Чарльз Тилли - Принуждение, капитал и европейские государства. 990– 1992 гг
Государства, где командные посты были в руках капиталистических и буржуазных институтов, имели больше преимуществ, в случае если надо было быстро мобилизовать капитал для дорогостоящей войны. Но они оказывались в уязвимом положении перед отзывом капитала или в связи с требованиями коммерческой защиты. Все издержки и преимущества господства капиталистов можно проиллюстрировать на примере Голландской республики (Dutch Republic). С одной стороны, голландцам было легко собрать средства для ведения войны: самый быстрый способ — занять у своих богатых граждан. Больше времени требовалось, чтобы собрать эти средства через налоги на продажи (всего — от слоновой кости до спиртного) и таможенные пошлины (Hart, 1986, 1989a, 1989b; Schama, 1975). Голландцы справлялись с этими задачами, не создавая большой постоянной государственной структуры. Громадный голландский флот, включая собственные флоты Ост–Индской и Вест–Индской компаний, можно было быстро превратить в грозную силу. Но республика могла вести войну (или предпринимать другие решительные действия) только если большие провинции (в особенности Голландия) соглашались платить, а они часто отказывались. Военные преимущества таких государств проявлялись в зависимости от типа военных действий: оказалось, что эти преимущества были велики в случае морской войны, они были меньше в случае применения артиллерии и кавалерии и оказывались постоянной помехой для тактики ведения войны большими армиями.
С появлением регулярных вооруженных сил давление с требованием средств на ведение войны сокращалось (хотя, конечно, полностью не прекратилось), соответственно возрастало преимущество тех государств, у которых был долгосрочный кредит или широкая налоговая база. Такие государства, как Пруссия, Франция и Британия — часто считающиеся примерами эффективного формирования государства, — привлекали крупных землевладельцев и торговцев, создали постоянные армии (и флоты) во время перехода к тактике использования больших армий в период от Тридцатилетней войны до наполеоновских войн и в результате создали значительный централизованный бюрократический аппарат управления. Различия, устанавливаемые между этими хрестоматийными примерами, составляли лишь небольшую часть среди всех путей формирования европейских государств.
Во время мобилизации сил для войн Французской революции и наполеоновских войн большинство европейских государств выросло и централизовалось. С окончанием этих войн они все несколько уменьшились — внушительным было уменьшение даже за счет демобилизации миллионов военных, бывших под ружьем к 1815 г., — однако их бюджеты, бюрократический персонал и уровень активности остались на более высоком уровне, чем были в 1790 г. Война в Европе и за границей по–прежнему была первейшей причиной увеличения государственных расходов. Тем не менее в XIX в. происходят важные изменения в процессе формирования государства. Громадный вброс труда и капитала в большие и маленькие города поставил перед правителями такие угрозы и возможности, каких они раньше не знали: возникла угроза коллективных и концентрированных действий рабочего класса, появились совершенно новые возможности изъятия и контроля. По всей Европе в огромных масштабах увеличился объем деятельности государства; совершенствование навигации, строительство дорог и железнодорожной сети, охрана порядка силами полиции, открытие школ, почт, регулирование отношений труда с капиталом — все это теперь составляло регулярную деятельность государства и все давало возможность привлечь на службу государству специалистов. Формировались и множились разные виды профессиональных служб.
Правители идут на прямые переговоры с подчиненным им населением по поводу больших налогов, военной службы и сотрудничества в государственных программах. Причем, одновременно большинство государств сделали следующие два важнейших шага: они начали движение за переход к прямому правлению, которое бы уменьшило роль местных и региональных патронов, и обеспечили наличие представителей национального государства в каждой общине (группе населения), а также расширение консультаций с народом в форме выборов, плебисцитов и законодательных органов. Таким образом, продвигалась идея национальности как в смысле идентификации населения с целями государства (для большинства), так (для меньшинства) т национализма в смысле сопротивления единообразию и интеграции, сопротивления от имени отдельных языковых и культурных групп. Только в XIX в. в ходе поглощения населения государством появились такие его (государства) свойства, которые мы теперь считаем само собой разумеющимися: проникновение государства во все сферы жизни, борьбу за власть в государстве и в связи с его политикой, появление серьезных соперников у вооруженных сил в борьбе за долю в бюджете и многое другое. Европейские государства, как бы они ни различались между собой системой отношений государства с экономикой, постепенно приходят к единой модели бюрократии, вмешательства и контроля.
