Борис Акунин - Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век
Дальше пошло легче.
Снова, как в 1611 году, составился триумвират. На первом месте стали писать Трубецкого, на втором Пожарского, а на третьем «выборного человека» Кузьму Минина. Объявили всем городам о достигнутом «единачестве» и о своем стремлении «Российскому государству во всем добра хотеть безо всякие хитрости».
Теперь, с объединением командования, боевые дела поправились.
22 октября взяли приступом Китай-город – мощную внешнюю стену столичного центра. Кремлевские укрепления были еще крепче, но к этому времени стало ясно, что гарнизон вот-вот капитулирует.
Поляки и так продержались дольше возможного. Они храбро дрались, не раз отбивали потерянные участки обороны, от первого предложения сдаться презрительно отказались. Но отсидеться в неприступном Кремле стало невозможно, когда закончились последние остатки продовольствия. Голод и болезни косили гарнизон. Из трех тысяч воинов вымерла половина.
Сохранились свидетельства выживших, по которым можно составить представление об ужасной цене этого упрямства. Полковник Будило, один из польских командиров, пишет: «Ни в каких летописях, ни в каких историях нет известий, чтобы кто-либо, сидящий в осаде, терпел такой голод, чтобы был где-либо такой голод, потому что когда настал этот голод и когда не стало трав, корней, мышей, собак, кошек, падали, то осажденные съели пленных, съели умершие тела, вырывая их из земли; пехота сама себя съела и ела других, ловя людей. Пехотный поручик Трусковский съел двоих своих сыновей; один гайдук тоже съел своего сына, другой съел свою мать… Об умершем родственнике или товарище, если кто другой съедал такового, судились, как о наследстве и доказывали, что его съесть следовало ближайшему родственнику, а не кому другому».
Чтобы избавиться от лишних едоков, поляки выставили за ворота всех своих русских сторонников. Это спасло жизнь многим боярским семействам, в том числе и будущему царю Михаилу Романову. Князь Мстиславский и прочие уцелевшие члены былой Семибоярщины немедленно отреклись от царя Владислава – за это их признали не изменниками, а «польскими пленниками», то есть фактически реабилитировали.
Поляки сдаются. Э. Лисснер
В конце концов полковник Струсь капитулировал, оговорив одно-единственное условие: что полякам сохранят жизнь. Условие это было выполнено лишь наполовину. Земцы своих пленных не тронули, но казаки тех, кто к ним попал, всех перебили.
27 октября 1612 года Москва снова стала русской.
Избрание царя
Но мало было захватить Москву – вернее то, что от нее осталось. Победа над польским гарнизоном не означала победы над внешним врагом и тем более не означала восстановления нормальной жизни. Нужно было замирять страну, создавать новое государство. Это слово для россиян семнадцатого столетия могло быть только производным от слова «государь». Нет государя – нет и государства. Митрополит Кирилл Ростовский выразил это всеобщее суждение следующим образом: «А царской престол вдовеет. А без государя нам всем ни на малое время быти не мощно…. А без государя Московское государство ничем не строится и воровскими заводы на многие части разделяется, и воровство многое множится. А без государя никоторыми делы строить и промышлять, и людьми божиими всеми православными християны печися некому».
Победителям предстояло решить, кому отдать трон – то есть, говоря современным языком, провести выборы главы государства. Прецеденты в недавней истории имелись: в 1598 году на царство выбрали Бориса Годунова, в 1606 году – Василия Шуйского. Первое событие было обставлено гораздо торжественнее, чем второе. Годунова выбирал Земский собор, представители всех областей, церемонно и неспешно. Василия же провозгласили государем кулуарно и наскоро, превратив важнейший государственный акт в профанацию.
Теперь, после мучительных лет разрухи и разброда, всем хотелось законности и солидности. Вот почему предводители победоносного воинства постановили собрать настоящий собор представителей «всей земли» и, после долгих колебаний, даже вернули в Москву коллаборационистов-бояр. Без Боярской думы любые выборы выглядели бы очередным «тушинством». Репрессиям, и то умеренным, подверглись лишь незнатные помощники оккупантов, а природные бояре в конце концов заняли на судьбоносном съезде самые видные места.
