Виктор Петелин - История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции
Так сложились в Советском Союзе после победной войны две политические крайности: русская, мечтавшая о своей государственности и самостоятельности, и еврейская, тоже мечтавшая о своей государственности и самостоятельности. Обе крайности Сталин резко осудил: русских расстрелял или посадил в тюрьму, а против евреев началась неслыханная борьба, как борьба против космополитов, закончившаяся для выдающихся еврейских писателей тоже расстрелом.
Солженицын, опираясь на обширную литературу, писал: «Покатилась кампания по газетам, по партсобраниям. Г. Аронсон в своём обзоре положения евреев «в эпоху Сталина» пишет: «Задачей этой кампании было вытеснение еврейской интеллигенции из всех пор советской жизни… Доносчики с злорадным торжеством раскрывали псевдонимы. Оказалось, что Е. Холодов на самом деле Меерович, Яковлев – Хольцман, Мельников – Мильман, Ясный – Финкельштейн, Викторов – Злочевский, Светов – Шейдеман и т. д. «Литературная газета»… усиленно занималась этим разоблачением» (Аронсон Г. Еврейский вопрос в эпоху Сталина // КРЕ-2. С. 150).
Не отказать Сталину, что он избрал уязвимое место – и остро раздражающее массы. Однако Сталин не был простак, чтобы так прямо и выпалить – «евреи». С этого первого толчка «группы театральных критиков» потекла широкая и долгая кампания против «космополитов»… «Космополитами», против которых была направлена атака, были исключительно евреи…» (Солженицын А.И. Двести лет вместе. С. 401–402).
«Космополитов» просто убирали из учреждений, но остались на своих постах наркомы Б.Л. Ванников, Л.М. Каганович, С.З. Гинсбург, Л.З. Мехлис, академик Будкер и другие создатели атомной бомбы, уменьшилось количество Сталинских премий – словом, то, что было направлено после Октябрьской революции и в 20-х годах против русских дворян, священников, предпринимателей, теперь оказалось направлено против лиц еврейской национальности, захвативших высокие посты в государстве.
Но «Ленинградским делом» кампания не ограничилась, в ходе закулисной кремлёвской интриги возникло и «Московское дело»: Сталину поступило анонимное письмо об ошибках и недостатках в работе первого секретаря МК и МГК и секретаря ЦК ВКП(б) Г.М. Попова (1906–1968). Недостатки в работе Г.М. Попова Сталин знал, тут же написав записку Маленкову:
«29 октября 1949 г.
Тов. Маленкову.
На днях я получил письмо… о недостатках в работе секретаря МК тов. Попова. Я не знаю подписавших это письмо товарищей. Возможно, что эти фамилии являются вымышленными (это нужно проверить). Но не в этом дело. Дело в том, что упомянутые в письме факты мне хорошо известны, о них я получил несколько писем от отдельных товарищей Московской организации. Возможно, я виноват в том, что не обращал должного внимания на эти сигналы. Не обращал должного внимания, так как верил тов. Попову… Политбюро ЦК не может пройти мимо вышеупомянутого письма».
Г.М. Попов – сильный партийный деятель, он был серьёзный конкурент в борьбе за высшие командные места. И Маленков провёл образцовую операцию по снятию Г.М. Попова с высокого поста. 13–16 декабря 1949 года пленум МК и МГК ВКП(б) снял Попова и по предложению Полибюро избрал Н.С. Хрущёва, который ещё в Киеве просил Маленкова перевести его в Москву. Н.С. Хрущёв курировал партийные кадры, спецслужбы, имел огромное влияние на украинских партийных работников Кириченко, Подгорного, Шелеста, Кириленко. «Маленков считал Хрущёва своим выдвиженцем и надёжным сторонником, – писал Р.К. Баландин. – Никита Сергеевич умел играть роль простачка. Будущий яростный борец против культа личности при жизни вождя угождал ему, как только мог. Втереться в доверие к Маленкову не представило ему большого труда… Избавиться от Сталина в его ближнем окружении наиболее сильно желали по крайней мере два человека: Берия и Хрущёв. У каждого из них имелись свои резоны и виды на власть. Оба они обладали гипертрофированным честолюбием, жаждой господства над другими…» (Баландин Р.К. Маленков. С. 218–219).
Но это не чистая политика, восхождение Н.С. Хрущёва к власти больно отзовётся на жизни всего советского общества, на литературе, на искусстве, в экономике, сельском хозяйстве. Своими правильными и несуразными решениями Н.С. Хрущёв отбросит страну в тот же период «культа личности», от которого только что освободились.
Обратило на себя внимание стихотворение украинского поэта В. Сосюры «Люби Украину». Но не только Максим Рыльский и переводчик поэта Александра Прокофьева, редактор журнала «Звезда» В. Друзин воспевали извечную Украину, поддерживали украинский национализм. Появилась редакционная статья в «Правде», в которой осуждался национализм, в связи с этим вспоминались имена Петлюры и Бандеры, а это уже не сулило ничего хорошего. Критике подверглась и опера К. Данькевича «Богдан Хмельницкий».
