Денис Абсентис - Злая корча. Книга 1. Невидимый огонь смерти
Устюжский же летописец отсылает нас в более ранние годы: «В лето 6906-го (1398)… И нача емих коробити их и руки и ноги корчитися и в хрептах ломота великая, и мало здравых во град внидоша, и паки многи слепотою мучащася» (На полях к строке приписано другим почерком и другими чернилами: «на пути коркота корчити»). И только позже «по совершении молитвы абие преста язва коркотная и ломотость хребетная»[208].
Вымирали целыми поселениями и раньше: «Открытый в ходе исследований древнейший слой принадлежал древнерусскому поселению, возникшему в XII в. и запустевшему в XIV в. Очевидно, причиной его гибели явилась «корчетная» болезнь, упоминаемая в жалованной грамоте 1551 г.»[209]. В этой жалованной грамоте 1551 года «находим прямое указание на то, что некогда располагавшийся на Великом погосте Троицкий монастырь-пустынь пребывал в запустении „от мору от корчеты“»[210], то есть болезнь не обходила стороной и монашеские обители.
«Никитинская беда» известна из «Летописца Воскресенского Солигаличского монастыря»: «И попусти Бог князю Никите: прииде на его землю болезнь коркотная и изомроша вси, и погибе град Хлынов». Хотя «Летописец», возможно, ошибается, помещая это событие под 6880 (1372) годом, что зависит от того, был ли Хлынов тогда Вяткой (ныне Киров), или было две различных эпидемии (но это уже за рамками данного поверхностного обзора).
В свидетельствах чудодейственной силы иконы Троицы, записываемых с 1638 года, упоминается все та же коркота: «В основной своей массе «чудеса» рассказывают о случаях исцеления от различных болезней (глаз, горла, «коркоты», «расслабления», бесноватости и др.»[211]. И это обычное дело, как отмечал проф. Богоявленский: «Описаниями этой болезни [коркотной] буквально пестрят все страницы „житий“ из Вологды, Углича, Белозерска, Ярославля, Костромы и „Соловецкого патерика“. Из этих описаний видно, что болезнью поражались почти исключительно низшие классы населения, крестьяне, ремесленники, казаки»[212].
Заболевание наглядно отразилось в названиях многих сел и деревень. По всей России и Украине были, а некоторые дожили и до наших дней, села и деревни Большие Корчеты, Коркоты, Корчуганы, Малые Корчи, Коркодины и т. д. И нет, к «корчеванию», как иногда думают, такие названия обычно отношения не имеют, это лишь поздний эвфемизм. Вот, для примера, описание деревни Большая Корча (Корчинская) на юго-востоке Кировской области (ранее — в Вятской губернии; деревня Малая Корча там тоже есть неподалеку):
Деревня располагалась среди дремучих лесов в красивом уютном местечке у ключа, окруженного липами. И называлась первоначально Талый Ключ, как рассказывают старожилы. Название деревни связано с какой-то эпидемией, в результате которой умерло много жителей. Люди говорили: «Пришла злая корча»[213].
Иногда такие названия деревень, сел и рек вторичны и образовались не по факту эпидемии непосредственно, а от фамилий владельцев этих мест. Далее же эти фамилии преобразовывались в народном языке совсем своеобразно. Например, известный картограф Борзов, занимающийся геоморфологической съемкой территории СССР, упоминал «возвышенность, на которой раскинулось село Спас Коркодин (на картах ошибочно именуемое Спас Крокодильный)»[214]. Действительно, было такое село в Клинском уезде. В XIX веке московский губернский агроном Бажаев писал о любимом крестьянами плуге и сетовал, что «Спасо-крокодильный кузнецъ на продажу этихъ плуговъ не производитъ»[215]. И это село Спасъ-Крокодильный есть даже на Военно-топографической карте Московской губернии Ф. Ф. Шуберта от 1860 года. Откуда взялось такое название?
Старинное село Спас-Коркодино, расположенное на правом берегу реки Лутосни (недалеко от города Клин в Московской области), называлось изначально Спасское. А в конце XVII века село перешло в приданое к сестре владельца, вышедшей замуж за князя Федора Михайловича Коркодинова. При нем село стало называться Спас-Коркодино. Далее уже название постепенно преобразовалось в Спас-Крокодим, Спас-Кородил (Крокодильное), Спас-Крокодильный. Сейчас это снова деревня Спас-Коркодино.
И не случайно в примечаниях к Московскому летописцу фамилия Каркадилов переадресуется на «см. Коркодинов»[216]. Такая замена в языке не редкость. Происхождение же фамилии Коркодинов поясняет классик российской и советской ономастики Александра Суперанская:
«Фамилия Каркадинов/Коркодинов известна на Руси с XV века. В основе ее лежит слово коркота — корчи, судороги, спазмы. Второе значение этого слова — бранное: карга. В фамилии два суффикса: — ин и — ов, то есть словообразование шло так: прозвище Коркота — Коркотин/Коркодин — Коркотинов/Коркодинов и с заменой о на а — Каркадинов. Первым исторически засвидетельствованным носителем этого прозвища (или «языческого» имени) был князь Юрий Иванович Жижемский. От него пошли князья Коркодиновы»[217].