Исследование, получившее свое выражение в диаграмме капитал—принуждение, обнаружило множество путей формирования государства при последующем развитии всех государств по пути высокой концентрации и капитала, и принуждения. Проведенный анализ позволяет переформулировать исходный вопрос (и ответить на него): чем объясняется большая вариативность (по времени и географии) тех типов государств, которые стали преобладать в Европе после 990 г., и почему в конце концов разные типы европейских государств слились в один тип — национальное государство? Здесь можно предложить три ответа: относительная доступность концентрированного капитала и концентрированных средств принуждения в разное время и в разных регионах сильно влияла на организационные последствия войн; до недавнего времени выживали только те государства, которые ничего не потеряли в войне с другими государствами, и, наконец, в долговременной перспективе изменения в характере войны дали военные преимущества тем государствам, которые за долгое время сумели создать массовые регулярные вооруженные силы на базе собственного населения, все больше превращавшегося в национальное государство.
Рассуждения в рамках капитал—принуждение дают некоторые возможные решения тех исторических проблем, которые проистекают из следующего общего вопроса. Чем объясняется в общем–то концентрическая схема образования европейских государств? Она отражает неравномерное распределение капитала в пространстве, выделяя сравнительно большие, но бедные капиталом государства, окружающие по краям множество государствоподобных образований, меньшего размера, но богатых капиталом, каких в избытке было в центре Континента. По этим признакам мы выделяем расположенные «по краям» государства: Швеция и Россия прошли период формирования государства при сравнительно высокой концентрации принуждения и сравнительно низкой концентрации капитала; внутренние государства, как Генуя и Голландия, прошли тот же период при прямо противоположных обстоятельствах; в государствах же промежуточных по форме, как Англия и Франция, параллельно возрастали концентрация капитала и концентрация принуждения.
Почему, несмотря на свою заинтересованность в прямо противоположном, правители часто соглашаются на установление тех институтов, которые представляют ведущие классы в рамках их юрисдикции? На самом деле правители пытались избежать установления институтов, представляющих группы, не принадлежащие к их собственному классу, и иногда им это удавалось, причем довольно надолго. Однако в длительной исторической перспективе эти институты были платой или результатом переговоров с различными представителями подчиненного населения о необходимых средствах для деятельности государства, в особенности о средствах ведения войны. Короли Англии вовсе не желали, чтобы парламент получил и все дальше расширял свою власть — они просто уступали требованиям баронов, а затем духовенства, джентри и буржуазии по мере того, как убеждали их давать им денег на войну.
Почему так по–разному европейские государства инкорпорируют городские олигархии и институты? Государства, которым приходилось с самого начала соперничать с городскими олигархиями и институтами, обычно инкорпорировали их в национальную структуру власти. Представительные институты, как правило, появлялись в Европе там, где местные, региональные или национальные правительства вели переговоры с группами подданных, имевшими достаточно власти, чтобы мешать действиям правительства, но недостаточно, чтобы взять управление в свои руки (Blockmans, 1978). Там, где такие правительства были более или менее автономными государствами, а группы подданных (о которых идет речь) — городскими олигархиями, там муниципальные советы или подобные институты обычно становились составной частью структуры государства. Там, где доминирующее положение занимал один город, возникала очень эффективная форма — город–государство или город–империя, которые, однако, утратили свое значение, как только массовые армии, рекрутированные среди собственного населения государства, стали важнейшим условием военного успеха.
