Записки из скорой помощи - Шляхов Андрей Левонович
– В чем же? – Данилов поставил пустую чашечку на блюдце и внимательно уставился на Эдика, чувствуя, что тот хочет сказать нечто важное.
– Ты не впускаешь никого в свою жизнь не потому, что боишься привыкнуть к кому-то, боишься новых разочарований, новых потерь. Ты, насколько я понимаю, очень мало чего боишься. Ты просто держишь место для нее. Ты ждешь ее возвращения…
– Эдик, ты перепил, – перебил его Данилов, – и говоришь глупости.
– …И боишься признаться в этом самому себе, – продолжил Эдик. – Ты хочешь всегда быть сильным, и в этом твое слабое место.
Глава восьмая. Смятение чувств
Бывает так – живут люди вместе около десяти лет, наживают какое-то имущество, двоих детей, заводят собаку и считаются вполне благополучной семьей. Считаются до тех пор, пока муж не приревнует жену к соседу и не нанесет ей восемнадцать колотых ран кухонным ножом.
«Женщина тридцать два года, ножевое ранение» не тот повод, который настраивает бригаду на благостный лад. Запрыгнули в машину, доехали при «светомузыке», выпрыгнули и бегом поднялись на четвертый этаж хрущевки.
Кардиограф Данилов оставил в машине – не тот повод. Вместо этого прихватил плащевые носилки. Из типовых пятиэтажек можно вынести больного и на обычных носилках, но кто его знает – какая там ситуация с мебелью в квартире, особенно в прихожей. Некоторые умудряются впихнуть в маленькое пространство столько мебели, что всю жизнь ходят бочком. И ничего – привыкают. Разумеется, им и в голову не приходит мысль о том, что когда-нибудь здесь понадобится пронести тело на носилках. Их собственное тело…
Влетев в квартиру, буквально набитую людьми в синей форме, Данилов кинулся к пострадавшей, разлегшейся в огромной луже крови, вольготно раскинув руки.
– Умерла еще до нашего приезда. – Старший лейтенант был знаком Данилову, им уже приходилось не раз встречаться «по службе».
У лейтенанта было редкое имя – Тимофей.
– Странно, если бы она была жива… – словно про себя сказал Данилов, надев перчатки и расстегнув мокрый от крови ситцевый халатик. – Два проникающих в сердце, перерезана левая сонная артерия, да и брюшной отдел аорты явно задет…
Над пупком, по центру живота, он насчитал семь ран, своим расположением напоминавших расходящиеся во все стороны лучи солнца.
Тимофей показал Данилову и Вере орудие убийства – большой кухонный нож с фигурной деревянной ручкой, уже упакованный в прозрачный пакет. И лезвие, и ручка были испачканы кровью.
– Соседка вызвала, – сказал старлей. – И нас, и вас.
– Муж? – спросил Данилов.
– Муж, – подтвердил Тимофей. – Соседка говорит – ревновал он ее сильно.
– Любил, значит, – вздохнула Вера.
– Лучше бы уж ненавидел, – зло сказал Данилов. – Глядишь, и успели бы…
Оставив Тимофею номер наряда, Данилов пошел к выходу.
– А его-то задержали? – спросила любопытная Вера.
– Сбежал, – ответил Тимофей и добавил: – Никуда он не денется – протрезвеет и сам явится. С повинной.
– Что только люди не творят! – сказала Вера, догнав Данилова на лестнице. – Ужас…Только подумаешь, что еще вчера у детей были папа и мама…
– А теперь у них никого нет! – ответил ей Данилов. – И хватит пустой болтовни!
– Вы сегодня какой-то странный… – обиделась Вера. – Уж и слова сказать нельзя.
– Можно, только зачем? – Данилов изо всей силы пнул ногой дверь и вышел на улицу.
Открыл дверцу салона, зашвырнул внутрь носилки и, обернувшись к Вере, сказал:
– Самое ужасное в том, что когда-то они любили друг друга. Или, хотя бы, испытывали приязнь…
Та промолчала – явно продолжала сердиться. Данилов знал, что надолго ее не хватит – Вера была отходчива.
– Мне только что начальник колонны звонил, – сказал Петрович, когда Данилов сел на переднее сиденье, и достал наладонник.
– Что такое? – по выражению лица водителя Данилов понял, что повод для звонка был важным.
– Ольшевского задержали с наркотой, вот что!
– Это кто такой? – не сразу врубился Данилов.
– Метастаз!
– Да ну?
