Лев Вершинин - Рим или смерть
С уважением
главнокомандующий войсками Римской республики
дивизионный генерал Пьетро Розелли.
Рим, 27 июня 1849 года".
Гарибальди в бешенстве разорвал письмо на мелкие куски.
- Да он что, издевается надо мной?! Вместо подкреплений присылает свою идиотскую писульку. Что ж нам теперь, умирать здесь, под ядрами? Нет уж, благодарю покорно! - он бросил быстрый взгляд на Манару. - Соберите и постройте легион. Возвращаемся в Трастевере. Будем там сражаться на баррикадах.
Манара видел - Гарибальди вне себя от гнева и сейчас выполнит свою угрозу, оставит позиции на холмах и спустится в город. И это будет концом обороны, ее гибелью. Надо во что бы то ни стало его разубедить!
- Гарибальди, поверьте, я тоже знаю цену Розелли! - спокойно, неторопливо, как всегда в тяжелые минуты, заговорил он. - Но и его можно понять.
Гарибальди озадаченно смотрел на Манару.
- Понять Розелли?!
- Да, такая атака и впрямь выглядит слишком рискованной.
- Для него, но не для меня, - зло бросил Гарибальди.
- В том-то и дело! - подхватил Манара. - Он воюет согласно доктрине, а вы зачастую - ей вопреки.
- И заметьте, дорогой мой Манара, побеждаю!
- И этого Розелли не в состоянии простить вам.
- Потому что он чиновник от инфантерии! - в сердцах сказал Гарибальди.
- Армии нужны и чиновники, добросовестные исполнители приказов. Розелли был бы, вероятно, отличным офицером под вашим началом. А Розелли в роли главнокомандующего - нелепость.
- Мадзини так не считает!
- Мадзини прежде всего политик, а в политике свои законы.
- Я в его дипломатических хитросплетениях вконец запутался. Боюсь, он - тоже.
- Нет, Гарибальди, в политике он видит далеко, дальше нас всех. Сейчас Рим можно спасти только путем дипломатических переговоров. Право, все не так уж безнадежно. Главное, продержаться как можно дольше. Здесь, на Джаниколо. - Он испытующе посмотрел на Гарибальди - убедил или нет? Ну а с ночной атакой я бы повременил, пока не соберем мощный ударный отряд. Пожалуй, тут Розелли прав.
- Сомневаюсь, - пробурчал Гарибальди. - В любом случае он мог бы сам приехать и изложить свои резоны, а то шлет... предписание.
- Верно. Но поймите же, судьба Рима важнее личных обид!
- Не стройте иллюзий! Судьба Рима предрешена, - с горечью сказал Гарибальди.
- А вдруг... Но если и так, мы оставим потомкам пример стойкости. Душа обороны вы, Гарибальди, и по вас будут судить обо всей республике. Не дайте врагам втоптать в грязь нашу посмертную славу!
Гарибальди махнул рукой.
- Вам бы проповедником быть, Манара. Ладно, я остаюсь.
Глава двенадцатая
Я ОБЕЩАЮ ВАМ ОДНИ ЛИШЕНИЯ
Бомбы и ядра с грохотом разрывались в парке и у самой виллы. Гарибальди, Сакки и Манара сидели, сняв мундиры - июньское солнце палило нестерпимо, - и обедали, не обращая внимания на артиллерийский обстрел. Гарибальди ел молча, глядя прямо перед собой - всего час назад он приговорил к расстрелу офицера-неаполитанца из легиона Медичи. Офицер этот ночью самовольно, никого не предупредив, оставил свой пост. Даже подумать страшно, что бы произошло, начни французы в тот момент атаку!
В коридоре послышались торопливые шаги, дверь распахнулась и... вошла Анита. Он не поверил своим глазам, нет, точно, это была его Анита! Он вскочил.
- Анита, ты здесь?!
Сакки и Манара хотели уйти, но Гарибальди их остановил.
- Куда же вы, друзья, разделите с нами радость?
- Ты рад, да? - воскликнула Анита. - Значит, ты меня прощаешь?
- Ты всегда была безрассудной, Анита. Что уж тут поделаешь.
- Не могла я больше сидеть и ждать там, в Ницце!
- Но как ты сюда добралась под огнем?
- О, ваша жена в храбрости не уступит любому из наших офицеров! сказал Векки, который привел Аниту на виллу Спада.
- Хосе, - так на испанский лад Анита звала мужа, - по дороге сюда синьор Векки сказал, что ты приговорил к смерти одного офицера. Я знаю, он струсил. Но прошу, помилуй его. Ради нашей встречи.
Гарибальди нахмурился. Долго молчал, потом ответил:
- Не могу. Пойми, ну никак не могу! Сорную траву вырывают с корнем. Пусть все знают - трусам нет и не будет пощады... Ты садись, Анита, садись! Поешь с нами, проголодалась ведь.
- Мы пойдем, - сказал Сакки, вставая из-за стола. За ним поднялись и остальные. На этот раз Гарибальди не стал их удерживать.