Суперанская не уточняет причину изначального прозвища князя «Коркота» — вполне, впрочем, прозрачную в свете массовых эпидемий этой «коркоты». Но зато выстроенный ею ряд выводит нас и к вопросу происхождения других «крокодилов» — к разгадке старой «тайны» Псковской летописи, столь возбудившей в 80-х годах прошлого века академика Б. А. Рыбакова, что он на полном серьезе рассуждал о «реальном нашествии речных ящеров» и о поклонении древних славян ящерам-крокодилам[218]. Cтранная запись Псковской летописи под 1582 годом гласит:
Тогожъ лѣта изыдоша коркодили лютiи звѣрiи изъ рѣки, и путь затвориша, людей много поядоша; и ужасошася людiе, и молиши Бога по всей земли, и паки спряташася, а иних избиша[219].
Эту загадку с крокодилами разгадывают давно. В рациональном XIX веке обычно приходили к тому, что летописец просто наслушался сказок. Историк искусства Д. А. Ровинский ошибочно решил, исходя из летописи, что «крокодилами назывались въ старину вообще дикiе звѣри»[220]. Но сейчас, в более мистические времена, последователи Рыбакова о вышеописанном Спас-Крокодильном тоже вспомнили, и это убедило их окончательно. Все бросились искать крокодилов по псковским и новгородским лесам и болотам. К поискам таинственных ящеров подключились и международные организации криптозоологов. Объект их поисков — таинственный Pskov Crocodile — давно присутствует в книгах по криптозоологии, причем с подробным описанием: «поведение: агрессивное; распространение: река Великая…»[221].
Увы, в летописи описан не «Бог-коркодел» и даже не зверь, а всего лишь та же коркота. Люди, скорее всего, пострадали от «лютой коркотины-коркодины», но не от мифических крокодилов. «Поядоша» — это совсем не обязательно «съели»: к примеру, фраза в богослужебном псалтыре «Посла на ня песия мухи и поядоша я…» значит «Послал на них песьих мух, и жалили их…». Вероятно, переписчик (упоминание о «коркодилах» содержится в Архивском 2-м списке, писанном разными почерками середины XVII века), не понимая уже значения слова «коркоты» (коркота, коркотея, коркодия), вписал свое пояснение: «звѣрiи изъ рѣки» и создал впечатление, что путь был перекрыт несметными стаями крокодилов, а не разливом самой реки, например (если таковая вообще существовала). По крайней мере, «коркодили» могли быть ему знакомы — переписчик мог знать, например, описания подвигов святого Иеремии, мощи которого после смерти пророка уничтожали крокодилов: «и погибѣ отъ земли тоя родъ змиевъ и аспидескъ, а отъ рѣкъ коркодили»[222], или что-то подобное. В любом случае, получилась схожая этимология преобразования непонятного значения, как от села Спас-Коркодино до Спас-Крокодильного.
В целом же опять повторилась ситуация с «невидимыми бесами» в Полоцке — идущая в Европе эпидемия распространяется на восток. Не случайно «крокодилы» нападают именно в 1582 году: эпидемия эрготизма в 1581 году началась в Германии[223]. И не зря сообщение о «крокодилах» относят к августу[224]. Так, похоже, спорынья вызвала к жизни «русских крокодилов» и нашла чем занять криптозоологов столетия спустя после вызванной ей эпидемии «коркоты».
Возможно, отголоски перехода «коркоты» в образ «коркодила» отражены на известном лубке середины XVIII века «Драка Бабы Яги с крокодилом» (коркодилом, каркаладилом). Сюжет отсутствует в записях сказок, не известен он и фольклористам, что дало повод для множества домыслов. Ровинский увидел в лубке карикатуру на Петра I и Екатерину, чья драка происходит из-за скляницы вина. Но в ярмарочных картинках метафор значительно меньше, чем казалось представителям образованных классов, проецировавшим свое восприятие на достаточно бесхитростное народное творчество. Кто такая Баба Яга и почему «коркодил» с бородой (sic!) и человеческим лицом больше похож на «демона» с изенхейского алтаря, чем на крокодила? Согласно этимологическому словарю Черных слово «яга» (язя, яза, ѣза) — это «болезнь», «немощь», «страдание», а сам фольклорный персонаж восходит вероятно, к тем «бабам-чародеицам», «бабам-ворожеям», с которыми вела ожесточенную борьбу церковь и которые, возможно, «были безобидными старыми женщинами, занимавшимися гл. обр. знахарством»[225]. «Костяная нога» Бабы Яги может намекать на последствия «коркоты», с которой знахарка и борется (скляница — с «живой водой»?).