– В сто шестьдесят восьмой. Пока бригада больного сдавала, Метастаз продал наркому пять ампул морфия и две упаковки трамала. Нарком оказался опером из наркоконтроля.
– И когда это случилось? – спросила Вера.
– Да еще с первого вызова, должно быть. Если уж и до Сорокина дошло…
Сорокин был начальником колонны. Его боялись даже самые «отмороженные» водители. Он умел внушать подчиненным трепет.
– А наши-то хороши – хоть бы словечко сказали! – возмутилась Вера.
– Как ты себе это представляешь? – спросил Данилов. – Сиротина забивает на работу начинает обзванивать все бригады и взахлеб живописать подробности ареста Метастаза? Или рассылает сообщения: «Метастаза повязали. Готовьте передачи»?
– Да ну вас! – рассмеялась Вера, поняв, что сказала глупость.
– Коперника восемь, четвертый подъезд, – Данилов огласил следующий адрес. – Мужчина тридцать восемь, ампутация руки. Редкий повод для квартиры, можно даже сказать – уникальный…
Травматические ампутации конечностей, преимущественно рук, случались на деревообрабатывающем комбинате, были нередки они в кулинарных отделах магазинов, где электрическими ножами разделывались продукты, и изредка происходили на железной дороге. Но на дому такого повода Данилов не припоминал.
– Как разобрало их сегодня, – заметил Петрович. – То ножевое, то ампутация. Вот ты скажи мне – как, сидя дома, можно ампутировать себе руку? Теще в пасть сунуть?
– Ну, зачем же сразу теще?! – подала голос Вера. – Можно и свекрови…
– А если серьезно? – Петрович резво вывел машину из лабиринта дворов и включил «светомузыку», чтобы с чистой совестью развернуться в неположенном месте.
– Можно рубить грудинку на суп и по рассеянности заехать топором по руке, – предположил Данилов. – Хотя – какой силы должен быть удар, чтобы сразу так взять, да и ампутировать руку?
– Да что там гадать – домашний деревообрабатывающий станок! – Вера просунула в передний отсек голову, «облагородив» атмосферу своими пряными, приторно-сладкими (по собственной тайной классификации Данилова – «душными») духами.
Одевалась Вера со вкусом, но вот с косметикой и парфюмерией вечно перебарщивала.
– Надо мной живет дед, мы его папой Карло прозвали, так у него целый день такой станок работает – не всегда удается уснуть после смены, – пожаловалась она.
– Молодец дед! – одобрил Петрович. – Трудится! Краснодеревщик небось?
– Красноносик! – рассмеялась Вера. – Такой же алкаш, как и все!
– Почему – как и все? – Петрович еще не умотался: дальних поездок не было с самого утра, и оттого был разговорчив. – Взять вот нас с доктором…
– Меня не бери, – сказал Данилов. – У меня выговор по этой части.
– Сказал бы я про твой выговор… – Петрович опасливо покосился на Данилова.
– Ты лучше на дорогу смотри, – посоветовал тот. – Поворот к восьмому дому проехал…
– Мы лучше со следующего, – снисходительно пояснил Петрович. – Здесь вечно мусорный контейнер поперек дороги стоит.
Все было так, как предсказали Петрович и Вера. И большой контейнер с целым Эверестом из мусора стоял посреди дороги, и пациент лишился большого пальца правой руки, работая на домашнем деревообрабатывающем станке.
– Я полочку хотел сделать, да рукав у халата забыл подвернуть… – оправдывался он, прижимая к груди перебинтованную пострадавшую конечность с наложенным на предплечье жгутом.
Пациенту повезло, что в момент происшествия дома оказалась жена – медсестра из Института хирургии, недавно вернувшаяся с суточного дежурства. Вместо того чтобы хлопнуться в обморок при виде залитого кровью мужа, вопящего благим матом и его окровавленного пальца, валяющегося на полу, она начала действовать.
Перво-наперво сдернула с мужа пояс от махрового халата и туго перетянула им его правое предплечье, остановив кровотечение. Затем обработала рану перекисью водорода и наложила повязку. Палец положила в один целлофановый пакет, а в другой высыпала несколько кубиков льда из холодильника, завязала оба пакета узлом и положила их рядышком в пластиковый контейнер, закрыв его крышкой. В качестве противошокового средства поднесла благоверному стакан водки, после чего снабдила наложенный на предплечье жгут запиской, в которой указала время наложения, и даже заблаговременно одела его в спортивные штаны и сандалии и собралась сама.