Загрубевшими пальцами она нежно гладила его лоб, глаза, щеки, а он, обнимая ее, никак не мог поверить, что Анита с ним рядом, на этой полуразрушенной вилле.
- Родной мой, теперь все будет хорошо! - шептала она. - Кончилась наша разлука. Я так по тебе истосковалась, Хосе.
- Но почему ты не отвечала на письма? Чего я только не передумал!
- Как же я могла? Две недели до тебя добиралась.
Он вдруг запоздало ужаснулся - ведь ее по дороге могла задержать королевская застава или папские головорезы, и тогда плохо бы ей пришлось. Этот страх за нее Анита прочла в его глазах и спокойно объяснила:
- Так ведь я под чужим именем ехала. И потом, сейчас на дорогах столько беженцев, бродяг, что всех не остановишь.
- Да, но ты и через занятую австрийцами Тоскану проехала! воскликнул Гарибальди. - А уж австрияки люди методичные, проверяют всех подряд.
- Там меня горными тропами провели. У тебя повсюду тьма друзей, Хосе. Ты даже не знаешь, как тебя в народе любят!
- Люби и ты меня, Анита, крепко люби, - тихо сказал Гарибальди.
- Больше никогда с тобой не расстанусь! Ни на час!
- Мне страшно, Анита, за тебя и за нашего будущего сына.
- Почему сына? - улыбаясь в полутьме, спросила Анита. - Чем плоха дочка? Назовем ее в честь твоей мамы Роза.
Гарибальди вздохнул:
- Как она там? Еще больше сгорбилась, бедняжка?
- Из церкви не вылезает. Все за твое, Хосе, спасение молится.
- Вот и мать Мазины тоже наверняка за сына молилась, а его убили, отозвался Гарибальди. - Знаешь, на другой день после его смерти из Милана прибыло письмо с образком.
Анита встрепенулась.
- А ведь я тоже письмо привезла. Из Генуи, от родных Гоффредо Мамели. Перед самым моим отъездом приехала в Ниццу сестра его. Оно не опоздало? с тревогой спросила Анита.
- Почти. Мамели отняли ногу, и теперь он умирает от гангрены. Сейчас Агуяр поедет в Рим. Он отвезет тебя в госпиталь к Мамели, - помолчав, добавил Гарибальди. - На обратном пути сам тебя заберу, мне надо побывать в Квиринале у Мадзини... Послушай, может, ты останешься в госпитале? Сестер милосердия у нас не хватает.
- Нет, - сказала, как отрезала, Анита. - Не для того я сюда ехала. Буду с тобой на Джаниколо.
Гарибальди наклонился и нежно ее поцеловал.
...Анита вышла из госпиталя, и ее ослепил яркий солнечный свет. В темных кельях бывшего монастыря, превращенного в госпиталь, на железных кроватях, а то и прямо на полу лежали на желтых матрацах раненые, Мамели метался и бредил в предсмертной горячке, а здесь, по улицам, спокойно шли люди, женщины несли на руках грудных детей, мальчишки собирали гильзы и осколки бомб. Французские батареи молчали - артиллеристы Удино в часы обеда и ужина отдыхали, давая тем самым желанную передышку осажденному городу.
Следы их смертоносной работы были видны на каждом шагу - обгоревшие, разрушенные дома, развороченные булыжные мостовые, разметанные баррикады.
Она остановила седовласого старика в серой рубахе и черных панталонах и спросила с неистребимым испанским акцентом, как ей лучше пройти к Сан Пьетро ин Монторио.
Старик - он оказался часовщиком - подробно все объяснил, а потом сам вызвался проводить ее до места. Шел рядом, немного сутулясь, и то и дело показывал:
- Вот это, милая синьора, Пантеон, а это Форум наш древний, вернее, то, что от него уцелело. - И, усмехнувшись, добавил: - Французы весь город хотят в такие вот развалины превратить.
- Да, они даже церквей не щадят, - сказала Анита, - а ведь католики. Ни бомб, ни ядер не жалеют.
- Э, милая синьора, это нам папа свое благословение посылает. Через французов, - с чисто римским юмором ответил старик. - Но им придется крепко потрудиться, прежде чем в Рим пробьются. Вот, смотрите, - он показал рукой в сторону Тибра, - наши мост Мильвио взорвали.
- Зачем? - не поняла Анита. - Ведь французы к Тибру нигде не прорвались.
- Так это их Гарибальди отбросил. Иначе б они давно уже здесь были. Небось слыхали про нашего Джузеппе?
- Я его жена.
Старик остановился, снял шляпу и низко ей поклонился. Потом тихо сказал:
- Благословен тот день, когда я вас встретил, синьора. И да продлит господь дни ваши и мужа вашего. Если есть на земле справедливость, так оно и будет.
Он довел Аниту до самой виллы Спада, а прощаясь, вынул из кармана серебряные часы и протянул их Аните.
- Вашему старшему сыну подарок от римского часовщика Перетти Карло. А мне, - заключил он с грустной улыбкой, - часы не нужны. Я теперь точное время три раза в день, в семь утра, три часа дня и в восемь вечера, по французским батареям сверяю.
