооборот некоторых стратегических продуктов через порты Кёнигсберг и Мемель в одночасье утроился. Но наша элита не замечала всех этих знаков. Она упорно искала союзников среди угнетенных греков, сербов, болгар, кочевых племен Средней Азии. Отплатят «братушки» чуть позже, когда наступит август 1914 года. А Средняя Азия «воздаст сторицей» в 1989—1992-м!
Парижский мирный договор 1856 года полностью изменил международную обстановку в Европе, уничтожив систему, покоившуюся на Венских трактатах 1815-го, которые подписывала Россия-победительница. «Верховенство в Европе перешло из Петербурга в Париж», – удовлетворенно резюмировал Фридрих Энгельс72. Положение России было сравнимо с положением Германии в 1918 году. Россия получила свой «Версаль». Так, согласно требованиям договора, ей запрещалось строить крепости и иметь флот на Черном море (формально море объявлялось «демилитаризованной зоной», то есть Турции вроде бы тоже нельзя, однако не запрещалось иметь флоты в Мраморном и Средиземном морях), ее оттесняли от Дуная фактически к екатерининским границам, на 100 лет назад!
Помимо военного поражения и растерянности в обществе, правление Николая I имело еще одно серьезнейшее последствие – полное расстройство имперской финансовой системы. Россия потратила на войну 800 млн рублей (Британия – 76 млн фунтов). Для финансирования военных расходов правительству пришлось включить печатный станок, что привело к снижению серебряного покрытия кредитных билетов с 45 % в 1853 году до 19 % в 1858-м, то есть фактически более чем к двукратному обесцениванию рубля. Снова выйти на бездефицитный госбюджет Россия смогла только в 1870 году (через 14 лет после окончания войны). А установить стабильный курс рубля к золоту и восстановить его международную конвертацию удалось лишь в 1897 году в ходе денежной реформы Витте, когда до 1917-го оставалось 20 лет.
Не будет преувеличением сказать, что в результате Восточной войны Россия частично утратила свою независимость.
