Владимир Мещеряков - Сталин и заговор военных 1941 г.
Василий Иванович привел в своей книге столько вопиющих фактов, противоречащих здравому смыслу по защите Родины, со стороны руководства наркомата ВМФ, что трудно не усомниться в истинном патриотизме деятелей из Москвы считающих себя знатоками морского дела.
Не думаю, что Арсений Григорьевич Головко отреагировал только тяжелым вздохом, увидев «оригинальный трофей». Немцы не могли фантазировать с чужими картами, поэтому вряд ли им в голову могла придти мысль о нанесение на свои карты несуществующей обстановки. Кстати, откуда у них взялась такая подробная карта Советского Заполярья? Разумеется, своя разведка постаралась. Железная дорога в сторону Полярного, это перспективное строительство важных, в военном отношении, объектов.
Вполне возможно, что строительство в Полярный было заморожено на неопределенное время. Но может статься и так, что проволочка со строительством важной, в военном отношении железнодорожной ветки в Заполярье, было, своего рода, актом саботажа. Ковалев же писал, как ему было тяжело проталкивать дела, которые являлись прямой обязанностью самих военных.
В чем «изюминка» данного трофея? У немецкого командования были карты, полученные из самых верхов управления Красной Армией и Военно-Морского Флота, вот в чем вопрос. Не могло же наше Главное управление геодезии и картографии печатать карты с несуществующей железной дорогой? Враг коварен, в чем мы убеждаемся лишний раз. Да, но с нашей стороны это было разгильдяйство или все же злой умысел? Если читателя и в конце работы обуревают сомнения, что подумать по этому поводу, то жаль! Тогда ему придется подбрасывать монету. «Орел» — разгильдяйство, а «решка» — негодяи из «пятой колонный». Хотя военный трибунал плакал по тем и другим.
В отношении высказанного нашими героями — Арсением Григорьевичем Головко и Василием Ивановичем Платоновым по поводу начального периода войны, можно поставить и точку. Они честно выполнили свой воинский долг, несмотря на различные козни московского начальства. Что, само по себе, конечно же, удивительно, не правда ли?
По-поводу Арсения Григорьевича Головко добавлю несколько слов: его смерть во времена Хрущева в 1962 году и, по сей день, загадочна и необъяснима.
Рассмотрим еще некоторые моменты, связанные уже с самим наркомом ВМФ Н.Г.Кузнецовым.
Болезненный вопрос, это его, якобы, встречи и телефонные звонки со Сталиным в период, когда по моей версии, вождь отсутствовал в Кремле, на своей постоянной работе, примерно с 19 по 24 июня. Ну, телефонный звонок, это понимаете, не глаза в глаза с вождем: Сталин же не умер? Вопрос стоит о личных встречах. Кузнецов, в своих мемуарах удачно лавирует, как лыжник на слаломе. Трудно понять его игру слов. По Журналу Кузнецов был в Кремле в кабинете Сталина с 21 по 24 число, стало быть, должен был видеть вождя, по официальной версии. Но, как видите, отделывается от своего читателя «телефонными звонками». Даже в день нападения, 22 июня, Молотов ему, видите ли, позвонил по поручению Сталина. Так по Журналу Кузнецов был в Кремле 22 июня. Видел он или нет Сталина? Вот вопрос? Однако, молчок. Я уже писал ранее, что все те, кто по статусу должен был видеть Сталина в эти дни, не мог внятно написать, что видел, дескать, товарища Сталина и разговаривал с ним на такую-то тему. Эту незримую черту — «лично видел Сталина», не мог перешагнуть никто, у кого была, конечно, совесть. Еще один маленький кусочек из воспоминаний наркома Кузнецова.
«На совещании в кабинете И.В.Сталина вечером 24 июня я докладывал о полетах финских и немецких самолетов над Ханко, о бомбардировке наших кораблей в Полярном и не только о сосредоточении немецких войск на финско-норвежской границе (об этом правительство знало раньше), но и о том, что они продвигаются по финской территории к нашим границам».
Написано по пословице: «И волки сыты, и овцы целы». Уже говорил, что кабинет Сталина, ни есть сам Сталин. Кому докладывал нарком — опять молчок? Образована же была Ставка, и был ее председатель Тимошенко? Что в Сталинском кабинете летом прохладнее было, что ли, если собрались там? А реакция Сталина на сказанное Кузнецовым в докладе? Или как у В.Жухрая, Сталин, и в этот момент, находился в горячечном бреду и не реагировал на происходящее? Трудно сфантазировать то, чего не было. Поэтому Николай Герасимович и отделывается такими предложениями, типа «догадайся сам».
