Жан Флори - Алиенора Аквитанская. Непокорная королева
Два года, 1163 и 1164, супруги провели в Англии. Генрих быстро понял, что новый архиепископ, до сего времени горячо защищавший интересы королевской власти, теперь яростно отстаивает интересы и привилегии Церкви, выступая против прав короля. Напряжение нарастало изо дня в день. К сожалению, мы ничего не знаем о том, какую позицию занимала Алиенора в конфликте, завершившемся убийством Фомы Бекета в его кафедральном соборе[174]. Все сказанное историками по этому поводу относится к области домыслов. Можно лишь удивляться тому, что такой скрупулезный исследователь, как Лабанд, принял во внимание случайные предположения Эми Келли о злопамятности Алиеноры, якобы не сумевшей смириться с растущим влиянием Фомы Бекета на ее мужа — это чувство и заставило ее встать на сторону короля в его борьбе против архиепископа и «ухаживать за супругом» вовсе не для того чтобы вернуть его супружескую верность, на которую она «уже и не надеялась», а для того чтобы он доверял ей, насколько это возможно, в политическом отношении[175]. Это двойное утверждение покоится на очень шатких основаниях.
Д. Д. Р. Оуэн выдвигает еще более рискованное предположение, утверждая, что Алиенора нашла в Бекете соперника, мешавшего ее чувствам к королю, но все же считала его достойным человеком. Вот почему, говорит он, «хотелось бы вообразить» (?!), что его убеждения вызывали у нее некоторую симпатию. Оуэн даже «вообразил», что этот конфликт мог сблизить Алиенору с ее детьми. «Нам не кажется чересчур фантастичной мысль, — добавляет Оуэн, словно желая исключить возражения, — о том, что Алиенора проводила ностальгические часы с юным Ричардом (тому было шесть лет), рассказывая ему истории о “солнечном крае, где он был зачат”». Но, заключает он справедливо, «мы никогда этого не узнаем»[176]. Однако, предпочтительнее было бы все же вообще ничего не утверждать по этому поводу.
В 1164 г. конфликт набирал силу. В то время как королева Алиенора путешествовала по Англии (она побывала в Винчестере, Солсбери, Мальборо и на острове Уайт), Фома Бекет отверг «Кларендонские постановления», в которых король утвердил свою власть над английской Церковью, лишив ее возможности апеллировать к Риму. Чтобы спастись от гнева короля, Фома нашел убежище при французском дворе. В ответ на просьбу послов английского короля не укрывать у себя Фому, «бывшего архиепископа Кентерберийского», низложенного королем, Людовик VII с нарочитой наивностью ответил:
«Как же так! Король судит прелата и низлагает его? Ужель возможно такое? Ведь я такой же король в своем королевстве, как английский король — в своем, и все же не в моей власти лишать сана даже самого мелкого клирика в моих землях»[177].
Между Плантагенетом и Капетингом вновь вспыхивает конфликт, тем более что в том же 1164 г. Людовик подкрепил свой союз с домами Блуа-Шампань посредством брачных союзов Марии и Алисы, двух дочерей Алиеноры. Женившись же на Адели Шампанской, король окончательно упрочил этот союз, в результате которого, кстати, он стал шурином своих собственных дочерей. В 1165 г. по ряду причин распря с Генрихом еще более осложнилась. Надо сказать, что Алиенора была косвенно замешана в этом деле. В начале мая Генрих II, находившийся в Нормандии, велел ей вместе с сыном Ричардом и дочерью Матильдой отправиться в Руан. Вскоре он покинул их, отправившись на войну с Уэльсом, после чего вернулся в Лондон и провел Рождество 1165 г. в Оксфорде. Алиенора осталась на континенте. В скором времени она обосновалась в Анжере, где в октябре на свет появилась ее последняя дочь Жанна. В это время ее первому супругу Людовику VII наконец-то повезло: двумя месяцами ранее, 22 августа, его третья жена Адель подарила ему сына, о котором он так долго молил небеса. Хронисты рассказали, с какой радостью воспринял эту весть парижский люд, а король дал выход своей радости и облегчению в следующей хартии:
«Я, Людовик, милостью Божьей король франков. С давнего времени единственным и сильным желанием всего королевства было, чтобы Господь в своей доброте и милосердии своем даровал нам наследника, способного принять скипетр и управлять королевством после нас; и сие горячее желание, заключавшееся в том, чтобы Бог пожаловал нам отпрыска лучшего пола, выражали и мы, устрашенные обилием имевшихся у нас дочерей. Поэтому, получив сего желанного наследника, мы, будучи преисполнены блаженства и радости, благодарим Бога. Поскольку неизбывное ликование проникло в самую глубь сердца нашего, когда узнали мы о сем событии, позаботились мы вознаградить гонца, принесшего нам эту новость. А посему говорим мы ныне живущим и всем, кто после нас останется, что Ожье, сержанту королевы, поспешившему объявить нам о рождении сына, в силу великой радости, вызванной столь желанной вестью, дали мы три мюи пшеницы[178], ему и его наследникам, <чтобы получал он их> ежегодно с нашего гумна Гонессы, в Сен-Реми. Дабы утвердить этот дар, приказали мы, чтобы он был подтвержден письменно, скреплен нашей печатью и подписан нашим именем»[179].
