Марион Мелвиль - История ордена тамплиеров (La Vie des Templiers)
Когда монастырь совершает переход боевым порядком в военное время, рыцари едут в доспехах. За ними с копьями — оруженосцы, позади них ведут лошадей. Никто ни под каким предлогом не должен поворачивать назад, но рыцарь может «без разрешения немного вырваться вперед», чтобы испытать своего коня и проверить сбрую. Покидать боевой порядок перед лицом врага разрешено в единственном случае: дозволено прийти на помощь «любому христианину, ехавшему безрассудно, если на него нападет турок, чтобы убить». Брат, покинувший строй по любому другому поводу, будет отправлен в лагерь пешком в знак наказания и «потом предстанет перед судом Дома».[228]
До начала атаки подмаршал несет знамя рядом с маршалом. Чтобы подать сигнал к атаке, маршал во имя Божие сам берет знамя. Но так как он не сможет защищаться, держа древко знамени в правой руке, а поводья в левой, его окружают пять-десять рыцарей, которые «отбиваются от своих врагов вокруг знамени, как только могут». Маршал назначает одного из них командором над рыцарями и доверяет ему второе знамя, обернутое вокруг копья; это знамя он должен развернуть, если первое будет отбито или разорвано на куски. Если маршал тяжело ранен и не в состоянии быть впереди, его заменяет командор, который несет свернутое знамя, защищаемое эскортом.
Тому, кто держит знамя, строго запрещается опускать его или пользоваться им как копьем.
И наказание может быть столь великим, что возможно его заковать в кандалы, чтобы никогда больше не носить ему знамени и не быть командором рыцарей <…> Ибо когда опускают знамя, те, кто находится далеко, не знают, отчего это <…> и любой турок сможет скорее захватить его, когда оно опущено, чем когда поднято, а люди, которые теряют свое знамя, впадают в великую растерянность, и сие может обернуться к полнейшему разгрому.
В другом месте в статутах говорится, что брат, рыцарь или сержант монастыря может просить разрешения об отступлении, если он ранен, и что сержант, «ежели окажется без железных доспехов», может поступить так же, даже если он здоров. «Но брат-рыцарь поступить так не может <…> ибо он не должен покидать знамя ни по какой причине». Если же из-за внезапной атаки ни рыцари, ни сержанты не успели надеть доспехи, они должны держаться вместе и «вместе принять то, что Богу угодно будет им послать».
Рыцарь, оказавшийся в сражении отрезанным от своих братьев по оружию, присоединяется к первому же знамени, которое увидит поблизости, желательно — к знамени госпитальеров. В случае поражения он не покидает поля битвы, покуда остается поднятым христианское знамя. Если же оно «склонится в поражении», то и рыцарь может повернуть поводья и укрыться «там, где ему посоветует Бог».
ГЛАВА Х Потеря Иерусалима
О Доме ордена Храма нередко говорят как о абсолютно устойчивом институте, политика которого никогда не менялась. Однако в этой политике можно проследить личное влияние многих магистров.
Смерть Бертрана де Бланфора, отъезд Жоффруа Фуше оказались весьма ощутимыми потерями для монастыря. Тамплиеры в течение некоторого времени будут более склонны избирать магистров из людей, которые занимали высокие должности в миру, нежели из рыцарей, возмужавших на службе Дому; подобная тенденция возымеет пагубные последствия.
Преемником Бертрана де Бланфора был избран Филипп де Милли, сеньор Наблуса. Новый магистр происходил из пикардийской фамилии, обосновавшейся в Сирии. Он участвовал, как мирской рыцарь, в осаде Дамаска в 1148 г., и его имя многократно появляется на страницах повествования Гийома Тирского. Он женился на наследнице Заиорданской сеньории и впоследствии обменял этот слишком незащищенный фьеф на земли Наблус близ Иерусалима.[229] Филипп стал тамплиером после смерти жены, но кажется, лишь за несколько дней до своего восхождения к магистерству. 13 августа 1169 г. он подписывает составленную в Наблусе королевскую грамоту как Филипп де Наблус, не именуясь тамплиером, но уже 20 августа он величает себя Филиппом, магистром ордена Храма.[230] Довольно скоро он слагает с себя эти обязанности, чтобы сопровождать короля Амальрика I в Константинополь в 1171 г., и с тех пор теряется из виду.[231] Он умер 3 апреля, в каком году — неизвестно.[232]
Почти совершенно неизвестен и его преемник Одон де Сент-Аман, разве что по рассказу Гийома Тирского, который его ненавидел и не скрывал этого. «Это был человек, из ноздрей которого вырывалась ярость, не боящийся Бога, не уважающий людей», — пишет архиепископ.[233] Но высказывания этого летописца не всегда объективны. Не без основания он питает недоверие к надменной независимости тамплиеров, возомнивших, что им все дозволено; однако выражает и обычные епископские жалобы, и даже зависть, вызванную неслыханными милостями, которые Рим изъявлял ордену почти со времени его основания. Что касается тамплиеров, французская версия «Истории Ираклия» не раз брала верх в проявлении злобы над латинским текстом «Святой Истории». Тем не менее трудно не согласиться, что, начиная с магистерства брата Одона, тамплиеры стали несносными и для светских, и для духовных властей одновременно.