Сразу после освобождения, в ноябре 1612 года, из столицы во все стороны поскакали гонцы с указом: каждой местности следовало прислать на собор по десять «лучших и разумных и постоятельных людей». Конечно, откликнулись не все области. Многие находились в таком плачевном состоянии, что им было не до выдвижения кандидатов, а куда-то посланцы просто не добрались. И все же примерно полсотни городов прислали депутатов – этого вполне хватило.
Путешествовать по разоренной стране было делом трудным и опасным, поэтому к назначенному сроку многие не успели, и собор пришлось отложить. Открылся он уже в новом 1613 году и несколько раз прерывал свою работу, дожидаясь новых участников. Точное количество делегатов неизвестно. Под итоговым документом стоит 277 подписей, но далеко не все участники умели писать. На выборном съезде были представлены все сословия – разумеется, за исключением крепостных крестьян и холопов.
Началось со спора, может ли русским царем стать иностранец. Князь Пожарский и другие вожди Второго ополчения по-прежнему стояли за шведского принца, но расклад сил теперь был иной, чем в Ярославле. Многие земцы после окончания военных действий разъехались по домам, казаки же в основном остались, и их голос звучал громче. Их в городе насчитывалось «полпяты тысячи» (4500 человек), а дворян, детей боярских и стрельцов не более трех тысяч.
Постановили: «никоторых государств иноязычных негреческого закона на государство не избирать».
Казакам хотелось провести в цари маленького Ивана, но против этой затеи объединились бояре и земцы. Прошло решение «Маринки и сына ее на государство не хотеть».
Это означало, что придется выбирать царя из русских «великих родов», то есть речь шла об очередной новой династии, уже третьей после незадачливых Годуновых и Шуйских.
На первом этапе, пока еще была свежа память о недавних сражениях, на царский трон претендовали герои-победители: князь Трубецкой, князь Пожарский и номинальный глава Второго ополчения князь Черкасский. Но с возвращением в Москву «настоящих» бояр эти кандидатуры поблекли. Трубецкому мешала не столько близость к Тушинскому Вору, сколько репутация казацкого предводителя; Пожарский считался худородным; Дмитрий Мамстрюкович Черкасский был человеком нерусским, кабардинцем.
Первым по родовитости шел Федор Мстиславский, но эта переметная сума ни у кого не пользовалась авторитетом. Если б в Москве находился князь Василий Голицын, очень вероятно, что выбрали бы его, однако этот сильный вельможа вместе с Филаретом томился в польском плену.
Возникали и распадались группировки, всяк вербовал и подкупал сторонников, но дело не двигалось.
Как часто бывает в патовой ситуации, в конце концов остановились на компромиссной фигуре: шестнадцатилетнем Михаиле Романове, которого по юности лет на соборе не было (и вообще никто толком не знал, где он находится).
Главным и, кажется, единственным достоинством этой кандидатуры было родство с угасшей царской династией. Михаил приходился последнему «истинному» царю Федору Иоанновичу двоюродным племянником. Не бог весть какая близость, но других претендентов царской крови не имелось, а обществу, измученному потрясениями и тосковавшему по «добрым старым временам», казалось важным подчеркнуть преемственность монархии. Еще важнее было то, что такой царь ни у кого не вызывал опасений.
Выборы прошли не совсем чисто. 21 февраля, в решающий день, представители Первого ополчения так напористо стали требовать Михаила, что противники оробели и не посмели перечить – в это время казаки являлись фактическими хозяевами столицы. За юношу выступили и бояре, родственно и политически связанные с семейством Романовых: Черкасский, Салтыковы, Морозовы, Шереметевы, но в первую очередь дело решили все-таки казаки. С точки зрения бывших «тушинцов», каковыми почти все они являлись, Михаил тоже принадлежал к их лагерю – разве не состоял его отец Филарет патриархом при Тушинском Воре?
Для порядка, уже после бурного заседания, боярин Морозов с духовенством вышли на Красную площадь и спросили толпу – хорош ли ей царь Михаил. Толпа выразила шумное одобрение. Москвичам надоело затянувшееся препирательство, всем хотелось, чтобы поскорее вернулась нормальная жизнь.
Делегаты поцеловали крест и грамоту, на том избрание и закончилось. По городам и уездам отправили весть: на Руси новая династия. Протестов нигде не возникло – все были рады русскому царю, да и Романовых в стране знали.