Давайте, вот что? Переключимся на его заместителя Владимира Антоновича Алафузова. Я уже заострял вопрос на его чрезмерной «активности» по отношению к нашим героям Заполярья. Вновь вернемся к беседе Кузнецова с историком Куманевым.
Николай Герасимович обронил такую фразу: «Бывший со мной адмирал В.А.Алафузов, исполняющий обязанности начальника Главного морского штаба, был немедленно послан в штаб…».
По каким причинам у нас должностное лицо исполняет, чьи либо обязанности? Когда сам не утвержден в данной должности — раз. Когда замещаемое должностное лицо находится в длительной командировке, исключающей возможность его личного руководства вверенного ему подразделения — два. Или, например, отсутствует по болезни, или находится в очередном отпуске — три. Последний вариант самый интересный. Думаю, что читатель, вместе с Головко, негодовал по поводу отпуска Василия Ивановича Платонова за два дня до войны. Со дня на день ждут нападения немцев, а заместителя командующего Северным флотом отправляют в отпуск, вопреки желанию командующего. Неплохо, по началу войны.
Вообще, по мемуарной литературе, можно найти много случаев, когда руководителей любого уровня, будь то военное или гражданское лицо, отправляли в отпуск, даже, с 22 июня. Самый яркий пример, с Платоновым, приведен выше. Как это понимать? Можно согласиться, в какой-то степени, с низовым звеном гражданского руководства, но военные-то, руководители? Неужели, не знали, что враг уже у границы? Трудно в это поверить, но как это объяснить? Помните, про паралич власти при воздействии «пятой колонны»? Только таким образом можно пояснить все, на первый взгляд, нелепицы с необъяснимым отправлением в отпуск должностных лиц, особенно высшего военного командного звена. Все это так, но почему не было, в ту ночь с 21 на 22 июня в Главном морском штабе И.С.Исакова? Мы же, знаем из воспоминаний члена Военного Совета Черноморского флота Н.М.Кулакова, что на Черном море накануне войны было учение.
«18 июняучение закончилось, и корабли стали возвращаться в Севастополь. Однако на флоте была сохранена оперативная готовность номер два. Разбор маневров планировался на 23 июня. Адмирал Исаков объявил, что задерживаться не может, и, поручив проведение разбора Военному совету флота, отбыл в Москву».
В дальнейшем, в своем повествовании, Кулаков нигде словом не обмолвился в том, что в Севастополе, в штабе Черноморского флота находился начальник Главного морского штаба Исаков. К тому же, Ивану Степановичу, в такие тревожные дни, благоразумнее всего было бы находиться, именно, в своем штабе в Москве, куда стекались важные сообщения со всех флотов и быть в курсе всех дел. Но он, удивительным образом пропал в неизвестном направлении. Не в Гурзуф ли его отправил нарком Кузнецов, отдыхать на пару с Платоновым? Заодно и в теннис бы размялись на корте, пока немецкие самолеты еще не подлетели? Поэтому и руководил всеми штабными делами заместитель начальника Главного морского штаба, Владимир Антонович Алафузов.
Кузнецов, в своей упомянутой выше книге «Курсом к победе» пишет, что 22 июня «в вечерней сводке, доложенной мне начальником Главного морского штаба (ГМШ) адмиралом И.С.Исаковым, который вернулся из Севастополя, отмечалось значительное продвижение противника к Либаве…».
Нет, уважаемый Николай Герасимович, тут что-то не так. Как-то хитро написано. Надо, видимо, воспринимать приведенное так, что лишь к вечеру 22 июня адмирал И.С.Исаков вернулся в Москву.
А как в таком случае понимать написанное главным коммунистом Черноморского флота Кулаковым, который по партийному твердо и уверенно убеждал читателя, что 18-го июня, после окончания учений Иван Степанович отбыл в Москву? Как же это он умудрился, почти целых пять (!) дней добираться из Севастополя до Москвы. Уж, не на конном ли экипаже двигался до первопрестольной?
Однако умеют же врать наши военачальники, что в большом деле, что по мелочам. И ведь не скажешь же про них, что горек хлеб, потом и кровью заработанный.
Адмирал Исаков не оставил воспоминаний, хотя пристрастие к литературной деятельности имел. Но ряд интервью дал. В частности, с ним беседовал известный военный писатель Константин Симонов. И не удивительно, что, именно, о начале войны, Иван Степанович не сказал, ни слова. А ведь, это самая злободневная тема, которую затрагивают писатели в беседе с известными людьми в погонах. Тем, не менее, кое-что интересным, Исаков все же поделился.