Сент-Аман был маршалом Иерусалима, затем — великим виночерпием Королевства.[234] Однако, сделавшись магистром, он стал ожесточенно бороться против королевской власти, что повлекло за собой скверные последствия для его ордена. Непримиримость магистра привела к тому, что в течение нескольких лет орден Храма утратил весь свой дипломатический авторитет.
В 1172 году Старец Горы, глава таинственной секты исмаилитов, обосновавшейся на отрогах Ливанских гор, направил своих посланников к иерусалимскому королю, предлагая союз против сарацин; он также изъявлял желание стать христианином вместе со всеми своими последователями. И мусульмане, и франки побаивались Старца Горы и страшились вылазок его невидимых убийц-ассасинов,{41} решавших все вопросы с помощью отравленных кинжалов. Покушения не угрожали лишь тамплиерам и госпитальерам. «К чему убивать их магистра, — говорили исмаилиты, — если они поставят на его место другого?»[235] И вот, когда Амальрик без колебаний принял предложения Старца Горы и отправил посланцев с письмами и подарками этому шейху, тамплиеры по дороге напали на них и перерезали всех.
Мотивы убийства неизвестны. Но в условиях, поставленных Старцем, предусматривалось, что тамплиеры прекратят собирать подати на территории исмаилитов. Амальрик согласился и обещал рыцарям возместить ущерб. Однако не преследовали ли действия Старца иной цели, кроме избежания этих налогов, не были ли это попытки одурачить короля иллюзорными обещаниями? Трудно вообразить, чтобы шейх и его фанатичные ассасины массами обращались в христианство, и тамплиеры, возможно, ощущали тот же скепсис, что и мы.
Амальрик, возмущенный и встревоженный, принес извинения Старцу Горы, — тут же позабывшему свои планы союза и обращения, — и потребовал у магистра ордена Храма выдачи виновных. Одон ответил, что убийцей был некий брат Готье дю Месниль, рыцарь одноглазый и тупой, которого будет судить его капитул; но передать его в руки королевского правосудия он отказывается. Вслед за тем Амальрик с несколькими отрядами осадил командорство Сидона и захватил самого брата Готье. Одновременно король поведал Гийому Тирскому, что намеревается укротить орден Храма, независимость которого начала угрожать королевству; и только внезапная смерть его помешала осуществить эти планы, имевшие бы весьма серьезные последствия для Дома.[236]
Отказываясь выдать убийцу, брат Одон, вероятно, покрывал того, кто только повиновался его приказам. Но одновременно магистр ордена Храма вступил в борьбу, во всей Европе разделявшую власти духовные и светские в отношении к преступным клирикам. Клирик, виновный в убийстве или воровстве, — подлежал ли его проступок исключительно церковному суду? Именно в этой проблеме — глубинная причина непримиримого спора между Генрихом II Английским и Томасом Бекетом, закончившегося убийством архиепископа на ступенях алтаря Кентерберийского собора в этом же, 1172, году. Когда Одон де Сент-Аман захлопнул врата своих командорств перед королевским правосудием, он действовал в том же духе, что и Бекет; тем не менее церковные привилегии и военная мощь ордена Храма тревожным образом дополняли друг друга, и магистр более дальновидный, чем Сент-Аман, поостерегся бы ускорять конфликт, в котором Дому предстояло потерять все.
В магистерство Одона де Сент-Амана рыцари ордена Храма и госпитальеры св. Иоанна, всегда завидовавшие друг другу, наконец довели свои отношения до бурной ссоры. Но, кажется, магистры обоих орденов осознали, что подобная борьба неуместна, так что с одной стороны брат Одон и Роже де Мулен — с другой выработали условия, которые следовало рассмотреть прежде всего трем братьям из каждого ордена, выбранным командорами Домов; если же они не придут к согласию, должно было воззвать к общим друзьям и в конце концов — к магистрам, которым направят письма, разъясняющие суть спора. «И если какой-нибудь брат — от чего сохрани Бог — нарушит это соглашение и этот мир, знайте, что он нарушит приказы Дома и Иерусалимского капитула и принести повинную за это он сможет, только явившись пред магистром и его капитулом в Иерусалиме». Александр III ратифицировал договор 2 августа 1179 г.[237]