В пылу развернувшейся борьбы 27 февраля 1951 года М. Бубеннов написал полемическую статью «Нужны ли сейчас литературные псевдонимы?» (Комсомольская правда. 1951. 27 февраля). Главный редактор «Литературной газеты» К. Симонов тут же откликнулся фельетоном «Об одной заметке» (1951. 6 марта), в которой резко ответил М. Бубеннову, а мысль Бубеннова была проста и обыденна: широкой популярностью пользовались псевдонимы, но после социалистической революции были уничтожены причины, которые побуждали скрываться за псевдонимами. Единомышленники М. Бубеннова были озадачены столь резким ответом К. Симонова. И решили посоветоваться с М.А. Шолоховым, который оказался в эти дни в Москве. М. Бубеннов написал вторую статью «Крепки ли пуговицы на Вашем мундире, К. Симонов?», но печатать её отказались по совету вышестоящих лиц. М.А. Шолохов позвонил в Кремль и рассказал о своей позиции о псевдонимах. Ему посоветовали написать небольшую заметку. Так появилась заметка М.А. Шолохова «С опущенным забралом…». «Никого Бубеннов не поучает и не хочет поучать. Сам заголовок его статьи целиком снимает обвинения, которые пытается приписать ему Симонов. А что касается зазнайства и кичливости, то желающие могут с успехом научиться этому у Симонова. Чего стоит одна его фраза в конце заметки, адресованная Бубеннову: «Жаль, когда такой оттенок появляется у молодого, талантливого писателя». Этакое барски-пренебрежительное и покровительственное похлопывание по плечу! Любопытно было бы знать, когда же и от кого получил Симонов паспорт на маститость и бессмертие? И стоит ли ему раньше времени записываться в литературные «старички»?
Кого защищает Симонов? Что он защищает? Сразу и не поймёшь…
Спорить надо, честно и прямо глядя противнику в глаза. Но Симонов косит глазами. Он опустил забрало и наглухо затянул на подбородке ремни. Потому и невнятна его речь, потому и не найдёт он сочувственного отклика среди читателей» (Комсомольская правда. 1951. 8 марта).
В книге «Глазами человека моего поколения» К. Симонов вернулся к этой проблеме, напечатал статьи «Комсомольской правды» и «Литературной газеты», вновь возражал М. Бубеннову и М. Шолохову, настаивая на праве писателя подписывать свои книги собственным именем или псевдонимом.
И эти ключевые идеологические вопросы постоянно овладевали писателями, деятелями русской культуры. Любопытна в связи с этим книга «Последняя ступень» Владимира Солоухина. О революции и Гражданской войне, о захвате власти и борьбе за власть и о многом другом злободневном и актуальном с кем он только не разговаривал – с Надеждой Яковлевной Мандельштам, с Геннадием Фишем, со священниками, с художниками, писателями, секретарями обкомов, постоянно ставя одни и те же вопросы: почему Сталин так естественно вошёл во власть и отстранил от власти всех прежних властителей, занимавших все государственные и партийные посты в Советском Союзе? Он продолжал то, о чём много говорилось на партийных съездах под руководством Ленина и Троцкого, продолжал осуществлять то, что было разработано и предначертано в планах: коллективизация, разрушение стародавней Москвы, сбрасывание колоколов, закрытие церквей, образование трудовых армий. «Почему же его теперь так ненавидят евреи и почему же он в конце жизни готовил антиеврейские акции? Как же это произошло?» – спрашивает Владимир Солоухин, обращаясь к более сведущему собеседнику. Более сведущий собеседник растолковал Владимиру Солоухину, что часть русской интеллигенции уехала за границу, часть погибла в ходе революции и Гражданской войны, «русская интеллигенция, сложившаяся, откристаллизовавшаяся за несколько столетий, интеллигенция, говорившая на нескольких языках, интеллигенция, родящая, что ни год, из недр своих Блоков, Шаляпиных, Станиславских, Менделеевых, Гумилёвых, создававшая Третьяковские галереи и Румянцевские музеи, строящая дворцы и храмы, – эта интеллигенция была фактически уничтожена, развеяна по ветру, и на её месте образовался вакуум. Этот вакуум должен был засосать в себя, дабы заполниться, новых людей, которые могли бы хоть как-нибудь исполнять роль интеллигенции, а потом и подменить её… С захватом власти силами Интернационала, почувствовав, что настал их час, из многочисленных мест и местечек хлынули в столицу и другие крупные города периферийные массы… Это были часовщики, ювелиры, фотографы, газетные репортёришки, парикмахеры, музыканты из мелких провинциальных оркестров… Вся эта провинциальная масса и заполнила собой вакуум… Известные периферийные массы, заселившие Москву, не могли, разумеется, сидеть сложа руки по своим квартирам и комнатушкам… Они молниеносно разбежались по разным учреждениям, наркоматам, главкам, канцеляриям. Но прежде всего по редакциям газет, журналов, по издательствам, музыкальным школам, училищам, консерваториям, по театрам, москонцертам и филармониям. Они заполнили разные отделы и ассоциации художников, кино, писателей, архитекторов, композиторов, рекламные агентства, радио. Ну а также медицину… всюду были расставлены свои люди», которые безраздельно контролировали все средства массовой информации, «столь неожиданно доставшейся им в безраздельное владение» (Солоухин В. Последняя ступень. Исповедь вашего современника. М., 1995. С. 150–152).