Это чуть ли не чудесное рождение наследника убедило Людовика сохранять твердую позицию в отношении своего соперника Плантагенета и не лишать поддержки Фому Бекета. Последний надеялся также на помощь или хотя бы посредничество Алиеноры, которая к этому времени, вероятно, уже начинала отдаляться от своего супруга — в силу разных причин, к которым еще вернемся. Французский король, архиепископ Руанский и папа Римский надеялись также уладить этот вопрос при посредничестве «императрицы Матильды», победившей свою болезнь[180]. В конце июля Иоанн Солсберийский сообщил Фоме Бекету о шагах, предпринятых в этом направлении графом Фландрским Филиппом Эльзасским, который делал это по просьбе Алиеноры и императрицы Матильды[181].
Но в Анжере Алиенору окружали ее пуатевинские советники, в том числе ее дядя Рауль де Фе, часто не ладивший с духовенством, чьи интересы хотел защитить Фома Бекет: действительно, десятью годами ранее Рауль был отлучен от церкви за то, что нарушил права монастыря Св. Радегунды в Пуатье, а три года назад ограбил приорство Олерон. В письме, отправленном Фоме Бекету в начале августа 1165 г., епископ Иоанн Пуатевинский лишил последнего всех иллюзий: Фома не добился от Алиеноры ни поддержки, ни совета, ни заступничества:
«<…> Но мы желаем уведомить вас о том, что от королевы вам не стоит ожидать ни помощи, ни совета, особенно с тех пор, как она полностью доверилась Раулю де Фе, который, по своему обыкновению, не дает нам покоя. Каждый день на свет является множество составляющих указаний, кои могут придать некоторый вес позорящим вещам, оставшимся в нашей памяти»[182].
Возможно, под «позорящими вещами» подразумевалось антиклерикальное поведение Рауля де Фе, но что имелось в виду под этими новыми «указаниями», добавившимися к оскорблениям? Некоторые историки не колеблясь предположили, что в этом кроется намек на предосудительные отношения Алиеноры со своим дядей Раулем, как ранее с другим дядей Раймундом, — или, по крайней мере, это намек на слухи об их отношениях. Д. Д. Р. Оуэн, например, говорит о том, что подобные слухи в те времена действительно существовали, но поверить в них сложно, «поскольку королева была тогда беременна»[183]. Правда, такой довод не кажется нам убедительным. В самом деле, Алиенора родила Жанну в октябре, но ничто не указывает на то, что слухи о ее предосудительных отношениях ходили именно в этот период времени. На наш взгляд, гораздо важнее установить их природу, нежели время их появления, но о них нам ничего не известно, и намек остается темным.
Алиенора оставалась в Анжере вплоть до весны 1166 г. Пасху Генрих и Алиенора провели там вместе. Укрепив границы Англии и Уэльса, Генрих II вернулся в Нормандию к началу поста. В Фалезе он собрал войско, намереваясь отправиться в поход против бретонцев и жителей Ле-Мана. Причины поспешного возвращения короля уточняет Роберт де Ториньи: приказы королевы не выполнялись, намечался бунт. Чтобы подавить сопротивление, Алиеноре пришлось позвать на помощь супруга. Это одно из редких упоминаний об одной из ее политических неудач в регионе, который, правда, не входил в ее наследные земли — она управляла им по поручению и от имени своего мужа. В силу этого замечание аббата Мон-Сен-Мишеля заслуживает внимания — к тому же он дает представление о том, как Генрих обращался с мятежниками: воспользовавшись мятежом, он вступил во владение Бретанью от имени своего сына Жоффруа, вынудив герцога Конана отдать ему в жены свою дочь. Так Бретань еще больше втягивается в орбиту влияния Плантагенетов:
«До этой переправы короля <через Ла-Манш> сеньоры Мана и Бретани почти не слушались приказов королевы; поговаривали, что они поклялись защищать друг друга, если кто-либо нападет на них. Король обошелся с ними, как и с их замками, в своей обычной манере: собрав почти все свои войска, он осадил замок Фужер, взял его и разрушил до основания, после чего устроил брак своего сына Жоффруа с Констанцией, дочерью Конана, графа Бретонского <…>. Граф Конан уступил королю, выступавшему, если можно так сказать, от имени своего сына, все свое герцогство Бретань, кроме графства Гингам <…>. В Туаре король принял оммаж, который принесли ему почти все бароны Бретани. Затем он отправился в Редон, столицу Бретани и, взяв его в свое владение, стал хозяином всего герцогства»[184].
